Товарищи офицеры. Смерть Гудериану! - Олег Таругин

– Так, мужики, все, тихо, тихо. – Я попытался вклиниться между ними. В принципе насчет грядущего махалова особых переживаний у меня не было: в училище немного занимался самбо, да и за время службы в госпитале порой пересекался с интересными ребятками из разных госструктур, которые, выздоравливая, любили порезвиться на заднем дворе. Ну и мне, грешному, кое чего показывали в благодарность за маленькие вольности вроде пронесения на территорию медучреждения неликвидного алкоголя или курева. Так что, если припрет, могу и в табло съездить, и на землю уронить.

– Пошел… козел, – немногословно сообщил вызванный на дуэль здоровяк, отмахиваясь от меня, словно от назойливой мухи, могучей ручищей. Левой. Правая так и не вынырнула из-под лацкана пиджака. А вот это зря. Я, конечно, по жизни не ангел, но такого обычно не терплю, особенно ежели благоверной поблизости нет. За такие слова могу и сразу отоварить, поскольку мне сей пеший эротический маршрут по жизни претит.

– А в морду, не? – Решительно оттеснив поручика за спину, я занял позицию. Местные охраннички отчего-то притормозили, один торопливо набирал номер на мобиле.

– Не! – рыкнул тот, дергая в мою сторону правой рукой из-под пиджака. Точно, короткоствол. Добрый старый «макаров». Самое неприятное – я успел рассмотреть отчетливо различимые нарезы в стволе. Блин, таки не «резинка»!

– Вали на три буквы!.. – ну вот, последнее слово – это он уж вовсе зря, я такого не прощаю. Поскольку к сексуальным меньшинствам ни разу не принадлежу. Не в содомитской гейропе, чай, живем. Тут за подобное в таблоид прилетает быстро и четко.

– Ххех… – левой подбить ствол, уводя в сторону, правой со всей дури ударить. Кстати, хорошо получилось – бугаек обрушился спиной на сложившийся карточным домиком стол, завизжала одна из девчонок – или обе? Жаль, пистолет не выбил, крепко держит, гад! Ну, теперь вперед и с песней: нужно добивать, пока не очухался да второй на помощь не подоспел. На поручика надежды мало, застыл позади соляным столбом.

И все, собственно, не успел… говорил же, что эта тварь пистолет не выронила. Тот самый, что теперь смотрит мне точнехонько в грудь. Ёпрст, как обидно-то…

– Виталий! – Кто-то – а, ну да, поручик, разумеется! – вклинивается между мной и поверженным владельцем «ПМ».

И тут же сухо хлопает выстрел.

Твою ж…!!!

Как порой бывает в подобный момент, сознание успело заметить множество никому не нужных подробностей: украсившую срез кургузого «макаркиного» ствола желтую вспышку выстрела, короткий латунный высверк улетевшей в сторону стреляной гильзы, содрогнувшееся от удара пули, валящееся на меня тело поручика, рвущий барабанные перепонки истеричный визг девушек…

Прежде чем меня накрыло ослепительное алое сияние, я, словно в том бородатом анекдоте про пьяницу и электричку: «вот так ни хрена за хлебушком сходил», успел подумать: «Попили пивка, блин!»

Затем все исчезло.

И тут же вернулось назад. Вот только это оказалось совсем другое «все»…

* * *

Я лежал ничком, уткнувшись лицом в одуряюще пахнущую траву и прелые листья. Так, очень интересно! В траву, значит? И прочие листья? Ну-ну… впрочем, ладно, сейчас разберемся, откуда в центре города трава.

Кряхтя, я перевернулся на бок и в два приема сел. Вокруг расстилался лес. Самый настоящий лес, какой можно встретить где угодно: в России, Украине, Белоруссии или Европе. Над головой неторопливо покачивали раскидистыми кронами деревья; сквозь лиственное сито пробивался солнечный свет, скорее послеполуденный, нежели утренний или вечерний. Так-с, вот мы, стало быть, ехали, ехали – и приехали… в лес. В лиственный, угу. Мы и Чебурашка, который хотел найти друзей. Как в том, блин, старом фильме. Короче, приехали, как бы оно ни было. Надеюсь, нас хоть не к пресветлым эльфам с прочими гномами занесло? Не люблю фэнтезятину, если честно, ох, не люблю…

Все тело отчего-то болело, словно меня долго и старательно били, не причиняя, впрочем, особых телесных повреждений. Аккуратненько так, без ботинок. Или будто я, как бывало в студенческой юности, всю ночь разгружал дальнобойные фуры, стараясь подзаработать на хлебушек, девушек и прочие деликатесы. Разве что нижняя губа разбита, насколько успел запомнить – затылком опрокинувшегося на меня Гурского. Кстати, где он?

