По дуге большого круга - Станислав Гагарин

Такими они и лежали в морге — черный верх, белый низ.

Минаев медленно брел среди останков, а рядом говорил прокурор:

— Вы ведь лучше знаете их, приметы помните какие, в бане мылись или загорали вместе…

Пакет Минаев жене капитана отдал. Она при нем его развернула, и старпом увидел в пакете лишь портрет дочери, что всегда был у капитана на столе. Записки жене капитан написать не успел…

Волков закончил рассказ, поднял щипцы и шевельнул ими подернувшиеся пеплом угли. Красный отблеск упал на лица людей.

Долго молчали.

— Жаль, меня не было там, — поднимаясь со стула, произнес Сергей. — Какой сюжет для картины…

— Человек обязан чувствовать приближение чего-то большого, — сказала Лена. — Но как можно пережить такое и не обжечь души? Неужели это в человеческих силах?

— Наверное, — сказал Волков.

Сергей вернулся к печке и протянул к огню бутылку с красным вином.

— Играет, черт, — весело сказал он. — Сухарик…

Волков прошел на веранду, открыл дверь и ступил на крыльцо. Из-за спины его упал свет и выхватил из темноты ступени. Волков шагнул вперед, позади захлопнулась дверь, и капитан остался с ночью наедине.

«Произошло нечто, — подумал он. — Случилось…»

С минуту Волков стоял не шевелясь, глаза привыкли к мраку, он различил неясные очертания сарая слева, густо-синее небо над ним и понял, что дождь прекратился.

Вновь за спиною вырвался свет на волю, и у самых ног Волков увидел воду.

— Черная вода, — сказал он. — Подошла к двери…

— Вы боитесь? — спросили позади, и Волков обернулся.

Лена стояла парой ступенек выше и смотрела на Волкова не улыбаясь.

— Низкое место, — сказал Волков, — вот и затопило.

— Дождь перестал, — проговорила Лена и встала на ступеньку рядом с Волковым.

Она носком тронула маслянисто-черную воду, потеряла равновесие, и Волков едва успел подхватить ее.

— Хотите искупаться? — спросил Волков.

— Спасибо, Игорь, знаете, а вы…

Лена не договорила. Они вернулись в дом.

— Черная вода у двери, — сказала Лена. — Затопило нас.

— Ни черта, — весело сказал Сергей. — Фундамент выдержит. А дожди кончились. Завтра вода уйдет.

Капитан промолчал. Ему вдруг припомнился Овечий остров, на котором его и Денисова вода окружала со всех сторон… И еще та вода, которой в детстве он торговал в Моздоке на базаре. И та, что поглотила «Кальмар» с его парнями, о них он продолжает думать до сих пор, хотя никогда и никому не сказал об этом.

«Если по большому счету, то вода отняла у меня все, — грустно подумал капитан. — Свободу и Галку тоже… А что я получил от нее взамен, от этой черной воды, что и сейчас вот снова подступила к двери? С каким-то осознанным упорством вода стремится отделить меня от всего земного… Наверно, хочет, чтоб принадлежал я ей безраздельно. Черная ревнивая вода!»

Капитан усмехнулся.

Утром воды у двери не было. Прибитая трава лежала полосами, и склонились в стороны цветы на размытой клумбе. Лена пыталась поднять их головки, но цветы поникли безвольно, и Лена оставила пустые хлопоты.

— Опоздаю, — сказала она. — Пропали цветики.

— Не скучай, Игорь, — сказал Сергей прощаясь, — мы с Ленкой берем отгул и махнем в лес на машине. У меня есть лесник знакомый. Грибов наберем, шашлыки будем жарить…

— Конечно, — сказала Лена, — не скучайте…

Они ушли, и капитан вернулся в дом. Не торопясь он сложил вещи, провел по щеке ладонью, повертел в руке электробритву, но бриться раздумал и вышел во двор.

От земли поднимался пар. Умытые дождем деревья торжественно тянулись перед солнцем, и в глубине их листвы, захлебываясь, верещали птицы.

Волков подошел к малиновому кусту и в плену сохранившейся паутины разглядел серебристую каплю воды. Снизу бочком проскользнул паук и побежал по невидимым на солнце нитям, проверяя свое хозяйство.

— Пережил ненастье, браток, — сказал капитан. — Теперь тебе будет легче.

Он вынес чемодан, закрыл дверь и положил ключ в условное место.

Когда Волков пришел на станцию, до прихода электрички оставалось двадцать минут.

Перрон был пустынным. Деловые люди уехали в Ленинград, а те, кто никуда не спешил, наверное, спали еще на дачах.

«Записку не написал, — подумал капитан. — Ладно, позвоню с вокзала…»

Он купил в киоске газету, пробежал первую страницу, свернул газету, сунул в карман и закурил.

