Актуальные проблемы языкознания ГДР: Язык – Идеология – Общество - Николай Сергеевич Чемоданов

(«переложить на единый немецкий язык, а потом перевести их письменно на французский»)[365].

Он знал, таким образом, весь вариантно-языковой диапазон, включающий в себя местные, региональные и надрегиональный варианты языка, характерные для практики немецкого языка этого времени.

4.2. Тенденция к большему единообразию

Немецкому в качестве родного языка в рамках нации предстояло взять на себя многофункциональную роль, которая бы стеснила или даже совсем вытеснила из употребления латынь. Для этого, разумеется, были необходимы большее единообразие и всеобщее распространение языка как в региональном, так и в социальном плане. Большее единообразие[366] означало дальнейшее устранение старых региональных противоречий между языковыми областями в ходе постоянного практического общения. Выше (с. 187) мы отмечали языковую раздробленность, характерную для основных коммуникативных отношений на территории распространения немецкого языка. На уровне литературного языка уже длительное время шел процесс нивелировки и ассимиляции, который проследил В. Беш по состоянию на XV век[367]. Все теснее переплетались даже такие оставшиеся, в основе своей противоположные центры в развитии литературного языка, как, с одной стороны, верхненемецкий дунайский вариант литературного языка, употреблявшийся на кайзеровской австро-габсбургской юго-восточной территории от Вены до Аугсбурга и Нюрнберга, а с другой – восточносредненемецкий вариант, распространившийся от места своего зарождения в районе маркграфства Мейсен на всю верхнесаксо-тюрингскую область. Этот прогрессивный баварско-верхнефранко-восточносредненемецкий и в то же время литературный языковой сплав, образованию которого способствовало экономическое, социальное и политическое развитие[368], сыграл решающую роль в становлении немецкого национального литературного языка. Лютеру представилась уникальная возможность сознательно ускорить его становление[369]. Он родился среди людей, говоривших на нижненемецком диалекте, в детстве он слышал нижненемецкую и восточносредненемецкую речь, и восточносредненемецким диалектом он пользовался в своей деятельности, а с верхненемецким диалектом он познакомился, постоянно сталкиваясь с ним в путешествиях, диспутах, переписке, при чтении и т.п.[370] Таким образом он имел единственную в своем роде возможность составить представление о языковой ситуации того времени; это помогло ему сделать такой перевод Библии, большое влияние которого могло распространяться повсеместно, преодолевая локальные особенности литературного языка. Особенно сильно этот перевод способствовал нивелировке и ассимиляции в области выбора и употребления слов. Если орфографию и грамматику типографы в местах с другими языковыми традициями потихоньку приспосабливали к своим правилам, то в отношении словарного состава их вмешательство было меньшим. Правда, при распространении в наиболее отдаленных местностях, где язык имел ярко выраженный обособленный характер, к переводу надо было порой прилагать словарный комментарий, как, например, это сделал издатель базельской перепечатки 1523 – 1524 гг.[371] Адам Петри. Наиболее упорно сохраняли свою языковую обособленность алеманские, а также рипуаро-нижнефранко-нижнесаксонские северо-западные области. Но чем интенсивнее проходила верхненемецко-средненемецкая языковая консолидация, тем яснее становилось, что присоединение к этому опорному центру также периферии – нижненемецкого и рипуарского диалектов на севере и северо-западе вместе с немецким юго-западом – лишь вопрос времени.

Теперь на основе этого постепенного регионального объединения возрастала общность во всех сферах немецкого языка и на всех уровнях языковой системы, а оставшиеся различия теряли свою значимость. Прежде всего это относится к определенным структурным основным тенденциям развития языкового строя, частично заложенным еще в давние времена, которые в новой ситуации стали особенно интенсивно развиваться, укрепляться, раскрываться или даже изменяться в соответствии с потребностями. Для носителей языка эти процессы развития языковой структуры проходили, конечно, почти незаметно. Лишь грамматисты следующего столетия попытаются их хотя бы частично осмыслить. Здесь следует указать хотя бы на некоторые процессы, например на структурную унификацию форм основ сильного глагола, когда исчезли различия в гласной основы в единственном и множественном числе прошедшего времени в рядах 1 – 3 по образцу 6-го ряда fuhr / fuhren, так что формы fand / fanden заменили старые fand / funden[372]. Наблюдается последовательное расширение системы глагольных форм с помощью устойчивых временных и видовых оппозиций; например, глаголы в настоящем, прошедшем и будущем времени могут употребляться каждый раз в несовершенном или совершенном виде: nimmt / hat genommen, nahm / hatte genommen, wird nehmen / wird genommen haben[373]. Далее следует отметить расширение и более рациональное строение глагольных сочетаний в отношении количества, вида и комбинационных возможностей глагольных составляющих[374]. В группе существительного тоже наметились тенденции, которые привели к ее расширению, а также к характерному изменению ее структуры[375]. Увеличивающееся употребление немецкого предложения с напряженным строем отразилось в развитии жесткой конструкции предложения[376], а также в растущем предпочтении синтаксического облечения последовательности мыслительных содержаний в форму ступенчатых сложноподчиненных предложений. Под влиянием этих процессов более рациональными и однозначными становились грамматические средства обозначения синтаксического подчинения[377]. Постепенно эти структурно-языковые процессы охватили весь немецкий язык в целом и стали характерны для всей области распространения немецкого языка.

4.3. Тенденция к большей общепонятности и «народности»

Растущее региональное единообразие немецкого языка было бы немыслимо без одновременного интенсивного процесса социальной унификации. Это означало устранение преград, отделяющих языковую практику народа от языковой практики образованных людей и могло быть осуществлено только на основе интенсивной коммуникации между разными классами и слоями в самом широком масштабе. Существенно при этом, что теперь уже не так-то «просто» было «управлять» «широкими массами», которые повсюду раньше «беспрекословно подчинялись церкви и властям». Теперь они начинали рассуждать, обсуждать, осуждать и сознательно действовать. С ними нужно было говорить, и поэтому

«все более и более популярной становилась идея, что на народ надо влиять»[378].

Для этого немецкий язык должен был стать более понятным для всех, но прежде всего также более «народным». «Народный» можно понимать в смысле формулировки Бертольта Брехта – как

«понятный широким массам, вобравший в себя и обогащающий их форму выражения / выражающий, закрепляющий и корректирующий их точку зрения / представляющий авангард народа таким образом, что он может взять на себя руководство, понятный поэтому другим частям народа / связанный с традициями, развивающий их / сообщающий части народа, стремящейся к лидерству, о достижениях руководимой части людей»[379].

Для того чтобы язык стал общепонятным и прежде всего «народным», нужны были сознательное усилие и готовность со стороны образованных слоев «сверху», их внимание к манере речи простого человека, а с другой стороны, требовались любознательность, стремление к образованию и желание участвовать в общественной жизни со стороны «низов». Должна была произойти плодотворная встреча на полдороге. Для этого в бурные годы раннебуржуазной революции имелись все предпосылки. Во-первых, обострились основные