Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле - Александр Юрченко

Отец Корнилий одним из первых пришёл в Нило-Сорскую обитель, чтобы начать здесь новую жизнь по заветам старца. До этого он подвизался в Кирилло-Белозёрском монастыре и примкнул к Нилу, поддержав провозглашённые старцем принципы «нестяжательства», т. е. отказа церкви от «стяжания» – владения землёй и имуществом.

Никодим, крестьянский сын из небольшой вологодской деревеньки, пришёл в скит совсем недавно. По введённому Нилом правилу, в скит принимались уже зрелые монахи, прошедшие службу в других монастырях. Но для Никодима было сделано исключение. Он ещё не принял постриг, был послушником, проходившим своего рода испытательный срок. Отца Корнилия считал своим учителем и наставником, многому учился у старого монаха и сейчас был рад возможности пообщаться с ним и попытаться найти ответы на занимавшие его вопросы.

Корнилий и Никодим сидели у печи, смотрели на красные языки пламени и думали каждый о своём.

Отец Корнилий, перебирая чётки, вспоминал первые трудные годы, проведённые на реке Сорке. Всем миром строили первую скитскую церковь. Была она небольшой, деревянной, без всяких прикрас. Несколько икон, распятие, да деревянные подсвечники. Вот и всё убранство её. «Ничего не должно отвлекать от молитвы», – говаривал отец Нил.

Первое время жили в ветхих шалашах, временами впроголодь, за продуктами ходили за тридцать вёрст по непроходимым топям и дремучим чащам. Больше уповали на дары леса: коренья, грибы да ягоды. Выжили только благодаря вере и беспрестанной молитве.

Вот и сейчас отец Корнилий временами отходил от воспоминаний и молился внутренне: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного». Слова покаяния скоро вытеснили из сознания отца Корнилия картинки прошлого, и он всецело отдался Иисуссовой молитве, которая составляла основу «умного деланья».

Никодиму вспоминался родимый дом, матушка, хлопотавшая у печи, тарелка горячих щей на столе, соседская красна девица Анюта с косою до пола. От воспоминаний и от жара, исходящего от печи, он слегка разомлел и чуть вздремнул, а очнувшись от истомы, решился всё-таки побеспокоить собрата по послушанию.

– Скажи, отец Корнилий, вот отец Нил говорит, что монастыри должны отказаться от владения сёлами. А выживет наш скит, если у него не будет сёл, как у Кирилло-Белозёрского монастыря?

– Конечно, выживет. Я уж четырнадцатый год обитаю в нашем скиту. Пока цел. Вот потрогай руку, если не веришь, – Корнилий с усмешкой протянул Никодиму ладонь. – А зачем они, сёла? Рядом в болоте водятся караси. В лесу травы, грибы, ягоды. Огород есть, мельница. Нам хватит. Сколько нужно человеку? Тарелка щей да краюха хлеба. Остальное – искус.

Никодим удовлетворённо кивнул и задал следующий вопрос:

– Давно хотел тебя спросить насчёт искушений, отец Корнилий. Как лучше бороться с бесами, искушающими воображение и ум? Сдаётся мне, хотят они меня опутать разными искусами.

Отец Корнилий пытливым оком окинул отрока:

– А какие, брат, тебя бесы донимают?

– Да разные, отец Корнилий, – Никодим густо покраснел, вспомнив о красавице Анюте. – Но то, что они отвлекают от чтения книг и от совершения молитвы, это я точно знаю.

– А ты, брат, не берись за сложные книги. Если не читается, отложи в сторону и помолись. Чаще проговаривай про себя Иисусову молитву. Она невелика, но всеобъемлюща. Читая её, ты просишь Бога о спасение души своей. Глядишь, и отступят от тебя демоны. Вот приведу тебе пример. Месяц тому в Кириллову обитель привезли князя Василия Патрикеева. Инок Протасий, будучи там по делам, видал его в возке в богатой шубе и оковах. На что, говорят, отступник от веры был, к еретикам ходил, против монашества зело настроен. И вот постригли его в монахи под именем Вассиана, так через две недели запросился проведать нашего отца Нила. Исповедоваться у него хочет, как у духовника своего.

– И что? Разрешил ему игумен Макарий приехать к нам?

– Эх, Никодим, Никодим! Да разве в том дело, разрешил или не разрешил? – рассмеялся отец Корнилий. – Я о том речь веду, как молитва на человека благообразно действует. Думаю, когда примешь постриг, всё само собой уладится.

– Не серчай, отец, молод я, не всё разумею как надо. А ты ответь мне, коль речь о еретиках. Вот приходил к нам инок из Боровского монастыря. Сказывал, поставил митрополит Симон на великое княжение Дмитрия, внука государя нашего. А мать Дмитрия, Елена, благоприятствует еретикам. Как может сын её быть соправителем государя?

