Фарфоровое лето - Элизабет Хауэр

В дверь к Агнес позвонил незнакомый ей старик. Он, однако, наверняка точно знал, кто она такая, потому что, здороваясь, назвал ее по имени. Его одежда была опрятной, но странно старомодной. Возникало впечатление, что он десятилетиями не надевал тяжелого темного зимнего пальто, неуклюжей велюровой шляпы. Агнес отступила на шаг.

— Что вам нужно? — спросила она.

— Я хочу поговорить с вами, Агнес, — сказал мужчина. — Я был уверен, что вы меня не узнаете. Годы изменили нас. Попробуйте-ка угадать, кто я. Не можете, нет? Я — Польдо, Польдо Грабер.

Агнес попыталась закрыть дверь, но это было невозможно из-за ноги Польдо Грабера, уже протиснувшейся в кухню.

— Я же ничего вам не сделаю, Агнес, — сказал Польдо. — Я еще ни разу никого не обидел. Мне нужно лишь сообщить вам кое-что, что вас заинтересует. И я хочу кое-что у вас узнать. Это же всего несколько минут, позвольте.

Он прошел мимо нее в комнату. И уселся там, не ожидая приглашения. Он сидел прямо, не горбясь, шляпу он снял. От его густых рыжих волос осталась только седая прядь на затылке. Пальто было ему очень велико. В фигуре, в осанке Польдо не осталось ничего от бывшего атлета. В его худом лице с трудом угадывались прежние черты.

— Ну что ж, — начал Польдо, не глядя на Агнес. — Скажу вам сразу, без долгих слов: две недели назад умерла Барбара. Все началось с легкого гриппа, мы и думать не могли ни о чем серьезном. Потом поднялась температура. У нас как раз подвернулось довольно много работы. Мне уже тяжело работать, поэтому Барбаре некогда было думать о болезни. Когда она потом все же легла в постель и я вызвал врача, тот определил воспаление легких. Примерно так же, как у матери Барбары. Вы еще помните, как все было с ее матерью, Агнес?

Агнес и без этого с умыслом заданного вопроса думала в этот момент о Кларе, а не о Барбаре и о причине Клариной болезни и смерти. Лишь секунду спустя она осознала, что произошло то, чего она уже давно боялась, и теперь не было в живых и Барбары. Трудная дочь Клары, не имевшая родителей и не желавшая для них никакой замены, отказывавшаяся от любых привязанностей, в том числе и к собственному ребенку. В конце концов, не находя больше опоры в жизни, она разделила с Польдо Грабером его сомнительное и беспокойное существование.

Краткая передышка, неожиданно разделившая смерть Клары и жизнь Агнес, кончилась. Надежды снова увидеть Кларину дочь не существовало. Приняв без сопротивления новую боль, Агнес, онемевшая, без слов сидела перед Польдо Грабером.

— Это одно, — сказал Польдо, чертя ногтем большого пальца тут же исчезающие линии на скатерти. — Ну, а второе: я хотел бы получить адрес Бенедикта. Бенедикт должен узнать о смерти матери не от опекуна. Опекун всегда был для Барбары бельмом на глазу. Я только сегодня сообщил ему о происшедшем. В общем, я хочу видеть Бенедикта.

«Нужно, — подумала Агнес, — чтобы Бенедикт жил в моем домике. Это единственное, чего я еще могу добиться. Я не могу скрыть от него смерть Барбары. Но я должна защитить его от Польдо Грабера».

— Нет, — сказала Агнес.

Польдо Грабер поднял голову.

— Что? — спросил он удивленно.

— Нет, — повторила Агнес. — Я не дам вам адрес Бенедикта.

— Но это же смешно, — возразил Польдо Грабер. Он встал и оперся кулаками о стол, как бы давая понять Агнес, что ему с трудом удается сдержать себя. — У меня есть на это право, — добавил он.

— Молчите! Не смейте говорить о правах! У вас их никогда не было. Ни на Клару, ни на Барбару. У вас нет права и на Бенедикта. Вы должны оставить его в покое. Он в вас не нуждается.

— Ах вот как, — сказал Польдо Грабер. — Вот что думает маленькая Агнес, которая теперь к тому же состарилась. Маленькая Агнес тогда не уследила за Кларой Вассарей. А позже за Барбарой Лётц. Старая Агнес не сможет уследить и за Бенедиктом.

Он победно рассмеялся, но смех прозвучал фальшиво. Потом он сдвинулся с места. Приблизился к Агнес, которая тоже встала и выставила перед собой стул. Спинка стула доходила ей почти до плеч. За ней она чувствовала себя защищенной. Польдо встал одним коленом на сиденье стула. Агнес почувствовала его дыхание. Ей хотелось отодвинуться, но она заставила себя думать о Бенедикте и осталась на месте. «В сущности, совершенно неважно, что произойдет со мной, — размышляла она, — но мне еще нужно построить этот дом».

— Вы считаете, что у меня не было прав на Клару и на Барбару, — сказал Польдо. — Пусть так. И все же ясно одно. Я им не навязывался. Это они пришли ко мне. Обе. Это же правда, Агнес, ведь так?

— Я знаю только, как обстояло дело с Кларой, — тихо ответила Агнес.

