Война не Мир - Юля Панькова

― Ненавижу! ― произнес слепец то ли по поводу происхождения вина, то ли об алкоголе вообще, и с удовольствием отхлебнул из бокала.

Дверь распахнулась, и официант внес на подносе запотевшие баночки кока-колы и небольшие тарелки под крышками. Когда он закончил свой столовый вальс, под крышками оказались биг-маки.

― Кетчуп? ― спросил официант.

― Майонез, ― проворчал незнакомец, ― и пошел вон!

Официант исчез с таким же достоинством, как появился.

― Ешь! ― приказал мне слепец, шурша своим гамбургером. Я гадала, не пора ли включить диктофон. Говорят, у слепых тонкий слух.

Немного почавкав салатными листьями и огурчиком, он отложил свой фаст-фуд мимо тарелки и вытер губы.

― Все готово? ― спросил он.

Я потерлась лодыжкой о его ногу. Интересно, думала при этом я, какого цвета его носки. Я готова была поклясться, что пятка окрашена под флаг США, символизируя победу над глобализмом. Запихнув в рот большой кусок гамбургера, я выбрала для ответа слово покороче. Я сказала еле слышно «да».

Он засмеялся.

― Ты голодна! ― и выдохнул интимно, ― как всегдааа.

Если бы ни стол между нами, клянусь, я бы рванула наутек и наделала слишком много шуму для его тонких ушей. Хотя вряд ли. В следующую секунду я подумала, что именно с таким лицом занимаются любовью удавы.

― Мы успеем, ― сказал он, и его мимические мышцы немного расслабились, ― но сначала, ― он выдержал паузу, ― ты будешь хорошей девочкой.

Принявшись гадать, что это значит: минет или что-то более современное, я почти прослушала следующую фразу.

― Тебе не нужно будет знать, где это. Тебя довезут.

Я едва не спросила, куда.

― Ты не слушаешь! ― рявкнул он. Я вздрогнула. Он наклонился к самому столу и зашептал, ― детка, пожалуйста, верь мне, я не причиню тебе вред!

В моей голове зазвучали Биттлз.

― Только не в этот раз! И мы успеем все, что ты хочешь. Почему ты не веришь мне?

Я собралась духом и глухо проговорила: «Ты знаешь». На моем месте, думаю, ни одна девушка не стала б молчать. Если он обманывал ее не раз, она имеет право хотя бы высказать все, что думает.

― Женись на мне! ― неожиданно для себя почти крикнула я, тем же голосом, против которого он только что не имел ничего против.

Его лицо изобразило что-то донельзя странное. Борьба чувств происходила здесь и сейчас. Если бы вместо диктофона у меня была с собой камера, я бы сделала репортаж века. «Спец-выпуск специально для женщин»… «Последнее слово мужского эго»… «Как заставить его сделать тебе предложение: расслабься и начни разводить кактусы»…

― Хочу детей! ― прошипела я, тоже склонившись над самым столом. Грудь холодила тарелка из-под гамбургера. Не знаю, поблагодарит ли меня за это его настоящая герлфренд. Мне кольнула женская солидарность.

Я почти увидела мысли слепца. Плотным непромокаемым памперсом они возникли вокруг его головы, абсорбирующие частицы пронизали картины сражений: соски, горшки, кастрюли…

― Нам надо выполнить долг, ― с угасающим отчаянием молвил слепой. Наверное, слово «долг» как-то действует на мужчин успокаивающе. Он почти собрал растерянную волю и загнал напряженные чувства в ахиллесову пятку с полосками флага США.

― Тебе всегда надо выполнить долг, милый, ― говоря «тебе», я имела в виду «мужчинам». Моя грудь по-прежнему лежала в тарелке, как символ сытого будущего планеты. Я почти ощущала себя mother-earth, ― ты вечно думаешь, что ты занят чем-то особенно важным. Ты не сделал ни одного ребенка, ― я даже не сомневалась в том, что это было именно так, ― но скольких ты лишил крова и тепла!

Я вспомнила мальчишку, бредущего по песку в чужой стране и бормочущего по-русски «мама». Слепец что-то проговорил на монгольском. Я думаю, что на монгольском. Хотя, кто его знает, возможно, это был культовый язык, фраза, которую произносят перед принесением жертвы. Я приготовилась к худшему. В течение монолога я ни раз сорвалась на свою обычную интонацию, слепошарый уже секунды три назад мог понять, что я ― это чужой.

― Я обещаю тебе, ― тихо сказал он, ― про тебя уже знают мои родители…

Я засомневалась: верить ему или не верить. Его лицо в этот момент почти перестало походить на змею. Женская интуиция ― великая вещь. Но иногда работает с перебоями.

― Ладно, ― сказала я. И в следующее мгновение он схватил меня за руку.

― Кто ты такая?

Меня накрыло холодом мучительной, долгой смерти, без последующих похорон. Он дернул меня к себе, и мы зависли над двумя остывшими гамбургерами в немой борьбе интересов.

