Дом грозы - Ксюша Левина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Границы. У нас поддельные документы. Ну… у Фандера. Он же технически мертв. Я сделала ему липовые документы, которые бы мигом обнаружили в приличном городе, так что мы ехали окраинами, где в документы не проверяют. Билет с его поддельными бумажками нам бы не продали точно, а знакомых, которые бы нас прикрыли, у меня в Траминере нет.
Брайт кивает и задумывается. Мысль то загорается, то гаснет в ее розовых глазах. Радужка кажется живой и способной затянуть в себя мягким манящим светом. Масон – существо, которое не встретишь в любом городе на улице. Она редкость, девушка действительно уникальная, и даже спустя три года Нимея рассматривает подругу с опасливым восхищением.
– Энг протянет?
– Должен. Мы с Омалой все рассчитали. У меня изначально было дней десять, пожалуй. В идеале бы справиться за восемь. Если завтра будем в Имбарге, это будет седьмой день, и один, чтобы я вернулась морем в Траминер.
– Рейв видел, как Фандер лечил тебя. Сказал, это было впечатляюще. Хардин по секунде отматывал время вперед, пока Рейв наносил лекарства… Как давно у него проснулись силы? Он же был в тюрьме и…
– Вчера. Пока я была в отключке, – перебивает Нимея, когда чувствует, что не хватает сил дослушать подругу.
– Вау…
Брайт замолкает. Неловко смотрит на свои колени, как бы ожидая чего-то или решаясь на что-то. Она никогда не относилась к людям, которым нечего сказать, если хочется.
– Брайт? Что-то с мамой? Ей хуже? – Нимея тяжело вздыхает.
– М-м… Ну, она определенно не так стабильна, как раньше. Но нет, физически ей не хуже.
Нимея кивает и вопросов больше не задает. Слушать сейчас про родителей все равно нет сил, да и тревога только растет. Короткие письма, которые присылала Брайт все то время, что Нимея провела в Траминере, раздражали, потому что не передавали и десятой доли происходящего в Дорне. Что ни напиши, все будет сухо и скупо. Теперь Нимее не хочется больше фантазировать о них и представлять, как они где-то там. Они не где-то там, они в одной из соседних комнат.
Нимея скидывает одеяло и, отпихнув Брайт, встает с постели.
– Ты куда?
– Навестить.
– Эй, стой! – Брайт подрывается следом. – А ты сама…
– В норме.
– Ты уверена? Подожди… В таком состоянии…
– Что не так?
– Ну ты умирала тут целые сутки.
– Уже не умираю.
Нимея больше не слушает подругу. Она чувствует себя так, будто в жаркий день входит в ледяную воду: если остановиться и испугаться, то уже не нырнешь. Вылетает из комнаты, замирает посреди коридора, не понимая, куда идти. Домик небольшой, она видит три одинаковые двери, и за любой из них могут оказаться они. Кажется, в кровь поступает адреналин, а лицо застывает каменной маской.
Она просто сделает это. Увидит их. Поговорит. Уйдет.
– Нимея. – Конечно, Фандер тут как тут.
Спустя столько дней наедине с ним другие люди кажутся посторонними, а он – таким родным, что даже отмахнуться от него рука не поднимается.
– Родители, – коротко бросает Нока.
– Кажется, там. Рейв заходил навещать их… – Фандер кивает на одну из дверей.
Сердце Нимеи сжимается от страха и предвкушения.
Нужно сделать два шага, чтобы пальцы легли на холодную ручку.
– Стой. – Рука Фандера накрывает руку Нимеи. – Переведи дух, у тебя взгляд бешеный, так нельзя.
– Отстань, Хардин, я решилась и пойду… – Он начинает ее раздражать.
Запал, что возник в спальне, сходит на нет.
Я же просто решилась и пошла. Что не так? И что всем от меня нужно?
Ждать точно нельзя, иначе она развернется и уйдет, ведь если Нимея Нока чего и боится, так это собственных болезненных чувств к тем, кто ей дорог.
– Нельзя решиться на встречу с родителями и вот так ворваться. Подожди, ты же не хочешь, чтобы они тебя такой увидели?
