Ноусфера - Марк Гурецкий

– Скорей диабет XXI века, – усмехнулся Джон Викторович. – Только не сахарный, а информационный. Наверное, с течением времени человечество адаптируется к новым условиям, но вот сколько это займет времени – поколение или два, – на этот вопрос пока не может ответить никто.

– Хорошо, а что у нас вместо инсулина?

– К сожалению, ничего, – развел руками врач. – Единственный способ борьбы с нейроколлапсом на сегодняшний день – это его профилактика. Мы рекомендуем избегать перенасыщения информацией, сильных эмоциональных потрясений, исключить профессиональную деятельность, требующую постоянного вовлечения в ноусферу…

– В ноосферу? – переспросил я. – Я не ослышался?

– НоУсферу, – поправил Джон Викторович. – Марк, честно признаюсь, у меня сейчас нет времени рассказывать вам обо всем, что случилось за последние шестьдесят два года.

– Шестьдесят два года!!! – вскричал я, вскочив с места.

– Вот видите, в какое положение вы меня ставите, – Хартли скривил лицо в кислой гримасе. – Мой профессиональный долг требует соблюдать покой пациентов, а вы понуждаете меня нарушать вашу информационную диету.

– К черту диету! Рассказывайте! Какой сейчас год? Что со мной? Я был в коме?

Джон Викторович сделал несколько успокаивающих жестов, как бы загоняя меня обратно на койку, но подчинения, разумеется, не дождался. Ноги сами понесли меня в челночную ходьбу по периметру больничной палаты. Понаблюдав за моими метаниями, доктор смирился с отказом и продолжил говорить, не выпуская меня из виду и вращая головой вслед за мной, как подсолнух за солнцем:

– Тебе сейчас 92 года, Марк. Я понимаю, что смириться с этой мыслью поначалу будет непросто. Но придется. Как и свыкнуться с тем, что обращение на вы давно вышло из обихода. Надеюсь, ты не будешь возражать, если я перестану коверкать речь архаизмами?

– Валяй-те, – поддразнил я доктора.

– Ни в какой коме ты не был. Наш регистратор подготовил для меня краткий фарватер твоего жизненного пути на десять маяков, и я с ним ознакомился, прежде чем нанести тебе визит. Ты прожил долгую и в меру насыщенную жизнь. Наверное, мог бы прожить еще полвека: современный уровень развития геронтологии позволяет дотянуть до 130–140 лет. Однако нейроколлапс… – доктор вновь развел руками, будто не найдя правильных слов.

– Вы хотите сказать, что жить мне осталось недолго, – догадался я.

– Совершенно верно. Чем особенно неприятен нейроколлапс – так это рецидивами. Собственно, из-за повторных приступов мы (я имею в виду научное сообщество) не можем изучить этот недуг в достаточной степени, чтобы противостоять ему во всеоружии. Вслед за первым приступом вскоре наступает второй.

– Значит, это еще и инсульт XXI века, – мрачно заметил я, остановившись на полдороге от одной стенки к другой.

– Можно и так сказать. Прискорбно сообщать тебе об этом, но второй приступ почти гарантированно сводит пациента в могилу.

– И как скоро произойдет второй приступ? – спросил я, чувствуя, как холодеет моя спина. Завидев, что Хартли в очередной раз собирается развести руками, как если бы собирался взлететь, я остановил его жестом: – Нет-нет, Джон, хватит махать крыльями! Скажите честно.

Врач послушно сложил руки на спинке стула. Я невольно перевел взгляд на его ладони: по виду они довольно сильно контрастировали с молодым лицом Джона. На первый взгляд-то ему не больше тридцати, а вот сколько на самом деле?

– Бывали случаи, когда второй приступ откладывался на год–два и даже на несколько лет, – вздохнул Хартли. – Но чаще всего он настигает пациента гораздо раньше.

– Сколько у меня времени? – спросил я внезапно охрипшим голосом. – Несколько месяцев? Полгода?

Доктор немного помолчал, вперившись в меня проницательным взором – как бы проверяя, достаточно ли я крепок, чтобы выдержать честный ответ.

– Неделя, – изрек он, наконец.

– Неделя, – эхом повторил я и уселся на койку, схватившись за голову.

– Когда НРК был совершенно малоизученным явлением, большинство пациентов умирали прямо в больницах, – пустился в исторический экскурс Джон Викторович. – Однако общество сочло такую практику неэтичной и нарушающей права личности на свободу выбора смерти. Мы не вправе лишать больного возможности провести отведенное ему время так, как он того хочет. Так что и ты, Марк, волен поступать, как тебе вздумается. Взвесь все за и против и прими решение.

– И какое решение обычно принимают мои… собратья по несчастью?

