Глаза ребёнка - Ричард Паттерсон

— О мама…

Улыбка угасла на губах Розы.

— Несколько дней у меня продолжалось кровотечение. Зато я знала, что уже никогда не подарю Рамону сына, которого тот мог вырастить по своему образу и подобию. — Женщина обратила взор на свою дочь. — Теперь ты знаешь, Тереза, почему я не плакала, когда он бил меня. Это была цена, которую я платила за свою победу над ним.

Терри молчала: она не знала, что сказать. То, что она узнала, потрясло ее, но, несмотря на это, ею овладело странное спокойствие. Внутренне она была готова к тому, чтобы услышать о страшной тайне, которую мать держала в себе, и сердце ее преисполнилось состраданием.

— Сестры знают об этом? — спросила она.

— Нет. И не узнают никогда.

Словно повинуясь инстинкту, мать и дочь устремили взоры к Елене. Терри сжимала руку матери в своей. Девочка, казалось, была погружена в тот момент в созерцание какого-то бездомного бродяги, который плелся по лужайке, толкая перед собой тележку для продуктов, из магазина самообслуживания. Терри стало больно при мысли о том, что дочь, вознесшись над окружающим миром, не проявляла ни малейшего желания вернуться к людям.

— По крайней мере, — прервала молчание Роза, — ты и твои сестры имели дом, вы не знали нужды и лишений, у вас была какая-то стабильность. Иногда я находила в этом утешение. Как находила утешение в тебе, Тереза.

Терри было понятно это чувство: из тех немногих детских воспоминаний лучшие были связаны с образом матери. Роза учит Терри готовить, шить. Или тихонько ложится рядом с ней, и они лежат, тесно прижавшись друг к другу, пока Терри не засыпает. С детской простодушностью Терри находила свою мать идеальной и, когда лицо Розы не было отмечено следами побоев, втайне мечтала быть похожей на нее.

— Но как же ты жила? — спросила она.

На лице Розы отразилось изумление.

— Ты в самом деле хочешь слушать дальше?

— Да, мама, — твердо ответила она. — Я хочу знать все.

Роза посмотрела на нее недоверчиво, но не стала возражать. Терри видела, как непросто ей собраться с духом.

— Потом стало еще хуже, — произнесла она. — Много хуже. Хотя я очень старалась, чтобы вы ничего не заподозрили.

— Ты не могла, мама. Мы все жили словно в тюрьме. Если не считать того, что покидали ее, когда ходили в школу.

— Тюрьма? Пожалуй. Ты помнишь, после того как Ева пошла в школу, я какое-то время работала?

— Не очень помню.

— Это продолжалось недолго. Нам нужны были деньги, я хорошо считала, и меня взяли бухгалтером в фирму по прокату грузовых автомобилей. Но Рамона это оскорбило, потому что я не спросила его разрешения. Вечером, перед тем как мне заступить на работу, он так избил меня, что у меня затек глаз. Но я все равно пошла.

В ее голосе была отчаянная безысходность:

— Две недели Рамону не давала покоя мысль, что я сплю с моим боссом. Он начал звонить мне на работу или появлялся там без всякого предупреждения. Когда он бил меня, то как будто нарочно старался изувечить. Однако я все же отказалась уволиться. Тогда в один прекрасный день он явился ко мне на работу, сбросил со стола все документы и громогласно заявил, что я «трахаюсь» с Джо Менендесом, на которого работала. Слова мужа слышали все, кто находился в конторе, потому что мой стол от других отделяла только тонкая перегородка. — Роза рассказывала монотонным голосом, уставившись в землю. — На следующий день Джо — приятный мужчина, отец двоих детей — сказал, что мое присутствие пагубно отражается на работе. Он избегал смотреть мне в глаза. Он видел Рамона и знал, что происходит между нами, но ему нужно было заниматься делом.

Терри прикрыла ладонью глаза.

— Неужели не к кому было обратиться за помощью?

— Ты имеешь в виду полицию? — Роза невесело усмехнулась и прислонилась к спинке скамьи. Если бы не ее глаза, могло бы показаться, что женщина погружена в приятные воспоминания. — Через несколько дней после моего увольнения, когда ты уже спала, Рамон перевернул весь дом вверх ногами. Ты знаешь, что он искал, Тереза? Мои противозачаточные таблетки. Те, которыми, по его мнению, я пользовалась, чтобы лишить его сына. Ничего не найдя, он принялся избивать меня — он бил меня по лицу, рукам, в живот. В спальне было темно, и я с трудом различала его физиономию. Помню только нестерпимую боль и что от него разило перегаром; помню, сколько ненависти было в его голосе, когда он твердил: дескать, не отстанет от меня, пока я не признаюсь ему, где лежат таблетки. Потом он вывернул мне руку за спину, так что мне показалось, что он сейчас сломает ее. Он прижал меня лицом к кровати — я с трудом могла выдавить из себя несколько слов: «Хорошо! — крикнула я. — Я скажу тебе правду. Только отпусти меня».

