Обмануть судьбу - Элеонора Гильм

– Ишь, смеется тут, – провел грязной рукой Григорий по лицу жены, оставив черные полосы.

– Ты как чертенок! – озорно засмеялась Аксинья, оставив отметины на груди мужа.

– А ты моя подручная! Скоро будешь такой же черной, как я, – опять прижал к себе жену Григорий.

– Побежали до речки! В бане мы долго отмывать это будем, сколько воды изведем. Спят ведь все, – нежданно предложила Аксинья.

В наспех накинутых рубахах, взявшись за руки, хихикая, как малые дети, они побежали к Усолке. Прохладная вода пахла водорослями, мягко приняла их в свои объятия, ласково качала, как мать в колыбели, смывала все горести и печали. Долго барахтались они в воде, Аксинья громко визжала, когда Григорий внезапно пропадал и, как водяной, тащил ее вглубь, крепко прижимал к себе. Плохо спавшая бабка Матрена ворочалась и пугливо ворчала:

– Кто там в темноте в речке кричит да плещется? Не иначе нечисть игрища устроила.

Той ночью Аксинья долго не могла заснуть, все тело сладко ныло после крепких объятий мужа, он будто решил доказать, что другая ему не надобна. При дрожащем свете непотушенной лучины она смотрела на темные ресницы Григория, чуть подрагивавшие во сне, и трепетала при мысли, что могла она его потерять.

– Ты один у меня есть. Если Бог решил, что не даст мне твое продолжение, так тому и быть, я смиренно выполню его волю.

* * *

По старой, еще девической привычке Аксинья часто звала с собой Федора, отправляясь в лес за травами. В этот жаркий летний день она быстро шла по знакомой тропе, обмениваясь ленивым словом с братом. Не задумываясь, добралась до сокровенного местечка на берегу. Не удержалась от искуса, обшарила все заросли – никакого шалаша не обнаружила, даже ветки не были примяты. По дороге сестра с братом болтали о родителях, Аксиньином муже, житье-бытье, и она решилась задать вопрос, мучивший ее не один год:

– Федя, а ты про Марию вспоминаешь?

– Да… Как не вспоминать. – Видно было, что больно ему говорить. Когда сын окреп, снялись с места Матвей с Марией и детьми, уплатили выходное старосте и уехали неизвестно куда. Оно и правильно, в другом краю никто даже полслова не мог бы сказать худого про их семью. Начали все заново. С той поры ни слуху, ни духу от них не было. Как там сын его, жив ли, Федя не знал.

– А ты не думал… Есть девки, с соседних деревень, что с радостью за тебя пойдут. Ты парень видный.

– Нет, не нужны они мне. Я им тем более не нужон… Юродивый…

– Так хоть выяснил бы, сватов бы заслали. Тебе самое время… – Аксинья знала, что родители с сыном даже боятся речь заводить о свадьбе.

– Не нужны мне девки… Пакость… Дурачком все считают меня…

– Для Марии не был дураком. Вам просто не повезло, что мужняя она была… Не Матвей бы…

– Нет, не потому. – Федя не выдержал, открыл сестре обиду, наболевшую гнойным чирьем. – Сказала она, что зря со мной…По глупости… Жалела она…

Ему легко было говорить о наболевшем сестре теперь, когда она замуж вышла, взрослой стала, сама испытала удары судьбы. В ее грустном взгляде он искал исцеления.

– Ты что, Феденька, нарочно она это сказала…

– Зачем? – удивленно вытаращил глаза брат.

– Право слово, дурачок! – не думая, выпалила Аксинья и осеклась. – Чтоб ты отстал, не лез в их семью. Что еще ей было делать? Без прощения мужа была бы она бабой пропащей. Ужель не понимаешь! А тебя любила она, точно знаю!

– Откуда?

– Иначе бы такая основательная женка на грех не пошла!

Брат молчал до самой деревни, только чихал порой от буйной пыльцы, сыпавшейся с перекинутых через плечо тюков с травами. Сестра понимала: его: медленная, тугодумная голова обмозговывает все то, что она сегодня ему сказала.

«Господи, дай брату моему счастье изведать». – Аксинья тревожилась о Федоре. А может, молитвой пыталась унять тревогу, что поселилась в самой в глубине сердца: «Соврал муж и не поморщился».

5. Надежда

Аксинья скучала по Григорию – видела его лишь поздней ночью, усталого, чумного. Он закидывал в себя еду, валился кулем на лавку, размазывал по тюфяку копоть. Григорий прославился на всю округу – со всех окрестных деревень ехал народ, прознавший про «златорукого» кузнеца. И пожинал плоды.

– Поехали, дочка, до города. По старой памяти, – позвал Василий погожим летним днем Оксюшу. Она с радостью согласилась.

Василий Ворон любил такие поездки. Он мог остаться с дочкой, представить, будто Аксинья все та же востроглазая хохотушка, девчушка, с охотой болтавшая с отцом, с уважением внимающая каждому его слову.

«И правда, с лица мало поменялась. Будто девка, – думал отец, бросая взгляды на замужнюю дочь. – Только еще краше стала. А повадка другая. Взрослая теперь, хозяйка».

Оправившись после всех своих огорчений, махнув рукой на свою бездетность, научившись заново радоваться миру, Аксинья вновь стала свежей и юной, исчезли тени под глазами, фигура налилась упругостью, голос стал глубже и нежнее. Любовь мужа, которую она чувствовала каждый день, наполняла ее уверенностью и озорством. Повойник[56] замужней бабы, вышитый жемчугом, шел ее румяному лицу с то и дело пробегавшей тенью улыбки, когда смотрела она на отца, поседевшего, но уверенно державшего поводья.

На базаре, прицениваясь к большому кованому сундуку, Аксинья случайно услышала разговор двух баб – одна ровесница ей, вторая постарше.

– Слыхала, Нинка-то родила, второго уже. Не зря я говорила ей про святую. Да благословит ее Бог.

– Чудо чудное! Как баба мучилась! Муженек-то ее, болтали, уже новую женушку присматривал, безбожник…

– Закон разрешает… Не приведи Бог!

– Истинно благостная отшельница. И слепые к ней, и калеки, и детишек матери несут! Всех благословляет, всем надежду дает. – Аксинья почти не слышала разговор удалявшихся от нее баб. Решилась она, помчалась вслед, расталкивая зевак.

Поклонившись старшей, Аксинья обратилась со всем уважением:

– Здравствуй, матушка, ты прости, что отвлекаю тебя. Скажи ты мне, пожалуйста, о ком речь свою ведете? Что за отшельница?

– Здравствуй, девица. Феодосией ее зовут, в скиту пустынном живет, людей исцеляет молитвами своими.

– И где найти ее?

– Ох, милая! – с подозрением ощупала маленькими глазками. – Для чего тебе?

– Дитя не могу родить, как Нина, о которой вы речи вели.

– И муж отказаться хочет от тебя? – с видимым любопытством уставились на нее обе женщины.

– Не в том дело. Я без дитя измучилась.

– Тогда запоминай, молодица. Живет Феодосия в сорока верстах от Соли Камской. Деревня Пустоболотово, а там идти в