Детонация - Василиса Раса

– Зачем? – уже бессильно прошептал дух, всё заметнее истончаясь. – Зачем, Магда? Живые ж люди.

– А как, Ксандер? – с жаром выдохнула, к нему резко наклонившись. – Ты ж видел, с чем идут. Ты ж знаешь, чего просят. За черные мысли чёрным и отдаётся. А от грязи что, кроме грязи, и получится? Что получится, Ксандер? Что ж они всё, кому тёлку загубить соседскую, кому мужика чужого прибрать, кому вон девочку в семью заполучить покраше, поприданнестей. И только раз пришла старая Аннушка-мать, мира просила. Она мира этой земле просила, Ксандер! Одна, за почти двести лет!

Призрак тонко истаял. Магдалена рывком обернулась, вскрикнула:

– Ксандер! Да не ругалась же я! Ксандер! – задвигала судорожно руками, призывая незримое. – Тебе только от злости же моей плохо. Миленький! Не исчезай! – плюхнулась обессиленно на пол. – Как же это? Как теперь одна-то?

Остановилась. Нахмурилась недобро.

– Такой вечер испортил! – и добавила убеждённо: – Хвост ты козий, вот ты кто!

– А даже если и хвост, – низко зашелестела темнота у ведьмы над ухом, обдала вязким холодом. – Если сделаю то, о чём просишь? – Магдалена, даже не вздрогнув, почти невидимо улыбнулась и легла теперь расслабленно на пол. – Перестанешь всё это? Прекратить сможешь?

Женщина на полу долго молчала. Волосы её широко лежали вокруг головы волнистыми тёмными прядями, чуть светились в тусклом свете только-только поднявшейся Луны. Распахнула вдруг ярко глаза, уверенно глядя в пространство.

– Нет, Ксандер. Не сможем. – И только дрогнувшая ладонь выдавала волнение. – Даже вместе не сможем, – поморщилась словно от боли и добавила сорванным шёпотом: – Оно сильнее меня. Это навсегда. Прости.

Ксандер появился чуть заметным мазком, склонил голову печально и исчез в пустоте, вдруг заполнившей дом.

Рыжая женщина ещё долго лежала не двигаясь. Ждала чего-то. Может, огня небесного. А может, тёмного вестника, что явится непременно когда-то забрать то, что она ему задолжала. А может, так пугающего её каждый раз Серафима. Или, может быть, своего личного, приставленного назидать, омрачать и мучить её духа, что ему никогда не давалось.

Только в этот раз не явился никто. Не озаботился. Не спохватился. Одиночество нахлынуло, задавило, отозвалось горьким, влажным порывом. Магдалена вдруг поднялась, спешно стряхивая ненужную совсем тоску. Одёрнула тонкое платье и накинула косынку на плечи, глубоко дыша и шумно ни о чём размышляя. Молоденькая совсем, она сбежала по лестнице вниз и шагнула в уличную прохладу.

Танко Вельника ждала очень жаркая ночь.

– Я как-то очень не понял, что это сейчас было, Рэй? – В глазах Грэма полыхал ультиматум. Причём вовсе не тот, что просто обещает убийство с расчленением, а тот, который убедительно рапортует, что однозначно и окончательно отстрелил противнику всё, что должен был, и уже сровнял дзот с землёй. Лэррингтон плотно упёрся кулаками в стол точно напротив верховного главнокомандующего Союза, нарушая все мыслимые и немыслимые границы допустимого. – Руки на стол положи, – ласковым, только чуть заметно вибрирующим шёпотом выдохнул генерал и добавил, стремительно темнея лицом: – Это тебе не поможет.

– Ошибаешься…

– Значит, из резиденции живым из нас троих не выйдет никто!

Рэман довольно улыбнулся.

– Зачем? Это самый странный способ защитить женщину, который я знаю.

– А я вообще сторонник решительных мер, – сказал и понял, нажмёт чуть сильнее – и что-то непременно раскрошится: или зубы, или стол, или Рэман.

– Расслабься, герой-любовник! – Катализатор потенциального инсульта у несдержанных генералов весело уже откинулся назад, от чего стол под напором Лэррингтона всё-таки дрогнул. – И успокойся, наконец, а то охране пальцы судорогой свело держать тебя на прицеле. Очень не хочу, чтоб твои мозги остались на этих стенах абстрактной, хоть и дорогой мне картиной, – заметно сдерживаясь, заулыбался.

– Угрожаешь, – глухо подвёл черту Грэм, распрямляясь. – Пусть лупят прямо сейчас тогда. Ты знаешь, я не отступлю. Я предупреждал. Что угодно. Мою женщину трогать не смей! – звуки разнеслись по помещению тугой вибрацией. – Мою! Женщину! – И Рэю пришлось махнуть рукой, отдавая приказ «Все в порядке».

– Да угомонись ты! И мои поздравления, кстати.

– Это твой сломанный нос сейчас сказал или ухо? – Грэм предельно доброжелательно взглянул на главу Союза и не менее искренне размял пальцы.

Невысокий правитель семи земель широко и неожиданно радостно улыбнулся:

– Люблю твои дурацкие шутки, – пробежался пальцами по краешку стола, продолжил без перехода: – Она выкупила твою жизнь у меня, – сказал так и поднялся. – Не могу сказать, что сомневался. Но проверить очень хотел, – засмеялся, глядя в ошалело-потрясённое лицо командующего.

– Что ты сделал? – взревел генерал, и теперь его не удержал бы целый гарнизон, и Рэман легко, почти неуловимо блокировал выпад Лэррингтона движением пальцев.

– Она обменяла твою жизнь на свою и сделала это добровольно, – повторил резко и совершенно серьёзно. – И теперь я в вашем союзе уверен. Хотя, признаюсь честно, до этого эпизода сомнения имелись.

– Она – последняя из последних, Рэй, – выдохнул Грэм. Скрывать более смысла не имелось – всё ясно и так. Двинул медленно плечом. – Это она! Она! Моя! Я думал, это значит что-то вроде падшая женщина или последняя, кого я мог бы принять. А это – Карри!

– Всегда восхищало, как быстро ты снимаешь блок, – задумчиво заметил невысокий правитель. – И я понял это, стоило тебе сказать, что Сневерг женщина. Она – достояние Союза. Обязательства её семьи…

– Нет никаких обязательств! И Дакейти выйдет из состава Союза. – Почти ужасающе суровый вид Лэррингтона хорошего совсем не обещал.

– Не бросайся словами, будь добр, – раздражённо процедил Рэй Рэман. – Я нервный – тебе не по силам, – и добавил неожиданно почти зло: – А сейчас иди и полюби свою женщину так, чтобы мне за тебя не было стыдно. Потому что мне ты нужен с ясной головой и совершенно пустыми яйцами – времени у нас слишком мало.

– У всего есть предел, Рэй, – глухо и угрожающе прогудел Дакейти. – Это был мой.

– Отставки не приму. Санкции применять не буду. Спишу на вашу размолвку.

– И об этом в курсе… Сволочь ты, Рэй. Знал, что такой, но верил, дружба важнее.

– Я, по-твоему, о ком забочусь?

– Вот и я хочу знать. О ком?

Рэман устало осел в кресле, держать эту взбешённую махину сил требовалось далеко не малых.

– Иди ты… Лэррингтон. С миром, – махнул, благословляя, рукой и отпустил, наконец, рукоять пистолета под столом.

Шкатулку доставили следующим утром. Не могу сказать, что я этого не ожидала. Скорее была убеждена в том, что всё именно так и случится.