Ноусфера - Марк Гурецкий

Черт, может быть, это все-таки рай? Ад? Чистилище? Что, если я умер и теперь блуждаю в лабиринте остаточных сведений о себе и о мире? А где-то поблизости бродит неприкаянный дух моего убийцы – водителя КамАЗа. Вот-вот он материализуется в сузившейся до обрывочных воспоминаний реальности, гремя цепями противоскольжения и распространяя вокруг тяжелый запах солярки. Нет, уж лучше Цветочек со своими кружевными оборками и сочной грудью. Если демоны загробного мира выглядят так, то я не против провести в аду ближайшую вечность!

Добравшись до дверного проема, я предсказуемо хлопнулся лбом о кристально прозрачную поверхность из твердого материала. Стеклянная дверь. Фотоэлементы? Нет, на первый взгляд – ни единого признака фотокамер и других элементов слежения. Я поводил рукой взад-вперед, похлопал в ладоши, потоптался и попрыгал перед дверью, но панель так и не отодвинулась. Похоже, я оказался в тюрьме.

– Эй, выпустите меня! – заорал я, обращаясь к пустоте. – Мне надо в туалет!

Мне никто не ответил. Со злости я хлопнул рукой по незримой двери, но вместо того, чтобы удариться о стекло, моя ладонь провалилась в пустоту, а за ней кубарем сверзился и я сам, теряя по пути свою белую тогу.

За пределами палаты открылся коридор с рядом дверных проемов. Проемы были затемнены снаружи – разглядеть, есть ли кто внутри, оказалось решительно невозможно. «Сим-сим, откройся», только что исполнившийся на ура, отказывался работать с любой другой дверью. Твердо решив не возвращаться в палату, покуда не найду кого-нибудь вменяемого и компетентного, я выбрал наугад направление и пошлепал босыми ногами направо по коридору. Потолок и стены словно сочились матовым светом. Пол в коридоре был гладким и черным, как отшлифованный обсидиан. Если это и больница, вдруг подумалось мне, то не иначе как психиатрическая. И даже если я выжил, то, по всей видимости, тронулся умом после травмы.

На преодоление коридора ушло несколько десятков шагов, после чего передо мной раскинулся светлый холл – овальное помещение, от которого лучами разветвлялись еще несколько коридоров. За большими окнами, вделанными в круговую стену с равными интервалами, маячила солянка пейзажей: в одном лазурный океан подступал к пальмам, в другом олени в упряжке тащили по снегу длинные нарты с людьми, закутанными в меха до полной потери внешнего облика, в третьем плавали диковинные глубоководные рыбы. Одна из рыбин уткнулась тупой мордой в стекло и разглядывала меня с не меньшим любопытством, нежели я ее.

– Марк, ты должен немедленно вернуться в палату! – возвестила Цветочек, возникшая поблизости, едва я сделал шаг в холл.

– Я не сдвинусь с места, пока мне не объяснят, где я нахожусь и что тут, черт возьми, происходит! – рявкнул я.

И тут же пожалел об этом, увидев в глазах бедной девушки неподдельный испуг.

Впрочем, сам я был напуган не меньше. Хотя мы расстались всего несколько минут назад, Свету теперь облегал тонкий сплошной комбинезон из искрящейся ткани. Волосы были убраны в тугой пучок, а на лице не обнаружилось ни крупинки косметики.

– Ты когда переодеться успела? – только и выпалил я.

– Переодеться? Ты о чем, Марк?

– Прекратите мне тыкать! – возмутился я. – Кто вы такая? Почему вы только что были одеты, как шлюха? Почему у меня в палате бабушкина койка и сраный линолеум? Что это за место? Почему я старик? Признавайтесь!

– Тебя зовут Марк Гурецкий. Ты в горбольнице, – зачастила медсестра, оглаживая меня по рукам своими маленькими ладошками. – Двое суток назад тебя привезли к нам без сознания. Предварительный диагноз – обширный НРК. Основные функции организма в норме, не о чем беспокоиться. А палата и персонал выглядят так, как им привычно выглядеть в твоем представлении, система выбрала…

– В моем представлении? – опешил я.

– Ну да. Кому понравится просыпаться в незнакомом месте? – улыбнулась медсестра, взяв меня под руку и мягко, но уверенно увлекая в обратный путь по коридору. – Система извлекает из сферы данные о том, когда вы были в больнице в последний раз, и прорисовывает помещение соответственным образом.

– Откуда извлекает?

Цветочек остановилась и уперлась в меня подозрительным взглядом.

– Марк, скажи, пожалуйста: что ты помнишь? Опиши последнее событие перед тем, как ты очнулся в палате.

– Ну… я ехал по трассе и влетел в чертов КамАЗ. Меня ведро отвлекло. Нет, не ведро, а мазерати! На нем еще мажор ехал, чтоб ему пусто было. И дороги не освещены как следует. Нашего мэра надо гнать в шею за такое освещение.