– Может. Всё может быть. Сын за мать не в ответе. Раз поставили митрополит Симон и Великий князь Иоанн Васильевич его на великое княжение, должны мы Дмитрия поминать в молитве вместе с государем нашим, Великим князем. Не тем у тебя, Никодим, голова занята. Я тебе о Вассиане рассказал. Думай о чудесном его перевоплощении. Отец Нил говорит, знамение было прошлой ночью: ждёт Вассиана судьба великая, будет он наставлять к истине государей наших, выше митрополичьего поднимется его слово. А ты говоришь, еретики…

Не заметили за разговором, что солнце подняло уже из-за сосен свой малиновый диск. Значит, время к полудню идёт. Вновь закипела работа, как и вода в чане. Забегали иноки, засуетились. Поднатужиться надо, скоро братия начнёт собираться к обеду.

О судьбе Патрикеева думал и Курицын. Никак не мог он взять в толк опалу близких к государю людей. Почитай, сорок лет служил Патрикеев старший Иоанну Васильевичу, был наместником московским, начальствовал в боярской думе. Одним словом, правая рука государева.

Сын его Василий, несмотря на молодые годы, тоже в боярской думе состоял, не раз бил в сражениях литовцев и шведов. В успешной войне в Финляндии командовал всем русским войском. Выполнял Василий и отдельные поручения Великого князя. Пять лет назад по государеву наказу брал под арест детей Великого князя Андрея, отправлял их в заключение в Вологду.

– Может, в этом и причина? За злодейство над малолетними детьми заплатил свободой своей?

Курицын призадумался… А Ряполовский тогда почему? Ему – то за что государь велел голову отсечь? Ведь отец Ряполовского, когда Василия Тёмного ослепили, спас от смерти малолетнего Иоанна Васильевича, увёз того в монастырь. Нешто государь не помнил того. Помрачнел Курицын. Говорили промеж бояр, что Ряполовский то ли влюблён в Елену Волошанку, то ли обольщал её, а цель ставил – быть соправителем при малолетнем Дмитрии.

– Ужели государь поверил тем слухам и оговорам? – Курицын ухватился обеими руками за голову. Неужто не разгадать дьяку загадки этой?

Достал бумагу и перо с чернилами. Нарисовал три больших кружка поотдаль друг от дружки. В одном написал имя дочери Великого князя – «Елена Иоанновна», в другом жены – «Софья Фоминична», в третьем снохи – «Елена Волошанка». Потом вокруг каждого кружка нарисовал кружки поменьше, в каждый вписывал имена людей, причастных к событиям вокруг великих княгинь. Дело было непростое – пришлось Фёдору Васильевичу вспоминать все события из жизни великокняжеского двора за последние несколько лет.

Воспользоваться своим трудом Курицыну в тот вечер так и не довелось. Внезапно в голове появилась тяжесть, в глазах, словно отблески пламени свечи, замаячили радужные кружева. Государев дьяк уронил голову на стол и заснул крепким сном.

Снилось Фёдору Васильевич, хотя никогда дьяк ратным делом не занимался, что рубится он в смертельной схватке в окружении конных рыцарей в шлемах с белыми перьями: не то поляков, не то литовцев. Наступавших была тьма тьмущая. От верной гибели выручало лишь то, что над головой дьяка парил ангел-защитник, ловко отводивший в сторону удары врагов.

Курицын проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо. Открыл глаза, рядом стоял Мартынка – тот вставал в доме раньше всех.

– Уж утро на дворе, Фёдор Васильевич, а ты толком и не спал, – Мартынка участливо смотрел на своего господина.

– Ух, – Курицын встряхнул головой и потёр затылок. Ныло в плече и шее. Сколько он проспал так, сидя за столом?

– Старею, брат, слабею, – извиняющимся тоном обратился он к своему верному помощнику.

Мартынка недоумённо повёл плечами.

– До старости, поди, далеко, Фёдор Васильевич. Ещё на свадьбе твоих сыновей не плясали. Да и детей брата Ивана-Волка женить не мешало бы.

Курицын расправил затёкшие ноги. Вместо ответа озадаченно взглянул на лист бумаги и прошептал:

– Дело-то я так и не закончил.

– Уж не закончишь, батюшка, – Мартынка был само участие. – От Великого князя приходили. Иоанн Васильевич тебя кличет. В гневе большом.

– Что же ты сразу не сказал! – Курицын рывком вскочил из-за стола, опрокинув стул и едва не сбив с ног Мартынку.

– Хорошо, что одет. Не нужно терять время на сборы, – подумал дьяк.