– Плевать… им плевать. Я просто сделаю это… Подожди пять минут. – Она сильно сжимает пальцы, так что металл больно впивается в кожу. – Я выйду через пять минут, и все.
– Что ты несешь? Почему, по-твоему, им плевать?
– Она меня не помнит. – Глаза Нимеи стекленеют, тон понижается до сдавленного шепота, а голова кружится так, что приходится искать опору у Хардина, который любезно предлагает свое плечо. – Мама. Когда я уехала к Энгу, я не переживала, будет ли она скучать, потому что она меня не помнит.
– Это…
– Из-за взрыва. Она жива, но меня не помнит, и мне больно ее видеть. Каждый раз не могу в это поверить. И если скажешь, что понимаешь…
– Не понимаю, – соглашается он. – Но она жива.
– Я не уверена, что этому рада…
Сказано. Она призналась, что жизнь ее родной матери – это не лучший исход той трагедии.
Нимея наконец смотрит в лицо страхам, чувствуя себя как никогда беззащитной. Фандер не дал ей с каменной маской на лице ворваться в спальню, не дал проигнорировать боль в груди, а с удовольствием садиста вонзил в старую рану раскаленное железо. Но удивительно, насколько легче ей стало дышать. В этом его скрытое достоинство: он с деликатностью циничного хирурга со стажем не щадит ее чувств.
– Не думал, что ты чего-то боишься, – слышит Нимея тихий голос Фандера у самого уха.
Он отпускает ее руку и вместо этого обнимает талию, стоя позади нее. Упирается подбородком в ее макушку.
– Я ничего и не…
– Тс-с… – Фандер снова перебивает. – Тс-с… не защищайся от меня. Ну кто я такой, чтобы тебе от меня защищаться?
Они покачиваются, будто танцуют, пока Нимея не откидывает голову ему на плечо и не закрывает глаза.
– И не прячься.
– Почему я должна тебя слушать? – шепчет она.
– А кого еще тебе слушать? Ну, давай. Попробуешь быть собой? Я же знаю, что ты умеешь.
– Знаешь?
– Да. Ты бываешь собой. Иногда.
– Как ты можешь… Хотеть видеть рядом ту, кто бывает собой только иногда?..
– Понятия не имею, у меня явно проблемы. – Хардин целует висок Нимеи, и она жмурится, чтобы удержаться от очередной попытки закрыться и оттолкнуть его.
– Идешь?
– Угу…
– И не психуешь?
– Нет…
– Я буду ждать, хорошо?
* * *
– Пап? Мам? – Нока осторожно заходит в комнату.
– Нимея? – это отец.
Он сидит в кресле, наблюдает за морем, вид на которое открывается из окна, и улыбается совсем как прежде.
В их комнате много света из-за двухстворчатых дверей, ведущих на балкон. Мебель побелена вручную, виднеются проплешины. Старая обивка неумело перетянута новой тканью. Даже люстра под потолком кажется какой-то самодельной: может быть, купленной у умельца, что мастерит такие штуки прямо на дому. Все вокруг слишком мило и так не похоже на мир Нимеи, что родители в такой комнате кажутся лишними.
В их доме было много дерева, ярких оттенков, пестрых рисунков, старинных чиненых-перечиненых вещей и разных запахов. Запахи еды, тканей, трав, букетов цветов, ароматических масел, маминого крема для рук, папиной курительной трубки – все они окружали семью Нока. А эта комната будто голая.
Здесь сильно пахнет лекарствами. Вид медицинского оборудования портит картину чистой комнаты. Нимея все это уже видела, но успела забыть. Она по какой-то детской наивности рассчитывала, что сегодня встретит родителей совсем другими.
Мама спит. Она не бледная и не болезненно-худая. Обычная. Такая же, какой была до революции. Чуть полненькая, низкая, с очаровательными щечками, на которых от улыбки появляются ямочки. С каштановыми потускневшими волосами и тонкими губами, окруженными сетью морщинок.
Если она проснется и откроет глаза, они будут в точности как у Нимеи: большие и темно-карие с теплыми желтыми крапинками. Ее лоб прикрывает челка, что когда-то была всегда тщательно