— Вы разве не знаете, что Барбара искала меня? Что она непременно хотела познакомиться со мной? Что она приложила все усилия, чтобы заставить наконец меня вмешаться в ее жизнь. У меня никогда не было намерения встречаться с ней. Я не видел в этом никакого смысла. Брать ее с собой я тоже не хотел. Она сама хотела этого. Вы должны видеть все так, как есть, Агнес, а не так, как вам хочется видеть. Барбара не была несчастной со мной все эти годы. Мы очень хорошо ладили друг с другом. То, что ей будет нелегко, она понимала с самого начала. Теперь она мертва. Теперь нелегко мне, Агнес. Без помощи. Я один. Не в состоянии работать. Собственно, мне всегда было тяжело, черт подери, ужасно тяжело, и Бенедикт должен знать и об этом.

Собственная судьба, казалось, внезапно тронула Польдо. Он опустился на стул и скорчился, обхватив ноги руками. Лицо было прижато к коленям, воротник пальто сдвинулся вперед, от этого голова Польдо казалась меньше, в сущности, видна была только часть смешной лысины.

Агнес посмотрела вниз, на эту лысину, и почувствовала, что больше не боится.

«Синюю майку я после смерти Клары разрезала на мелкие кусочки», — подумала она гордо. Она подошла к окну и раскрыла его. В комнату ворвался резкий, холодный воздух. Польдо вскинул голову.

— Вы тоже стали старым и маленьким, Польдо, — сказала Агнес, не оборачиваясь. — Когда я видела вас в последний раз, вы были гораздо выше. Я хорошо помню. На вас была коричневая униформа и черные сапоги, и вы говорили отвратительные вещи Кларе и господину Гольдману. Вы же помните господина Гольдмана?

— Понятия не имею, кто это, — ответил Польдо Грабер и надел свою шляпу. — А впрочем… Может быть, и помню. Это все было так давно. Вы еще что-нибудь слышали о господине Гольдмане?

— Да, — солгала Агнес и повернулась к Польдо. — После войны.

Свет уличных фонарей не проникал наверх, на третий этаж. Агнес стояла на фоне темного окна.

— Интересно, — сказал Польдо Грабер после паузы.

— Я хочу, чтобы вы ушли, — сказала Агнес.

— Хорошо, хорошо, — ответил Польдо. — Я ведь и заглянул только на минутку. Мне еще очень многое нужно сделать. Такое несчастье уносит все силы.

Он поспешно поднялся.

— Знаете что, Агнес! Расскажите сами Бенедикту, что его мать умерла. Может быть, так лучше. Зачем мне брать на себя еще и этот груз.

Он молодцевато подтянулся. Еще раз оглядел комнату Агнес. Потом, по-приятельски улыбаясь, хлопнул ее по плечу.

— Вы тоже не очень многого добились, — сказал он и вышел.

Агнес не пошла за ним. Она слышала, как он открыл дверь; не закрывая ее, он вернулся в комнату.

— Поверьте мне, — сказал он, — я хотел бы, чтобы мы с Кларой никогда не встретились.

С тех пор как Бенедикт Лётц узнал от Агнес о смерти своей матери, его неотвязно преследовали мысли и чувства, от которых невозможно было отделаться, несмотря на все его усилия. В течение многих лет его толкали туда-сюда, он допускал это или сопротивлялся, он воздвиг вокруг себя стену неприступности, но тайно всегда лелеял мечту обрести где-нибудь свой дом. Это удалось ему лишь тогда, когда он переехал к Руди в деревянный дом и некоторое время прожил с ним и Венцелем Чапеком, ведя простой и приятный холостяцкий образ жизни. Потом появилась Кристина, и многое изменилось. Теперь, когда он узнал, что его мать умерла, он почувствовал, что снова нуждается в перемене.

Он всегда гнал от себя мысли о ней. Пятилетнего ребенка-инвалида не бросают, это невозможно простить, даже если в жизни ей пришлось нелегко. То, что осторожно рассказывала ему о матери Агнес, раньше, когда у него еще возникали вопросы и теплились надежды, всплыло сейчас в памяти, и он соединил части воедино.

Барбаре был год, когда умерла ее мать. Отец пропал без вести. А Агнес, которая охотно взяла бы ее к себе, не имела на это права. Барбару отправили в приют, как позже ее сына. В хороший приют, потому что в деньгах недостатка не было. Агнес заботилась о ней. Она забирала малышку, гуляла с ней, иногда, по воскресеньям, девочку отпускали с Агнес в ее меблированную комнату. Когда Барбара подросла, она перестала ждать с таким нетерпением, как раньше, посещения Агнес. Может быть, потому, что та после войны вышла замуж за человека, который не нравился девочке. Агнес же говорила, что решилась на этот брак только для того, чтобы внушать больше доверия учреждениям, распоряжающимся судьбой Барбары. Учась в интернатской гимназии, Барбара поначалу проявила честолюбие, потом ее рвение внезапно остыло, и в шестом классе она осталась на второй год. «Она была очень хорошенькая, — рассказывала Агнес, — великолепная спортсменка, ее любимым видом спорта было метание копья, она даже принимала участие в соревнованиях». В школьные годы Бенедикт часто представлял свою мать, стоящей с копьем, откинувшись назад, так что длинные рыжие волосы образовывали диагональ между головой и ногами, такой он видел ее, когда, освобожденный от физкультуры, сидел в пустом классе и с отвращением, коряво писал в свою тетрадь дополнительные задания. Тем не менее, утверждала Агнес, Барбаре далеко было по красоте до его бабушки Клары, на которую она совершенно не была похожа. Красота бабушки была Бенедикту совершенно безразлична. Агнес редко рассказывала о ней, а Бенедикт ею не интересовался. Она умерла молодой и тем самым тоже покинула своего ребенка. «Может быть, — думал Бенедикт, — она сама была виновата в своей ранней смерти и, таким образом, в судьбе дочери и внука».