Едва Волков сделал пару затяжек, засвистела электричка, подвалила к перрону и распахнула зашипевшие двери.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Впервые его увидели у Бергена норвежские рыбаки.

Случилось это в 1776 году, и Короля приняли за морского змея.

И немудрено. Никогда раньше не встречали люди Сельдяного короля. Необыкновенная, диковинная рыба с тонким, сжатым с боков телом длиною в шесть метров, серебряной мантией из мелких чешуек, лазоревым плавником на спине и головой, вовсе человеческой в профиль, увенчанной веером-короной.

Старые капитаны рассказывали мне, что шествует Король во главе косяков сельди. Рассказывали об океанской диковине многие, но рыбаки — не охотники, и никто не сказал мне, что видел Сельдяного короля на палубе своего траулера. И когда вдруг понял, что должен навсегда уехать из Калининграда, то решил по совету Володи Павловского отправиться в Мурманск. Я надеялся найти там забвение, душевный покой, и далеко-далеко, едва ли не в подсознании, маячила светлая мысль о необходимости поймать рыбацкую Жар-птицу, встретиться с Сельдяным королем.

И вот уже несколько лет работаю в Мурманском тралфлоте, дважды в год выхожу из Кольского залива, чтоб из конца в конец бороздить Mare tenebrosum — Атлантический океан.

Только не нашел я до сих пор Сельдяного короля, не скрестились наши пути. Да и то сказать — мало что осталось от его королевства… Но я жил и трудился среди людей, тех, кто ежедневно встречается с его подданными и доставляет их на праздничный стол оставшимся на берегу. Обыкновенная соленая селедка, приправленная луком, подсолнечным маслом и горошком, так хорошо идет она и с жареной, и с отварной картошкой…

Вспомните иногда за праздничным столом и о них, рыбаках, уходящих на сотню и более суток в холодное и неуютное море. Эти люди не кичатся необыкновенным трудом, но заслужили особое уважение. Пусть говорят иные, что заработок заставил рыбаков бросить дом на берегу и обречь себя на добровольное изгнание в океан. Все это так. Человеку нужен кусок хлеба с достаточным слоем масла на нем. Все это так… Только не хлебом единым жив человек. У каждого уходящего в море есть собственный Сельдяной король.

Мне, увы, пока не везло, не встретил Сельдяного короля. Ну что ж, пусть здравствует Король!

…Мы сидели в «Дарах моря». Когда-то учились с этим парнем вместе в мореходке. Потом Борис распределился в Мурманск да так и остался здесь навсегда. В Заполярье женился, завел двух отличных парнишек, был я у него дома. Теплый, сердечный дом.

— К черту Баренца, — сказал Борис. — Я открыл это море в тридцатый раз.

— Выпей кофе, мастер! — сказал старший механик и придвинул ему чашку с остывшим напитком.

— Погоди, дед, я с ним закончу…

Борис опустил мне руку на плечо.

— Ты, Волков, чудак, — сказал он неожиданно трезвым голосом. — Вот я снова пришел, а ты уходишь… Только ничего и в этот раз в океане не видел — одна вода. «Вода-вода, кругом вода…» Правильная песня. И ничего, кроме воды. Никаких Королей там нету. Ты гоняешься за привидением. Не находишь, что это пошло?

— Не понял тебя, Боб.

— Ну то, что ничего другого, кроме воды, в Атлантике нет. Вода… И немного рыбы. Чуть-чуть… Как крупинок в баланде, какую нам давали во время войны для укрепления здоровья. Ты помнишь баланду, Волков?

— Помню, Боб, помню.

— А теперь мои салажата нос воротят от доброй пищи, и Зинка им особо харч готовит. Отцу одно, а им другое… Ты можешь это понять, мой старый мореходский друг?

Я пожал плечами.

— Не можешь… Я тоже. А в океане — вода. И наплевать мне на королей. Все это бредни поморов-трескоедов. Они до сих пор рыбьи кости за борт бросают, верят, что съеденная рыба вернется к ним с новым мясом. Чудики, а?

— Погоди, Семеныч, — остановил своего капитана дед. — Кончай травить… Ведь я сам архангелогородский…

— А, так ты тоже трескоед! То-то удивляюсь: с чего я в тебя, «дедуля», такой влюбленный?! Ладно, извини, ежели что не так. Это я кореша старого вразумляю. Король, король… План надо делать, Игорек. А главное — бабы у тебя до сих пор нет. Не мотай головой! Нету… По глазам вижу. Ладно, буду двигать к родному причалу, пора уже. Нельзя жену обижать, верно, Волков? Они и так судьбой обижены, рыбацкие наши жены. Какие б ни были мы герои в океане, каких бы звезд ни вешали нам за рыбу на грудь, а личный, мужской, план не выполнить нам до гробовой доски. В вечном долгу мы перед женами, Волков.