Лев Троцкий и другие. Вчера, сегодня. Исторический процесс - Михаил Корабельников

Отец Троцкого, Бронштейн Давид Леонтьевич, был землевладельцем, – сначала мелким, затем крупным. Он владел более чем 100 десятинами земли и около 200 десятин держал в аренде. Владеть землей в большинстве российских губерний евреям было запрещено, за исключением малонаселенных в то время Херсонской и Екатеринославской губерний, в которых образовалось около сорока еврейских колоний с населением около 25000 душ. Чтобы решить проблему скученности еврейского населения «черты оседлости», царское правительство разрешило переселение евреев «на землю» в пределах указанных губерний и в разной степени поощряло их занятие сельским хозяйством, уравняв в правах евреев-земледельцев с крестьянами, но – только до 1882 года воцарения в России Александра III.

По ходу изложения позволю себе небольшое отступление, посвященное этой царственной особе. Отношение современников к Александру III было неоднозначным. С одной стороны, он был олицетворением мощи и благоденствия Державы. При нем страна оделась в сеть железных дорог, строительство которых было начато еще при Николае I. Темпы строительства железных дорог, которые были в то время, не снились нашим современникам, несмотря на примитивную, в сравнении с нынешним днем, строительную технику. При нем бурно развивалась промышленность, и аграрная страна шла к капитализму, сокращая свое отставание от Запада. При Александре III Россия ни с кем не воевала. В то же время в общественной жизни были круто завинчены гайки, ослабленные его предшественником на троне. Общественное развитие России затормозилось.

Подданных российской империи «иудейского вероисповедания» Александр III не любил, что и демонстрировал ужесточением ограничительных законов в отношении этого народа. Приход на царствование Александра III был ознаменован серией еврейских погромов на юге империи, что стало неожиданностью. В то время евреи вели себя тихо, в смутах не участвовали, а участие евреев в организации «Народная Воля» было незначительным и не на первых ролях. Нелюбовь к евреям Александр III передал своему сыну Николаю II – будущему последнему императору России. Впрочем, это – давняя традиция в российских монархических кругах. Подобное, в целом негативное, унижающее национальное и человеческое достоинство отношение царского правительства к этносу, обладавшему большой взрывной силой, послужило, возможно, одной из причин бесславного конца Российской монархии.

В северной столице Александру III был поставлен памятник, призванный символизировать мощь и незыблемость его царствования: на большом камне была установлена массивная скульптура коня, на котором восседала не менее массивная фигура царя в головном уборе. Злые языки этот памятник охарактеризовали следующим образом:

«Стоит комод,На комоде бегемот,На бегемоте идиот,На идиоте шапка».

Не жаловала российская интеллигенция – от разночинной до революционной – своих царей-императоров.

Хочу отметить, что по своему социальному статусу и условиям существования Л.Троцкий разительно отличался от подавляющего числа своих соплеменников, проживавших в нужде и бесправии в западных и южных губерниях в пределах «черты оседлости», что было обусловлено рядом ограничительных и запретительных законов в отношении евреев.

Мать Троцкого, Анна Бронштейн, происходила из городских мещан. Из восьми рожденных детей Лев, – в метриках Лейба, – был пятым; кроме него выжили старшие брат Александр, сестра Елизавета и младшая – Ольга.

Семья выращивала на продажу зерно. У них было крепкое хозяйство, включающее необходимые орудия производства, помещения и подворье, домашний и тягловый скот. Была и мельница, которая работала не только для «экономии», но и на всю округу. В хозяйстве использовался наемный труд.

Первые девять лет Лева почти безвыездно жил в деревне. Для нашего изложения эти годы интереса не представляют. Жизнь в Яновке регулировалась исключительно ритмом земледельческого труда. Все остальное, кроме цен на мировой бирже зерна, казалось безразличным.

Начальное образование по русскому языку, арифметике и библии на древнееврейском Лева получил в местной школе, а в 1888 году его отправили учиться в Одессу. Во время учебы он жил в семье племянника матери Моисея Филипповича Шпенцера, в интеллигентской среде, которая помогла ему достаточно быстро преодолеть деревенские «комплексы» и превратиться в горожанина. Здесь же были заложены основы самодисциплины.

