Когда отцовы усы еще были рыжими - Вольфдитрих Шнурре

Отец похвалил нас и вздохнул: не все, мол, еще такие умники.

Да, сказала мама, наверняка Фейтели были довольны, ибо нет ничего хуже высокомерия и невнимательности.

Я глянул на Хайни, который, прищурившись, смотрел в окно; однако он кивнул.

Тогда кивнул и я, но почувствовал, что краснею, и у меня вдруг пропал аппетит, хотя я еще ничего не ел в этот вечер.

На другой день случилась препотешная история.

Мы сидели за обедом, когда раздался звонок. Мама вышла, вернулась и, смеясь, сказала:

- Вот видите, доброе дело всегда вознаграждается: родители Фейтеля прислали горничную, вы приглашены на рождение к Фейтелю; завтра ровно в пять вы должны быть там.

Я покосился на Хайни - он сидел, уставившись в тарелку.

- Послушайте, - произнес отец, - вы что, не рады?

- Почему это? - быстро сказал я.

- Очень даже рады, - добавил Хайни.

После обеда мы отправились на детскую площадку, где условились встретиться с Манфредом.

Манфред сидел на краю песочницы, болтал ногами и смотрел прямо перед собой.

В чем дело, спросили мы его.

- Ах, ребята, - сказал он.

Хайни прищурился.

- Скажи уж сразу, что Фейтель пригласил тебя на день рождения.

- И вас?.. - изумился Манфред. - Правда? Она к вам тоже приходила?

Мы все ему рассказали, а потом стали ломать головы, в чем же тут загвоздка.

Хайни придерживался мнения, что это ловушка; просто Фейтель хочет нам отомстить, вот и все.

- Самое милое дело, - сказал Манфред, - вообще туда не ходить.

- Да ты спятил! - воскликнул Хайни. - Они еще подумают, что мы струхнули. Нет, теперь-то мы должны пойти; вопрос в том - как.

Решить этот вопрос оказалось совсем не просто, но в конце концов мы единодушно постановили: принять приглашение, но захватить с собою пистолеты.

Мы сразу же достали деньги из свинки-копилки и купили каждый по три пачки пистонов.

- Береженого бог бережет, - заявил Хайни, - надо быть ко всему готовым.

Назавтра нас прежде всего заставили принять ванну, потом мама послала нас к парикмахеру, потом пришлось надеть матроски с чистыми воротниками, и наконец, велено было ни за что не хвататься, ни с чем не играть, на улице не рассаживаться, и вообще - ничего...

Хайни скрипнул зубами и стал засовывать в пистолет первую пачку пистонов, говоря: ну, теперь он за все поплатится, этот жиденок.

В парке мы встретились с Манфредом.

Манфред тоже зарядил свой пистолет, и первым делом они с Хайни сожрали конфеты, которые мама дала нам с собой для Фейтеля.

По дороге нам попались еще дети с нашей улицы, тоже все по-праздничному разряженные, которые шли на рождение к Фейтелю. Мы обдумывали, говорить ли им, что они угодят в ловушку, но Хайни придерживался мнения, что лучше нам пока держать это про себя, а не то Фейтель что-то заподозрит.

Родители Фейтеля жили в просторной вилле, со всех сторон окруженной большим садом. Мы позвонили, вышла горничная, сняла с нас шапки и повела в комнату, где горели свечи и у огромного накрытого стола стояли дети с нашей улицы, ели печенье и пили сок, а во главе стола, опустив глаза в тарелку, сидел Фейтель.

Увидев его, мы здорово перепугались. Все уродливое в его лице исчезло, лоб у него блестел, и весь он был таким нежным и хрупким, что даже казался красивым.

Мы остановились у самой двери в надежде, что он нас не заметит; но тут к нам подбежала горничная и сказала, чтобы мы подошли к нему, он хочет с нами поздороваться.

Мы сперва помедлили, но потом все же подошли, а Фейтель засмеялся, протянул нам руку и сказал:

- Я жутко рад, что вы пришли.

Манфред проглотил слюну и спросил, как его здоровье.

- Спасибо, хорошо, - отвечал Фейтель.

Потом опять появилась горничная, она принесла какао, и все уселись за стол. Я сел слева от Фейтеля, Хайни - справа, а Манфред сел далеко от нас, ему повезло: когда распределяли кому куда сесть, он отходил в сторонку.

Какао оказалось очень вкусное, а пирог просто замечательный.

Один раз зашла мать Фейтеля; она была такая же черноволосая, как он, очень толстая и славная, с маленькими усиками. Она обошла всех, спросила, сыты ли мы, вкусно ли, а потом добавила, чтобы мы не забывали: вечером всех нас ждет еще один сюрприз.

Все ребята веселились. Не веселились только мы с Хайни да еще Манфред, но это было не так заметно, просто он дольше ел.