Тогда он отпустил меня. Я подождала, пока в голове у меня прояснится, потом зажгла свет. Я лежала на кровати, а Рамон, голый по пояс, стоял на коленях, тупо уставившись на меня. Я посмотрела ему в глаза и как можно отчетливее произнесла: «Не видать тебе сына, Рамон, потому что ты не мужчина. Все, на что ты способен, это бить женщину».

При воспоминании об испытанных страдании и ненависти Роза содрогнулась.

— А потом, — тихо продолжила она, — человек, бывший твоим отцом, бил меня, пока я не потеряла сознание.

Терри закрыла глаза.

— Когда я пришла в себя, — рассказывала дальше Роза, — перед глазами у меня все плыло. Но уже наступило утро, и я должна была проводить тебя в школу. И вдруг внизу я услышала его голос; он говорил тебе, что я заболела и не могу подняться с постели и что он проводит тебя до миссии Долорес, где находилась школа. Через несколько минут я увидела в окно Рамона, тебя, Марию и Еву: взявшись за руки и глядя по сторонам, вы переходили улицу. На перекрестке вас встретила монахиня из миссии и приветливо улыбнулась ему — такому заботливому папаше. — Голос ее сделался жестким и холодным. — Понимаешь, для него было крайне важно, чтобы ни единая душа не догадывалась о том, что происходит за стенами нашего дома. Настолько важно, что он пригрозил убить меня, если я хоть словом обмолвлюсь об этом.

— Наблюдая за вами из окна, я решила позвонить в полицию — пока он на самом деле не убил меня.

— Вечером к нам пришли двое полицейских и спросили Рамона. Он вышел с ними на крыльцо. Я прошла наверх и слушала их разговор через окно. Слышно было плохо, но я все поняла. Они сказали, что к ним поступила жалоба, что пока они не будут предпринимать никаких мер, но ему впредь следует думать, прежде чем бить жену. Затем один из них похлопал Рамона по плечу, и они удалились.

Я слышала, как он поднимается по лестнице. Я страшно перепугалась, даже поймала себя на том, что считаю шаги. Вдруг звук его шагов стал удаляться от нашей спальни. На мгновение я почувствовала громадное облегчение, но потом поняла, что он пошел к вам в детскую, чтобы убедиться, что вы все уже спите.

У Терри перехватило дыхание: у нее сохранилось мимолетное воспоминание об отце, который склонился над ее кроваткой, чтобы поцеловать и пожелать ей спокойной ночи.

— Что было дальше? — вымолвила она.

Роза посмотрела туда, где теперь была Елена.

— Разумеется, он избил меня. Потом перевернул меня лицом вниз, сказав, что придумал новый способ сношения, при котором у меня не будет угрозы забеременеть. — Голос ее звучал тихо-тихо. — Больше я не обращалась в полицию.

Терри вздрогнула; она вдруг снова увидела себя девочкой там, на лестнице, когда отец держал мать сзади, со спины. Только теперь до нее дошел смысл этой сцены.

— Боже мой, мама…

— Ты сама хотела знать, Тереза, — отчетливо произнесла Роза. — После того случая я уже не знала о наличии денег у нас. Рамон не показывал мне чековую книжку и давал мне ровно столько, чтобы хватало на еду. Без его согласия никто, даже ваши школьные подруги, не могли появляться в нашем доме. А мне он велел наказать вам (что я и сделала), чтобы ни одна из вас не смела никому рассказывать о нашей жизни. Рамон был очень хитер. Он знал, если я попрошу вас об этом, вы обязательно подчинитесь. Потому что я была тем человеком, которого вы любили, он же тем, кого вы боялись. В Рамоне проснулся его отец.

— Но люди ведь все равно догадывались, — сказала Терри. — Я чувствовала это.

Роза обратила к ней вопросительный взгляд, хотя на губах ее еще лежала презрительная усмешка.

— Ты что-нибудь рассказывала им?

— Нет. Никогда.

— В таком случае, Тереза, они могли делать вид, что ничего не происходит. Это все, что людям нужно. Потому что, как говорил мне отец Анайя, семья — это святое.

Терри покачала головой.

— Мне не хочется думать, будто все такие.

— В глубине души все мы желаем, чтобы люди были именно такими. Мы даже готовы помочь им, лишь бы они ни о чем не догадывались. А разве не то же самое происходило с твоей собственной семьей год за годом? Ты сама помогала Рики скрывать от окружающих его истинное лицо, а окружающим помогала не видеть этого лица. Ты была одержима желанием выйти за него замуж, чтобы создать семью, которой, как ты считала, у тебя никогда не было. Только теперь я понимаю это. — В голосе Розы послышалась легкая грусть. — Тереза, я не подарила Рамону Перальте сына, похожего на него. Я подарила Рикардо Ариасу жену, похожую на меня.