– У всех по-разному, – вновь забывшись, развел руками Хартли. – Одни проводят отмеренные им дни в кругу семьи, другие опустошают свои счета, чтобы слетать на лунную базу или промотать деньги в беспробудном загуле, третьи уходят в монастырь и погружаются в молитву. Я не знаю, какой способ тебе ближе. Надо отталкиваться от твоих интересов.

– Я тоже этого не знаю, – признался я. – Наверное, за прошедшие 62 года интересы у меня значительно изменились. Только вот как теперь вспомнить об этом?

– Покопайтесь в своем прошлом, – доктор пожал плечами. – Я скажу Свете, чтобы она вернула комм.

– Вернула что?

– Комм, – доктор оттянул рукав халата, чтобы продемонстрировать мне браслет, состоящий из нескольких сегментов разной величины.

Такой же я видел на руке медсестры, но счел его тогда модерновым украшением.

– Это какое-то устройство?

– Универсальный коммуникатор. Состоит из графеновых плашек, начиненных электронными мозгами. Он… как бы получше тебе объяснить… нечто вроде модема. Я не большой специалист в технических вопросах. Проще показать, чем рассказать. В общем, я распоряжусь, и Света тебе ассистирует. А сейчас прошу прощения, меня ждут другие пациенты.

Хартли поднялся, чтобы уйти.

– Вы ведь еще придете? – бросил я ему вслед.

– Конечно, – кивнул Хартли. – Нам придется еще кое-что обсудить. А пока что занимайтесь своими делами.

Проводив доктора взглядом, я принялся мерить шагами палату. «Занимайтесь своими делами». Хорошо сказано, доктор. Только вот какие у меня теперь могут быть дела? Шестьдесят лет псу под хвост! Чем я все это время занимался – непонятно. С кем общался – неизвестно. Чего желал, что любил, к чему стремился – неведомо.

– Список дел! – объявил я. – Первое: задушить доктора Хартли. Второе: ассистировать Светлану. Третье: ассистировать Светлану еще раз, в другой позе. Четвертое: пожрать. Пятое…

На пятом пункте я срезался. Совершив несколько челночных путешествий от одной стенки к другой (и всякий раз ненароком касаясь приятных на ощупь стенных панелей), я так и не придумал, что мне обозначить пятым пунктом. Сходить в туалет? (Кстати, где здесь туалет?) Сбежать из больницы? Ущипнуть себя за руку, чтобы проверить, не сплю ли я?

Мои размышления прервала медсестра, появившаяся в дверном проеме с подносом, уставленным снедью. Под мышкой она придерживала стопку одежды. Сама Цветик на этот раз оказалась закутана в длинное до пят белое одеяние – ни дать ни взять сестра милосердия. Волосы спрятаны под огромным платком с вырезом для лица, надежно укрывшим плечи и грудь. Порывшись в оскудевшей памяти на предмет соответствия, я откопал там слово «апостольник».

– Ты чего это вырядилась, как монахиня? – нахмурился я.

– Марк, я понимаю, что ты сейчас немного не в себе, – сердито заявила Цветик. – Но предупреждаю официально согласно положению о харрасменте, что если ты не прекратишь меня домогаться, я буду вынуждена потребовать социальной защиты. А если ты снова посмеешь угрожать доктору Хартли, тебя вообще переведут из больницы в карантин для социально опасных элементов! Будь, пожалуйста, благоразумен.

– Вы меня что, прослушиваете? – взвился я, принимая из рук Цветика комбинезон из тонкой ткани, носки и мягкие туфли. – У вас тут микрофоны повсюду?

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – ответила медсестра, опуская поднос на обеденный столик.

Содержимое подноса – глубокая миска с куриным бульоном, мягкие булочки, нарезанная ломтиками диетическая ветчина и тарелка с гречневой кашей, в которой виднелась моя любимая тушеная печенка с луком, – невольно вызвало у меня усиленное слюноотделение. Впрочем, я не собирался забывать об унижении ради миски похлебки.

– Вы знали, что я хочу жрать, – обрушился я на Светлану, путаясь в рукавах и штанинах непривычной одежды. – Знали, что я к тебе неровно дышу. И что готов придушить Хартли – об этом вам тоже известно. Если вы не следите за мной, тогда как?

– Ну как – «как»? Это же очевидно, – пожала плечами Цветик. – Ты говоришь – тебя слышат. Делаешь – видят. Мы же должны смотреть за больными! Вдруг тебе плохо станет?

– Ага! Значит, вы за мной подсматриваете! Но каким образом? У вас тут камеры?

– Какие еще камеры? – разозлилась сестричка. – Надень комм, задай координаты, сам все увидишь.

Отследив взгляд Цветика, я посмотрел на поднос. Между стаканом с кефиром и микроскопической упаковкой фруктового джема затаился черный браслет, состоящий из нескольких плоских прямоугольников разной длины. Я взял его в руки и поднес к глазам, чтобы как следует рассмотреть.