Десятипроцентная норма для евреев в казенных учебных заведениях была введена в 1887 году. Попасть в гимназию, как писал сам Л.Д., было почти невозможно: требовалась протекция или подкуп. Эта норма распространялась и на реальные училища, но наплыв сюда был меньше, и поэтому шансов попасть больше. Из-за конкурса Лева был зачислен в училище не сразу, а после года посещения подготовительного класса. В реальном училище Лев успевал по всем предметам и считался первым учеником в классе до тех пор, пока не произошел конфликт с преподавателем французского языка, повлекший за собой серьезные последствия. А к чтению он пристрастился еще до поступления в училище, и в дальнейшем любовь к слову, начиная с русской классики, сопровождала его всю жизнь.

Режим в училище, как и в других подобных учебных заведениях России, был жестким, исключающим какой-либо либерализм в отношениях между преподавателями и учениками. За нарушение дисциплины неизбежно следовали разные виды наказания. В свою очередь, ученики компенсировали свое бесправие тем, что особо отличившемуся в несправедливости, – в их понимании, – преподавателю устраивали «концерт». В момент, когда после окончания урока он направлялся к выходу из класса, вслед ему неслось дружное подвывание всем классом, не разжимая губ, чтобы по виду нельзя было определить, кто участвует в хоре. После одного такого концерта, устроенного «швейцарскому французу» Бюрнанду за несправедливо поставленную единицу ученику – немцу Ваккеру, последовало разбирательство и поиски виновных. По доносу нескольких учеников, включая самого Ваккера, единственным виновным в «подстрекательстве» был назначен Лева Бронштейн. За это он был исключен из второго класса училища, но с правом возвращения в него. Это был «мягкий» вариант исключения. А могли исключить и без права поступления в какое бы то ни было учебное заведение и тем поставить крест на дальнейшей учебе Л. Троцкого.

Возвращение в училище состоялось осенью того же года, для чего требовалось только сдать несколько экзаменов по предметам. Дальнейшая учеба в реальном училище прошла без происшествий. Свои впечатления о годах учебы Троцкий резюмировал следующими словами:

«…В общем, память об училище осталась окрашенной если не в черный, то в серый цвет. Над всеми школьными эпизодами, и горестями, и радостями, возвышался режим бездушия и чиновничьего формализма. Трудно назвать хоть одного преподавателя, о котором я мог бы по-настоящему вспомнить с любовью. А между тем наше училище было не худшим. Кое-чему оно меня все же научило: оно дало элементарные знания, привычку к систематическому труду и внешнюю дисциплину. Все это понадобилось в дальнейшем. Оно же, наперекор своему прямому назначению, посеяло во мне семена вражды к тому, что существует. Эти семена попали, во всяком случае, не на каменистую почву».

Я вернусь к эпизоду с исключением Л. Бронштейна из реального училища и позволю себе некоторое обобщение. Фактически, решение о его исключении базировалось на ложном доносе нескольких соучеников, так как никакого «подстрекательства к бунту» со стороны Л. Б. в действительности не было: в описанном эпизоде он вел себя точно так же, как и остальные ученики в классе. Почему же показали именно на него?

Наиболее вероятной причиной этого поступка была зависть. Возможно, не вполне осознанная, но зависть. Л. Б. с большим отрывом превосходил остальных учеников в успеваемости и, хотел он того или нет, был неформальным лидером в классе. А успешность и лидерство одного не оставляет равнодушными окружающих. И здесь возможны два варианта поведения: или восторженное, – в разной степени, – преклонение, или зависть и ненависть. Но возможно то и другое одновременно. Однако стоит лидеру оступиться, показать слабину – в нашем «скотном дворе» его затопчут.

Описанный эпизод с исключением Левы Бронштейна из училища символичен. В дальнейшем Троцкому еще придется испить горькую чашу предательства со стороны бывших соратников и наблюдать оргию топтания шкуры еще живого льва его врагами после того, как он лишится властных полномочий.

После окончания реального училища в судьбе Л. Бронштейна произошел неожиданный поворот, подготовленный как внутренними причинами, так и внешними обстоятельствами. Вместо того чтобы продолжить образование для обретения инженерной специальности, – чего желал его отец, или реализовать свои математические способности в научной карьере, Л. Б. постепенно оказывается ввергнутым в водоворот событий, приведших его к осознанию собственной персоны в качестве борца с «прогнившим режимом» за свободу и справедливость. Это произошло не вдруг.