Обмануть судьбу - Элеонора Гильм

– Здоровья вам, хозяева.

– Здравствуй, – прищурился Ворон.

– София, дочь моя, не у вас ли гостюет?

– У нас, добрый человек, – выступила на крыльцо Анна.

– Соскучились мы по дочке своей. Самая пора страды, а она тут прохлаждается, – не сдержал благостного тона отец девки, оскалив желтые зубы. – Погостила, пора и честь знать!

Софья побежала в светлицу, дрожащими руками стала собирать узелок с пожитками.

– Через два денька сами мы привезем дочку вашу, не переживайте.

– На что она вам сдалась? Батрачит, что ли? Все молоко от нее скиснет.

– Зря ты так. Хорошая дочь у тебя выросла, – не сдержался Василий.

– Пока не собирайся, дочка. Поспешишь – людей насмешишь, – успокоила Анна бледную как смерть девку.

Тем же вечером Вороновы вели тяжкую беседу в мастерской.

– Жалко девку, замордуют ее. Отец будто леший, глаза злющие, холодные. Надо же так кровинку свою не любить. Не понять мне! – возмущался Василий, и горшок в его руках выходил гладким, пузатым.

– Жалко – не жалко… А что мы сделать можем? Не оставим же у себя, отцу она принадлежит. – Анна с силой вдавливала узор на горлышке кринки, да так, что получилось глубже, чем надо. – Тьфу, испортила! – И с досадой отложила работу в сторону.

– И Федя не мычит не телится. Месяц уж прошел, а на девку и не смотрит, – возмущался отец.

– Я всяко пыталась. Даже раз в баню его отправляла, когда она там стирала. Надеялась, мож, сладится. Прости за греховные помыслы, – быстро перекрестилась Анна.

– Оба они тихушники… Софья – это ж не Машка. Та баба умелая, сама Федьку на себя затащила. А Софьюшка-то как мышка, мужиков боится. И наш пуганый.

– Что делать-то?

– Может, в лес их вдвоем отправить. Там дело молодое… Авось…

– Дождешься! Хотела б я такую невестку, золото, а не девка. А с лица… не воду пить.

Вечером они заметили, что Федор весел, рот его сам собой в улыбке расплывается, а Софья рдеет, как маков цвет, даже шея, белая, нежная, покраснела.

Наконец Федя осмелился:

– Надо вам, батюшка, матушка, сказать…

– Что сказать-то?

– Благословения мы с Софией просим вашего – Они упали на колени перед растроганными родителями Федора.

– Конечно, благословляем. Вот обрадовали! Когда успели только…

Со слезами на глазах Анна обнимала молодых, Василий хлопал сына по плечу, неловко улыбался будущей невестке.

– Не знали мы, как вас сосватать, – признались родители.

– А мы вот… Сами…

– Надо Аксинье сказать…Она ж затеяла, – улыбнулась Анна.

– До гроба я ей благодарна! – горячо сказала Софья.

– Ты про гроб, девка, погоди. Жизнь твоя только начинается.

Ликующая Аксинья бросилась обнимать брата с невестой.

– Вот молодцы-то! Федька, я в тебе не сомневалась.

Вечером она долго расспрашивала стеснявшуюся Софью:

– Как получилось-то у вас? Федька-то наш…

– Так… Он мне понравился… красавец такой, да ласковый, и не больной, и не дурак вовсе. Не надеялась я, что на меня Феденька посмотрит. А после речки увидел меня расстроенную, утешил…

– Он у нас душевный, добрый.

– Мы проговорили до вечера, родителей-то не было в избе. А потом спросил он, соглашусь ли за него выйти. Рассказал он про Марию, про сына своего, про то, что женщин боялся.

– Да, боялась я за Федю…

– А как меня увидел, говорит, как узнал душу мою, так поверил, что все у него еще может быть – и жена, и дети. Вот так, Аксиньюшка, ты мне счастья дала, а не Феодосия.

– На все воля Божья. А что Феодосия тебе посулила? – Аксинью давно мучило любопытство.

– Через дорогу к скиту счастье найду… Так и сказала… Вечно буду молиться за Феодосию… И за тебя, Аксиньюшка.

София отправилась в родную деревню, но сердцем своим осталась она в Еловой, с Федором и его добросердечной семьей. После Успения Пресвятой Богородицы[58] Василий, Федор, Аксинья, Григорий и Ульяна с Зайцем надели лучшие одежки, взяли подарки, отправились сватать Софью. Грязная, захламленная изба, орущие прыщавые дети и озлобленные родичи оставили неприятное впечатление. Но главное было сделано: поотпиравшись для виду, родители Мышки благословили молодых.

– Люди мы небогатые, приданое у нас скудное, – развела руками мать невесты, замученная, худющая баба с ввалившимися глазами.

– Для нас главное богатство – ваша дочь, а не котелки с рушниками, – огорошила Анна будущих родственников, так и не понявших, чем же семью Вороновых привлекла их уродливая дочь. «Видно, околдовала парня да свекра с свекровью заодно», – судачили они меж собой, когда Вороновы уехали.

Аксинья на правах замужней родственницы поучала Софью, рассказывала про обязанности жены, про долг ее перед мужем. Радостно ей было смотреть на светящуюся счастьем подругу и довольного, ходившего вокруг невесты гоголем брата.

Отгуляли всей деревней, еловчане были искренне рады за Федора, нежданно-негаданно нашедшего свое счастье. И жених, и невеста были, как считалось, малость подпорчены, юродивые, потому ровня. Одна Марфа брезгливо кривила красные губы, нашептывая соседкам:

– Нашли красавицу, рожа вон какая страшная. Аж жуть берет!

Для молодой семьи выделили светлицу, закрыли ее цветной занавеской, чтобы молодые не стеснялись. Первую брачную ночь Софья и не думала скромничать. Засиделась она в девках, долго тосковала по мужику, накопила в себе неистовое желание любить. Откликалась на поцелуи Федора, выгибала тело под его длинными пальцами, будто мучимая жаждой, прижималась к нему, шептала:

– Миленький мой, все для тебя сделаю.

Утром помятым после вчерашнего гуляния гостям показали простынь со смачным красным пятном точнехонько посередине.

– Ишь, прям нацелились как! Меткие, – глумились мужики.

Федор и нарадоваться на жену не мог. Привыкший к ласкам опытной любовницы, он встретил не меньший пыл у скромницы Софьи. Стоны и крики невестки будили даже Василия, спавшего крепким сном, и вызывали улыбку у Анны. Завершились они предсказуемо – невестку стало сильно тошнить по утрам.

– Ем то же, что и все, а выворачивает меня одну, – пожаловалась свекрови простодушная Софья.

– Так не все так по ночам кричат. – Лицо невестки исказилось от стыда. – Да не бойся, не осуждаю, сами когда-то молодыми были. Ребенка ты ждешь.

– Так быстро?

– А что, умеючи, дело быстрое-то.

– Ой, Аксинье надо сказать, – воодушевилась было Софья, быстро одела душегрею, намотала платок на косу, но, вспомнив о ее беде, присела на лавку. – Расстроится она.

– Да что ты так думаешь плохо про мою дочь, – напустила суровый вид Анна. – Обрадуется она за вас. Может, покручинится потом о своем, но жизнь такова: у каждого свои беды и радости, но их надо переживать вместе, плечо к плечу, рука к руке.

* * *

Голод не отпускал государство Российское, сжимал в своих костлявых пальцах. К осени в