Торопливо оглядевшись, обнаружил поручика метрах в пяти. Николай Павлович лежал на спине, картинно раскинув руки, и признаков жизни не подавал. Лица его я не видел – голова оказалась повернута в противоположную сторону. Блин, неужели?! Ведь ему этот гад в грудь выстрелил, в упор, меньше чем с метра! Можно сколько угодно критиковать «макарку», но в подобной ситуации не каждый бронежилет защитит, а если и защитит, то уж пара сломанных ребер точно обеспечена. И гематома с блюдце размером. Плюс – мощный, не в одну сотню килограммов, удар в область грудины или сердца может запросто стать причиной его остановки!

За несколько секунд добравшись до поручика, склонился над ним, осторожно повернул голову и проверил пульс на сонной артерии. Жив, слава богу, просто пребывает в глубоком обмороке. Гм, а вот это интересно, даже очень интересно – я, хоть и не эксперт-криминалист, но на пулевые ранения насмотрелся, в том числе и на произведенные в упор. Типичный крестообразный разрыв ткани летней рубашки в районе левого кармашка, оставленные частицами сгоревшего пороха пропалины – и ни капли крови. Это как? Тот мордоворот что, холостым стрелял, что ли? Или я ошибся и пистолет все-таки был травматическим? Кстати, сквозь прореху что-то алеет, на кровь не похоже, может, кровоподтек?

Как выяснилось в следующий миг, вовсе даже и не кровоподтек, а все та же неубиваемая брошка. Или непробиваемая? Там же, в остатках изодранного кармана, обнаружилась и сплющенная, похожая на причудливый гриб пээмовская пуля со стальным сердечником. Очень интересно, очень… Похоже, не врал поручик насчет того случая, когда ему в грудь пулеметная пуля прилетела. Да и заштопанный в месте попадания френч я сам видел, помнится. Он их что, притягивает, что ли, пули эти? Причем исключительно в сердце. А вообще, повезло, можно даже сказать, безумно… – я автоматически погладил пальцем неповрежденную поверхность «рубина». Снова, блин, неповрежденную, как и в тот раз! Ведь эта пуля мне предназначалась! И если б не поручик, шестиграммовый подарочек благополучно финишировал бы в моем организме, почти наверняка приведя к несовместимым с жизнью последствиям!

И тут до меня наконец дошло. Накрыло, можно сказать. И я немедленно снова вспомнил женщину легкого поведения, причем, кажется, не раз и даже не два.

Когда я перестал материться – секунд тридцать непрерывного потока сознания, – вокруг ничего не изменилось. Поручик все так же плавал в неведомых даже лучшим психиатрам пучинах бессознательного, хоть и порозовел. И то хлеб, ага. Итак, что у нас в активе? Негусто, если честно: мы оба живы, находимся не пойми где, но, скорее всего, не в своем времени – не такой уж я идиот, чтобы не понять, что произошло. Упрощенно говоря, в тот момент, когда в артефакт Гурского попала пуля, нас куда-то перенесло. Из непонятного – всего один момент: отчего поручика не вышвырнуло в прошлое или будущее в тот раз, когда в брошь влупила пулеметная пуля? Нет, я, разумеется, могу допустить, что взрыв гаубичного фугаса, перенесший его в мое время, куда более весом, чем какая-то там пуля из пулемета господина Хайрема Максима или винтовки штабс-капитана Сергея Ивановича Мосина, но отчего тогда не самый мощный в мире пистолет оказался круче?! Можно, конечно, предположить, что первая просто не попала в центр непонятной «брошки», но как-то это все зыбко и не слишком серьезно…

Кстати о брошках и их владельцах: переправив загадочное украшение в карман джинсов, я занялся реанимационными мероприятиями. Попросту говоря, основательно похлопал Гурского по щекам, приводя в чувство. Николай Павлович не подвел – забормотав что-то невразумительное, пришел в себя, глядя вокруг вовсе уж осоловевшими глазами. На наконец-то сформированный вопрос я лишь неопределенно пожал плечами: мол, понятия не имею, где мы и… когда. Понятно одно: мы больше не в городе. И – ох, и отчего я так в этом уверен? – скорее всего, даже не в моем времени.

Окончательно пришедший в себя Гурский ощупал разодранную бандитской пулей рубашку, зачем-то пошарил по карманам и вопросительно взглянул на меня. Хмыкнув, я вернул поручику брошь. Попутно вкратце озвучив свои предположения относительно ее роли в нашем нынешнем положении.

Слушал Николай Павлович молча. Затем кивнул и выдал:

– Виталий, прости, это я во всем виноват…

Вот же блин, а?! Колумб Америку открыл, великий был моряк![2] Догадался, блин. А я-то собирался, понимаешь, устроить тут разборки «по понятиям», относительно… ну, тоже понятно. Эх, да ладно уж. Как говорится, попали – так попали. Сначала – в нас, затем – мы.