Фейтель наоборот пребывал в прекрасном настроении. То и дело спрашивал нас, достаточно ли нам всего, предлагал брать еще, допытывался у горничной, хватит ли всем пирога и какао, и пусть она не жадничает, пусть всего будет вдоволь. При этом Фейтель почти ничего не ел, только все помешивал ложечкой в своей чашке, слегка покачивал головой и улыбался.

Я бы тоже рад был развеселиться, но не мог себя заставить, ничего не получалось. Сам не знаю почему, но я все время вспоминал, как тогда, на детской площадке, Фейтель уходил от меня смешными семенящими шажками, широко расставляя ноги и держа под мышкой новенькую лопату с длинной желтой ручкой, в которой отражалось солнце.

Фейтель заметил, что мне не по себе, и Хайни тоже не по себе, и сразу все понял; он поглядывал на нас и смеялся, еще немного и я бы дал деру.

Но тут, слава тебе, господи, появился отец Фейтеля - он тоже оказался очень славным - и сказал: кто уже поел и кому охота, может пойти в сад, где будет бег в мешках, игра в палочку-выручалочку, а можно и в крикет поиграть.

Все тут же ринулись в сад, а Хайни и я бежали быстрее всех.

Потом начался бег в мешках, что оказалось очень весело. Хайни, с его длинными ногами, выиграл три раза подряд, а один раз выиграл я, все аплодировали, примчался отец Фейтеля, он едва переводил дух, потому что старался позаботиться обо всем сразу; он сунул нам обоим по бумажному цветку, похлопал нас по плечам и сказал: это и вправду было замечательно.

Манфред сперва стоял в сторонке, но потом тоже присоединился к нам и уже не мог остановиться, все прыгал и прыгал, хотя все остальные давно играли в жмурки.

Палочку-выручалочку мы предоставили девчонкам, а сами занялись крикетом. Игра была просто захватывающая, все время надо было следить, чтобы шар попадал в ворота по всем правилам.

Мы играли уже довольно долго, как вдруг стало смеркаться, из дома нас позвала мать Фейтеля; пришла пора, нас всех ждал сюрприз.

Мы сразу же кинулись в дом и увидали, что на одном из столов лежат сложенные бумажные фонарики, связки палочек и коробки со свечами; отец Фейтеля вставлял свечи в фонарики, а мать расправляла их и вешала на палочки.

Мне достался фонарик что надо - луна с синими глазами и смеющимся зубастым ртом.

Это длилось довольно долго, покуда фонарики не роздали всем. Тогда мы построились, и отец Фейтеля бегал вдоль ряда с горящей свечкой, осторожно зажигая фонарики.

Когда все они засветились, казалось, будто зажглись звезды, а девчонки впереди нас тихонько запели песенку про фонарик.

- Непременно возвращайтесь! - крикнула вслед нам мать Фейтеля. - Потом еще будет ужин!

И мы цепочкой двинулись вперед.

Только раз обежали мы сад. Когда передние снова пробегали мимо дома, я увидел Фейтеля.

Он сидел в шезлонге на веранде. Глаза у него были огромные. Ноги закрыты одеялом, а на голове - берет, казалось, он собирается уезжать. Родители стояли позади, положив руки ему на плечи, и приветливо, но без улыбки, смотрели на нас. Я бежал почти в самом хвосте, боялся сломать фонарик. Но когда цепочка свернула на посыпанную гравием дорожку, ведущую к улице, я вырвался вперед и открыл калитку.

Картина получилась удивительная, фонарики, казалось, парили в воздухе, отбрасывая все время разный свет на веранду, на Фейтеля и его родителей: то синий, то зеленый, то красный, то желтый. Теперь уже все дети пели песню про фонарик. Я подождал, покуда они снова добегут до меня, потом затесался между ними и тоже запел.

ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Внезапно грянула весна. На мертвом вязе во дворе рано утром запел дрозд. Воробьи с длинными соломинками в клювах то и дело исчезали за кровельным желобом, а в витринах писчебумажных лавок появились красно-желтые волчки и отливавшие матовым блеском игральные бабки.

Отец теперь снова вставал чуть свет, и мы каждое утро ходили в Тиргартен, где садились на пригретую солнцем скамейку и дремали, а не то рассказывали друг другу разные истории, где действовали люди, имеющие работу и каждый день сытые. Если солнца не было или шел дождь, мы отправлялись в зоопарк. Нас туда пускали задаром, отец был дружен с кассиром.

Чаще всего мы ходили к обезьянам; нередко, если никто не видел, мы таскали у них земляные орехи; у обезьян и так еды хватало, во всяком случае, у них ее наверняка было больше, чем у нас.

Некоторые из них уже узнавали нас. Там был один гиббон, который каждый раз просовывал нам через решетку все, что было у него съедобного. Если мы принимали его дары, он хлопал над головой своими длинными руками, скалил зубы и, шатаясь как пьяный, расхаживал по клетке. Сперва мы думали, что он над нами потешается, но потом мало-помалу догадались, что он только притворялся, на самом же деле хотел избавить нас от тягостной неловкости иждивенчества.