Фарфоровое лето - Элизабет Хауэр

После еды все выглядели усталыми и сонными. Дедушка Юлиус уступил в конце концов напору своей сестры Эллы и прилег на так называемую оттоманку, странная конструкция которой гарантирует появление через непродолжительное время боли в спине. Мама и бабушка Елена исчезли на кухню. Конрад с каменным выражением лица слушал рассуждения моей бабушки. Наконец-то я сидела рядом с отцом, теперь мне хотелось побыть с ним, поговорить, как когда-то, когда моя жизнь еще текла по ясному обозримому руслу.

У моего отца спокойный характер, он говорит, все предварительно обдумав. Хороший чиновник, хороший сын и хороший муж. Обе последние задачи, правда, из-за напряженных отношений между матерью и женой не всегда можно выполнить полностью. Возможно, он страдает от такого противоречия, но не показывает этого. То, что он чаще поддается влиянию своей матери, объясняется не только многолетней привычкой, но и определенной трусостью отца. Он редко осмеливается противоречить бабушке. Не делает этого даже тогда, когда обижают его жену. Я много раз упрекала его за это. Его оправдания звучали неубедительно, думаю, он сознавал свою вину, но продолжал поступать по-прежнему. По отношению ко мне он всегда вел себя безупречно, я знаю, что он любит меня, он — хороший отец. Но все же он никогда не был моим другом. Он совсем не такой, как дедушка Юлиус.

Этот полумрак за окнами, эти декабрьские дни, непохожие на настоящие, потому что никогда не становится по-настоящему светло, навевали на меня вялость и грусть. Особенно после обильной еды и двух бокалов бордо, свинцовой стеной отгородивших мое сознание. Мой отец рассказывал что-то о работе и о себе, а я пыталась сосредоточиться. Лишь когда он сказал: «Это было хорошее время для нас, твоей матери и меня, когда твоя бабушка ухаживала за дедушкой Юлиусом», — я очнулась. Он говорил тихо, поглядывая на бабушку и Конрада, потом предложил мне пойти в его кабинет. Там он устроился за своим письменным столом, я сидела перед ним и снова чувствовала себя ученицей, вернувшейся домой с плохими оценками.

— Я нахожу, Кристина, — сказал мой отец, — что тебе следовало бы отказаться от твоей странной дружбы с этим странным Руди Чапеком. Не играй с огнем, ведь на карту поставлен твой брак. Я сам совершаю немало ошибок, но как важен брак, мне говорить не надо.

— Кто рассказал тебе о Руди? — спросила я. — Мама? Конрад?

Отец замялся.

— Оба, — ответил он наконец.

— Может быть, еще кто-нибудь?

Отец отрицательно покачал головой.

Нет, дедушка Юлиус никогда не предал бы меня. Конрад обращался за помощью. Отец вправляет дочери мозги — наверное, так он себе это представлял.

— Я замужем уже пять лет, но мне до сих пор еще не известно, как важен брак. Надеюсь, чтобы узнать это, мне не понадобится так много времени, как тебе, — ответила я, ужасно разозлившись.

Мой отец проявил терпение и недюжинное самообладание.

— Кристина, — сказал он, — постарайся исправить все, пока ты еще можешь это сделать. Я смею надеяться, что ты еще не отрезала себе путь к отступлению?

— Вообще-то нет, — ответила я, — если я правильно поняла твой вопрос. Нет, я еще не спала с Руди Чапеком.

Мой отец почувствовал себя неловко от прямоты моего ответа, но вздохнул облегченно.

— У тебя такая приятная жизнь с Конрадом, не разрушь ее по легкомыслию.

— Боюсь, как раз этим я и занимаюсь, — ответила я открыто.

Я не считала, что мне следует щадить отца. Но мне казалось, что я поступаю правильно, выдвигая на первый план Руди Чапека, а Бенедикта Лётца оставляя в стороне. Пусть все они думают, что Руди Чапек — единственная причина происходящих во мне перемен. Я еще не хотела признаться себе, что веду с Руди нечестную игру.

Мой отец, казалось, не терял надежды все-таки вразумить меня. До сих пор я всегда одумывалась, мои ошибки удавалось как-то сгладить. Поэтому он прочитал мне основательный доклад об обязанностях жены, святости брака и необходимости супружеской верности.

Я не прерывала отца, мне было даже приятно его слушать, он говорил гладко, подбирая слова, ни один упрек не был высказан прямо, самое большее — намеком. Я чувствовала, что он заботится обо мне, привязан ко мне, но ничего не понимает ни в моей ситуации, ни в моих проблемах. Напоследок он встал, обнял меня, прижав мою голову к своему плечу.

Я знала, что принесу ему еще много забот и огорчений и что это неизбежно. И в то же время удивлялась его выдержке, его умению вести себя и его убежденности.