– На чем ты ехал? – нахмурила лобик Света, и глаза ее сузились до размера щелок.

– На форде на своем. Ему, наверное, звездец настал. Так ведь?

– Ты помнишь дату, когда это случилось?

– Эм-м-м… двадцать первое. Вторник.

– Двадцать первое – что?

– Мая, что же еще? – разозлился я.

– Спокойно, Марк, спокойно, – Цветик снова принялась оглаживать меня по рукам, успокаивая, как щенка. – А год помнишь?

– Год?!!

На этот раз я похолодел по-настоящему. Все увиденное мной за это утро начало складываться в цельную картинку. Ответ на незаданный вопрос был уже очевиден: кома. Но сознание отказывалось в него поверить.

– 2013-й, – сообщил я упавшим голосом.

– Вот и хорошо, – заверила меня Света, подталкивая к палате теплыми мягкими ладонями, от которых пахло цветочным лосьоном. – Вот и славно. Вот и замечательно. Сейчас доктор к нам подойдет, он тебе все-все расскажет.

– Я не собираюсь его полдня дожидаться, – буркнул я. – Пошли к нему в кабинет, я сам с ним поговорю.

– Он уже идет, Марк, – уверила меня Цветочек. – Пять минут, и Джон Викторович будет на месте. Сейчас сам убедишься.

Не знаю, что меня больше уверило – ее успокаивающий тон или немыслимое сочетание имени-отчества эскулапа, но так или иначе я подчинился. Мы вновь переступили порог палаты. За время моего отсутствия комната почти не изменилась. Разве что вместо тертого линолеума пол укрывал ламинат – в точности такой, какой был в палате, где я давным-давно провалялся несколько суток после сотрясения мозга.

Цветочек тоже изменилась, едва переступив порог помещения. На месте комбинезона вновь возник фривольный халатик, волосы спрятались под чепчиком с маскарадным красным крестом, а длинные стройные ножки оказались затянутыми в чулки с крупной сеткой – на сей раз не белые, а кроваво-красные. Губы девушки запунцовели яркой помадой, а веки украсились густыми тенями и озорными черными стрелками. Так вот, значит, каким я хочу видеть медперсонал, да? Ну что ж, после знакомства с немецким кинематографом этого следовало ожидать.

Интересно, Света сама сейчас видит, как выглядит в моих глазах? На прямой вопрос я не решился, предположив, что ответ мне не понравится. Вместо этого я поинтересовался у медсестры, где тут можно отлить. Судя по вытаращенным глазкам, меня ждал ответ в духе «Земля вращается вокруг Солнца», но тут нас внезапно прервали.

– Здравствуй-те, Марк! – раздалось с порога. – Как вы себя чувствуе-те?

В палату шагнул высокий румяный мужчина средних лет. Белый халат небрежно накинут на трикотажный костюм. Над гладко выбритым лицом с высоким лбом и глубоко посаженными глазами топорщится ершик рыжеватых, колких, как проволока, волос. Губы искривились в улыбке, однако белесые голубые глаза смотрят внимательно и очень серьезно.

– Позволь-те представиться, – продолжил вновь прибывший, выговаривая каждое «те» столь усердно, как сам бы я выговаривал «позвольте-с», «разрешите-с» и «будьте любезны-с». – Хартли Джон Викторович. Я ваш врач, Марк… Витальевич. Нет-нет, не вставай-те, пожалуйста, прошу вас. Нам нужно о многом поговорить. И, поверь-те, вам лучше остаться в сидячем положении. Светлана, можешь идти.

Цветик послушно кивнула и засеменила к выходу, покачивая на ходу полными бедрами. Уже у порога она обернулась и кинула мне сочувственный взгляд. Я было ухватился за него, но девушки след простыл. Мы остались наедине с Хартли, и я уже знал с тупой необъяснимой уверенностью, что ничего хорошего сейчас не услышу.

Доктор подтащил один из стульев поближе к койке и оседлал его, выставив спинку вперед. «Защитная поза. Дружить со мной он не собирается», – припомнил я грамматику невербального языка. Я отплатил доктору той же монетой, усевшись по-турецки и скрестив руки на животе. Несколько минут мы разглядывали друг друга в напряженном молчании. Наконец доктор заговорил тихим голосом:

– Понимаю, что у тебя накопились вопросы, Марк. Но давай-ка я для начала расскажу, что такое НРК. Фрагментарная амнезия, или нейроколлапс, – результат информационного перенасыщения, довольно распространенное последствие нарушения нейронных связей в корково-подкорковом слое головного мозга.

– Что, очередная чума XXI века? – насторожился я.

– Скорей диабет XXI века, – усмехнулся Джон Викторович. – Только не сахарный, а информационный. Наверное, с течением времени человечество адаптируется к новым условиям, но вот сколько это займет времени – поколение или два, – на этот вопрос пока не может ответить никто.