Обмануть судьбу - Элеонора Гильм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Анна с Федором уже ждали на крыльце – слух о возвращении Аксиньи быстрой ласточкой долетел до них.
– Дочка, наконец-то, я уж боялась – не случилось ли чего, – две седмицы не было Аксиньи дома, первый раз за всю ее жизнь.
– Матушка, рада я возвращению несказанно. Это София. Ее деревня дальше по Усолке, в пяти верстах от нас.
– Боровое? Знаю-знаю. Здравствуй, милая. Пошли в дом, – позвала ее Анна.
Федор, завидев незнакомую девку, выскочил из дому.
– Не поздоровался даже. Федя, Федя, – покачала Анна головой и лукаво улыбнулась.
Отмывшись в бане, с удовольствием отведав каши, сготовленной мужем, и кислого до оскомины кваса («Не удался он у меня, все в точности делал, как ты говорила», – повинился Григорий, вызвав смех у жены), кулебяки, заботливо испеченной матерью, Аксинья стала расчесывать деревянным гребнем каштановые кудри, игриво посматривая на мужа.
– К Марфе-то не ходил? – припомнила Григорию прошлые прегрешения.
– Нет, дома все сидел, жену свою ждал.
– Вот и дождался, муженек. Соскучился?
– Конечно – Голос Гриши стал хрипловатым. – Ты устала, поди, с непривычки столько на ногах, в пути.
– Устала, но мужа без ласки не оставлю.
Шершавые руки нетерпеливо шарили по ее телу, нежно касаясь груди, язык дерзко обшаривал рот, вторгаясь глубоко, вызывая у Аксиньи стон. Соскучилась, будто месяцы не видела, по голосу низкому, по телу крепкому, по насмешливому блеску темных глаз, по резкому переходу от ласки к грубости.
Потом потные, запыхавшиеся, лежали они на постели.
– Значит, будет у нас ребенок, жена?
– Говорила она: молитесь, все наладится. И сама будет поминать меня в молитвах.
Муж вздохнул в темноте, не поверил.
Аксинья давно замечала, что нет в нем истинной веры, благочестия. Мог он высмеять священника, редко крестится на образа. После рассказа его о крымском плену Аксинья поняла, что живет с великим грешником, который веру отцов поменял на басурманскую. «Он выжить бы не смог, если бы не стал магометанином. Отмолю мужнин грех», – утешала себя Аксинья.
* * *
Следующей ночью полдеревни перебудил Игнат. Выпучив глаза, размахивая руками, он заскочил в избу Григория и Аксиньи с криком:
– Вода вылилась! Рожает!
Два года назад Еловая гудела на свадьбе Игната Петуха и Зои, дочери крестьянина Петра. Аксинья на свадебном пиру с улыбкой следила за смущенной, растерявшей свою бойкость Зоей, вспоминала свою свадьбу. Невеста так смотрела на жениха, а жених на невесту, что ни у кого из гостей не было сомнения – на этот раз родительская воля (Игнат с Зоей давно уже были посватаны) не встретила никаких препятствий у молодых.
В эту ночь в большой избе Петуховых никто не спал. Ни родители Игната, Спиридон и Дарья, ни двое старших братьев с оравой детей.
Зоя рожала девочку быстро и споро – видно, помогли ее широкие бедра – Аксинья вместе с Зоей-старшухой, Дарьей и Агашей принимали роды. Перерезав пуповину, Аксинья завязала пупок тонкой нитью.
– Здоровая девчуля! – одобрительно прожурчала Зоя-старшая, убрав мокрые пряди с круглого, измученного лица дочери.
– Парень куда б лучше пришелся. Все невестки девок рожают, – поджала губы Дарья. Ей грех было жаловаться, два внука носились в избе. Но свекровь довольна не бывает.
Агафья вытирала тряпицей окровавленную девчушку и что-то тихо ей напевала. В избе Петуховых она, будто приживалка, дневала и ночевала. Свою семью не завела и подбирала крохи Зоиного счастья.
– Аксинья, ты крестной матерью будешь, – тихо пробормотала роженица.
– С радостью, – устало улыбнулась знахарка, перехватив обиженный Агашин взгляд. Отказала Зоя лучшей подруге в этой радости, почему – бог весть.
Через сорок дней, принимая в свои руки хныкавшую девочку, только что побывавшую в крестильной купели, Аксинья вновь вспоминали жестокие слова Феодосии, положившие крест на ее надеждах.
* * *
Еловчане потихоньку убирали лук и чеснок, репу, редьку, готовили варенье с кислицы, черной смородины и духовитой малины. Анна нарадоваться не могла на работящую Софью, которая всегда была на подхвате.
– Сделала дочка подарок, – улыбалась она. – Будто вместо себя помощницу мне привела. А дома-то не потеряют? Через кого весточку отправить?
– Не потеряют, они только рады будут, – наполнились соленой влагой Софьины глаза.
– Как же так! – возмущалась Анна. – Бедная девка! Разве можно не любить такую ладушку!
На Медовый спас[57] установилась жара. С обеда александровский поп освящал воду в Усолке, радостные ребятишки из речки не вылезали.
Девки и бабы плескались в излучине реки, освежая разгоряченные тела подальше от мужских глаз. Софья долго не решалась зайти в воду, прохладная вода щекотала пятки, покрывала кожу пупырышками.
– Иди скорее. – Аксинья окунулась и теперь выжимала толстые косы.
– Все у тебя просто. А я боюсь – вдруг водяной утащит.
Подруга схватила ее за руку и потащила подальше от берега. Мокрые рубашки путались между ног, солнце нежило повизгивающих молодух.
– Загостилась ты, Софийка, – рассматривала девку Марфа.
Красавица набирала полными пригоршнями воду и окатывала горячее тело, от удовольствия прикрывала глаза. А Аксинья взгляд не могла отвести, представляла, как закатывает Марфа глаза в руках Григория, как кричит… Муторные думы навалились, прижали к илистому дну.
– Не лезет Федюнька Ворон тебе под юбку? – Марфу терзало любопытство.
София сверкнула глазами, промолчала.
– А, он же только мужних баб лапает. Я и забыла.
София поменялась в лице и поспешно, подобрав подол, побежала к берегу.
– Ты б помолчала. С женатыми вяжешься, а холостые стороной обходят, – уколола Аксинья и побежала вслед за Мышкой.
– Марфа, язык у тебя без костей. Шаболда! – шикали бабы.
– А что? Неправду говорю? Все историю эту знают. Зря, что ли, Матвей Фуфлыга бесился.
– Нет креста на тебе, – проворчала всегда молчаливая Агаша, а Марфа неодобрительно хмыкнула и вышла из воды, с гордостью неся свое статное тело.
– Оксюша, домой мне пора, – Софья натягивала сарафан на влажную рубашку и еле сдерживала слезы. – Загостилась я у вас. Люди смеются.
– Да ты что? Не слушай окаянную, Марфа всю дорогу злобствует. – Но подруга не слушала ее увещеваний. Длинные ноги несли Софью к избе Вороновых. С красными глазами, растрепанной головой ворвалась она в избу и притулилась в светлице, обхватив метелку и прижав ее к сердцу, будто добра молодца.
Девушка не видела, как Федор проводил ее долгим взглядом. Мокрая одежда не скрывала изгибов тела, тонкой талии, пышных бедер. Он нерешительно встал и пошел к дому, где рыдала обиженная София.
На следующий день во дворе Вороновых остановилась дребезжащая скрипучая телега, поводья держал здоровый мордастый мужик