Потом мы еще пили кофе и ели, уже почти через силу, штрудель с маком и орехами. В застольной беседе не было обычной непринужденности, она часто прерывалась, все было действительно по-праздничному. После того как к вечеру отгорели свечки на елке моих родителей, мы с Конрадом засобирались домой.

— Я тебе сочувствую, — заметила бабушка Елена, прощаясь, — безо всякой помощи, это ужасно. Ну, да не все Агнес таковы, как Агнес кузины Клары. Верна даже за гробом.

— Помолчи, — сказала моя бабушка.

В начале января я виделась с Руди Чапеком и Бенедиктом Лётцем два раза. В первый раз мы отправились в замок, расположенный в окрестностях Вены, там была выставка из произведений Ренессанса. Мы поехали на автобусе, было жутко холодно. Когда мы наконец прибыли на место, Руди окончательно потерял интерес к цели нашей поездки. Он заявил, что сразу же пойдет в ресторан, мы можем встретиться там после осмотра выставки. Впервые после моего посещения библиотеки я оказалась наедине с Бенедиктом и впервые чувствовала себя смущенной. Для меня это необычное состояние. Мы шли по выставке, почти не разговаривая друг с другом, иногда, как по тайному приказу, останавливаясь перед одной и той же картиной. Через полчаса Бенедикту пришлось сделать перерыв, и мы посидели на двух складных стульях в высоком зале, с темными деревянными панелями на потолке, перед огромным камином; на фоне его темного отверстия выделялась светлая скульптура, изображающая лежащего льва. Мы сидели молча, потом я наконец спросила Бенедикта, не прошла ли у него усталость. «Нет», — сказал он и горько добавил, что мне этого не понять. Через некоторое время мы встали и, прервав осмотр, пошли к Руди. Он был раздражен, отвечал односложно на наши вопросы и потребовал, чтобы в следующий раз учли и его интересы.

Мы сделали это и отправились вместе с ним на выставку мотоциклов. На этот раз и Бенедикт, и я не испытывали никакого интереса к экспонатам и чувствовали себя неуютно в толпе одетых в кожаные куртки восторженных посетителей, однако мы прилежно ходили по павильону и растерянно посматривали на легкие, средние и тяжелые мотоциклы, удивляясь высоким ценам. Руди мы потеряли и нашли в конце концов в том помещении, которое было отведено для старых машин. Лишь с большим трудом нам удалось увести его оттуда. Снова я оказалась наедине с Бенедиктом и не стала ближе к нему. Я говорила себе, что, когда он звонил мне, все было совсем по-другому: благодаря технике, он превращался в друга, с которым есть о чем поговорить, иногда даже и больше, чем другом.

Конрад наблюдал за мной. Я это ощущала и чувствовала себя не в своей тарелке. Часто мне казалось, что он знает больше, чем я думаю.

Однажды вечером Конрад пришел из конторы в хорошем настроении и сообщил мне, что ему нужно лететь в Цюрих по поручению одного клиента. Речь идет о важном и деликатном деле, он вполне может выставить клиенту счет за билет первого класса. Недавно введен новый льготный тариф на жен, сопровождающих мужей в поездках. Куда-нибудь поехать, по-настоящему сменить обстановку пойдет мне на пользу.

— А если бы я не могла лететь по удешевленному билету, что было бы тогда? — спросила я.

— Я бы и тогда взял тебя с собой, — ответил Конрад.

Я не могла привести ни одной причины, чтобы отказаться от предложения Конрада. Когда позвонил Бенедикт, я сообщила ему, что меня не будет три дня. После едва заметной паузы он пожелал мне счастливого пути. Поняв, что он огорчен, я почувствовала себя счастливой. Где-то в глубине души я еще надеялась, что зимний утренний туман помешает нам стартовать, но когда мы в нужное время выехали в аэропорт, сухой воздух обещал ясное утро.

Первый самолет на Цюрих любят предприниматели и консультанты, объяснил Конрад, это дает им возможность целый день заниматься своими делами, а вечером снова вернуться домой. У трапа толпились уверенные в себе молодые и старые менеджеры в лиловато-синих костюмах, светлые плащи небрежно перекинуты через кожаные дипломаты с наборными замками. У некоторых красный посадочный талон первого класса скромно выглядывал из нагрудного кармана. Конрад спрятал свой талон в газету, я была благодарна ему за это. Мы уже не раз летали вместе, чартерным рейсом в отпуск, по туристскому классу на экскурсию по городам. То обстоятельство, что нам без дополнительных затрат представилась возможность полететь первым классом, еще несколько месяцев назад порадовало бы меня, возможно, даже потешило бы мое тщеславие. Теперь же я чувствовала себя неловко.