― Не смей! ― я попыталась выкрутить руку. Неужели я лопухнулась, и вместо истерики надо было все-таки устроить ему минет? ― не смей со мной так! ― я сдавленно выговаривала слова последней надежды.

Неожиданно он отпустил меня.

― Ты ― Эльвира, ― в его голосе было чисто мужское тепло.

― Да! ― крикнула я.

― Ануш нет.

Я смолчала. На его змеином лице отразилась торжественное страдание. Я подумала, что Эльвира, должно быть, сестра, а Ануш ― девушка, которая должна была прийти вместо меня. Я надеюсь, ей не было больно (если ее, уже, действительно, нет). Мы оба молчали. Он заговорил первым.

― Усама будет во Внуково. Завтра утром. В левой руке он будет держать голубой кейс Донна Карен. К ручке привязана георгиевская лента. Ты узнаешь.

Мои глаза полезли на лоб. Я едва не заорала: не надо лент! Я сгребла его слепую ладонь.

― Я все сделаю! ― зашептала я. Он пожал мои пальцы.

― Я знаю. Передай, что он может ехать на свой остров. Мы благодарны. Он выполнил задание. Мы благодарны.

― Что-то еще? ― с надеждой спросила я.

Слепой засмеялся.

― Скажи, что сионистское «УЗИ» и седовласая борода ― это было остроумно!

Видимо, он говорил о том, чего я никогда не узнаю.

― Он хотел стать круче Элвиса. Мы сделали его круче, ― устало добавил слепой, ― как умерла Ануш?

― Она сказала, что будет ждать тебя, ― сглотнув, ответила я.

По его лицу разлилась гордость.

― Ненавижу! ― слезливо проговорил он и швырнул гамбургер в стену.

Я побоялась ехать домой. Звонить тоже. Я сидела на лавке в кассах Ленинградского вокзала и думала о дочери Болотного Царя. Воистину, пути царей неисповедимы. Я вспомнила, как с одним из моих главных редакторов мы разглядывали монголоидную красотку на проститучьем портале и гадали, как заманить ее на обложку. Если эта девушка была та самая Ануш, которую я только что бесчеловечно отправила в страну теней и вечного сумрака, то, похоже, я пропустила в своей жизни самое интересное интервью.

Еще я думала о седовласой бороде. По идее надо отправить на встречу с Усамой Ренату. Почти с самого начала я заметила, что она похожа на ту Ануш. По крайней мере, было бы больше шансов. Хотя, что собственно, нам это даст? По знакомству он пригласит ее выпить кофе? Или возьмет в секретарши? Насколько я поняла со слов слепого, он вообще уже выполнил свою миссию и валит на какой-то там остров. Сахалин. Мне стало любопытно, кто отправил Наполеона на Эльбу.

Спектакль про человечество начался не вчера и, как утверждает Рената, эта планета не самая большая на свете сцена. Хоть у нас есть и Бродвей, и Манхеттен, и Голивуд. Большой не в счет. Его давно победил Мариинский.

Я поднялась со скамьи и подошла к кассе. Я сунула в окошко деньги и попросила девушку узнать для меня расписание самолетов во Внуково. Она спросила, откуда прилет. И я сообразила, что понятия не имею. Девушка пожала плечами. Я забрала свои бабки и поплелась к выходу. Надо ехать прямо сейчас, решила я. И всю ночь торчать у прилета. Слепой сказал, что меня отвезут. Но он же не знает, куда подавать авто.

Я вышла на дорогу. Что-то показалось мне необычным. Навстречу мне топал гаишник. На запястье у него болтался сиреневый пакет.

― Эпилляторы, Тайвань, 24 часа без зарядки, ― вполголоса сказал гаишник, поравнявшись со мной, и настороженно стрельнул глазами по сторонам, ― оупен майнд интерфейс.

― Чего? ― переспросила я.

― Интуитивное управление мыслью, ― подсказал гаишник, ― ноу тач гоу&шейв.

Он с готовностью остановился и извлек из пакета круглый приборчик.

Я купила. Гоу&шейв ― звучало прикольно. Гаишник аккуратно отсчитал сдачу из сумочки на поясе, запахнул куртку и, вынув из кармана следующий сиреневый пакет, потопал дальше, размахивая им наподобие черно-белого жезла.

Инструкции к прибору не прилагалось, и с виду он казался обычной китайской бритвой. Сунув покупку в сумку, я поняла, что меня насторожило в самом начале, когда я вышла на площадь. Мимо трех вокзалов не ехало ни одной машины. На лавках трамвайной остановки не спало бомжей. Из перехода не выходили молдоване с тележками.

Я забралась в машину, нашла глазами гаишника и посигналила. Площадь отозвалась эхом или мне так показалось из-за общего впечатления пустоты. Гаишник втянул голову в плечи и почему-то быстро убрался за ближайший опечатанный киоск.

Я испугалась, что из-под моста вдруг выйдет маршем красная армия.