Земля имеет форму чемодана - Владимир Орлов

— Добавки? — спросила Дуняша.

— Нет, — сумел проявить силу воли Куропёлкин.

Потом Куропёлкин с удовольствием, с азартом даже, шариковой ручкой ставил галочки в предложенных ему меню. Блюда упоминались в них, действительно, будто бы из столовой дорогого санатория. «Да они же потом такие деньги за них повычитают!» — предположил Куропёлкин. И расстроился.

Но из чего повычитают?

И на чьём довольствии будет существовать рядом с ним Баборыба? Да небось за её прокорм и туалеты мадам Звонкова и злопамятный Трескучий с него, Куропёлкина, шкуру сдирать будут!

И вправду, на кой хрен пришла ему в голову блажь о Баборыбе?

Следовало обсудить финансовые проблемы содержания Лоси Мезенцевой с чиновником Селивановым. Вдруг и за обучение в житейских университетах с него потребуют уплаты.

Что же он раньше-то не задумывался о возможных последствиях собственной блажи?

И вот теперь он Пигмалион. В Шахерезадах и Ларошфуко побывал. Насладился. А в связи с тем, что занятия Баборыбы с хореографами временно отменены, не вспомнят ли об его удачах на сцене «Прапорщиков в грибных местах» и не произведут ли ещё и в Учителя Танцев?

Идиот. Изначально идиот. А после якобы счастливого случая в Ржевских банях и подписания контракта с работодательницей Звонковой — идиот по нарастающей.

Теперь же ещё — и заслуженный и перспективный Пробиватель.

— Вот, Дуняша, заполнил, — сказал Куропёлкин.

И неожиданно для себя спросил:

— И кто же у нас теперь Шахерезад?

215

— Разве Нина Аркадьевна не сообщила вам, что Шахерезадов у нас более нет? — удивилась Дуняша.

— Ах, да, — вспомнил Куропёлкин, — она говорила. Но разговор у нас вышел колкий, даже колючий. И я не всем её словам поверил.

— И, пожалуй, вы ей надерзили, — сказала Дуняша. — Она вернулась от вас расстроенная и обиженная…

— Нина Аркадьевна пыталась навязать мне условия, — сказал Куропёлкин, — и напомнить мне о том, что я здесь раб, а деньги мне и не собирались платить. И это мне не понравилось.

— Ну, надо же! — сказала Дуняша. — Это не вы ли, по совершенно необъяснимым для меня причинам, продали себя в рабы, а теперь, ощутив себя Пробивателем, возбуждаете себя к голодовкам и протестам?

— Обсуждать это с вами, Дуняша, я не намерен, — сказал Куропёлкин.

— Вы спросили меня о Шахерезадах, — сказала Дуняша, — я ответила. По поводу ваших финансовых обид я рассуждать не собираюсь. То ли вы жадный, то ли вам надо кого-то кормить, ваше дело. Возможно, другие люди для вас никто. Отчего-то вы не спрашиваете меня сегодня о Вере и Соне…

— Вы же сами, Дуняша, сообщили мне, — сказал Куропёлкин, — что Нина Аркадьевна их выслала и оженила…

— Так вот, — сказала Дуняша, — и Вера, и Соня на днях возвращены в нашу с вами усадьбу именно Ниной Аркадьевной.

— С мужьями?

— С мужьями, — сказала Дуняша. — О чём они не жалеют.

— И чем их мужья здесь занимаются? — спросил Куропёлкин.

— Служат на конюшенном дворе. И довольны. И Вера с Соней довольны.

— На конюшенном дворе конюхов не секут?

— Вы мрачно шутите, Евгений Макарович! — сказала Дуняша. — Или даже зло!

— Я рад за Веру с Соней, — сказал Куропёлкин. — И за их мужей.

216

Рад не рад. Но удивлён.

Хотя почему бы и не рад? При условии, что Вера и Соня, действительно, довольны, пусть и промежуточным разрешением их житейских ситуаций.

А чему же удивлён-то?

Не подействовал ли на решение Нины Аркадьевны разговор с ним, Куропёлкиным. И если подействовал, то каким своим углом? Предположения возникали в Куропёлкине разной остроты. При этом, можно сказать, и пёстрые. Вроде бы угол и пестрота — из несовместимых рядов, но в соображениях Куропёлкина они сейчас совместились.

Итак, если распоряжение Звонковой состоялось после визита всадницы с вуалью в хижину подсобного рабочего или подсобного бездельника, значит… А что значит? Вот что. Или в подпольях натуры Звонковой заскреблась совесть и Нина Аркадьевна ощутила себя виноватой перед камеристками. Или поступок её был показушный, захотелось барыне пустить пыль в глаза ему, Куропёлкину. Мол, вот я какая добродетельная и отходчивая, зла не помню. А всяким Куропёлкиным не дано понять женщин — и всех женщин вместе, и одну единственную женщину… И как было на самом деле? Понимал ли Куропёлкин эту одну-единственную? Нет, не понимал. И не был способен понять.

Но его к ней тянуло. Даже теперь. Хотя бы в мыслях. Запрещал себе думать о ней. Но то и дело думал.

Вот и сейчас вспоминал, какие конкретности были высказаны в памятный день всадницей. Получалось, будто Звонкова явилась к Куропёлкину выразить недовольство его желанием иметь при себе Баборыбу. Это раз. И потребовать, чтобы с её земли были изгнаны гипсовое весло и, в особенности, останкинская скамья с выжженным на ней именем «Нинон». Это два. И это была первая встреча госпожи Звонковой с подсобным рабочим после отправления ею Куропёлкина в Люк. И, естественно, первый их разговор после возврата провинившегося (оскорбителя) в место контрактного пребывания. (Тут Куропёлкин снова задумался: кем и как был произведён его возврат?) Люка будто бы и не было. Но и недовольство Нины Аркадьевны (по поводу Баборыбы) и её требование (убрать скамью «Нинон») выглядело подтверждением уровня их отношений. Мол, знай, кто хозяйка и кто слуга.

Выглядело… А женщина отчего-то со своими недовольствами и требованиями прибыла к нему всадницей и набросив на лицо вуаль. Подчинилась блажи, сказала она. Блажи…

Но кроме произнесённых слов и видимых действий, было в тот день ещё и нечто, ощутимое лишь двумя участниками встречи. И это не ощутимое другими, но уже существовавшее в «одной-единственной», по её понятиям, женщине, вызвало тогда в Куропёлкине опасное (для него) чувство умиления. Но умиление это было тут же погашено словами Нины Аркадьевны, в фантазиях — Нинон, о потере выгоды. На просьбу (предложение) Куропёлкина освободить его от крепостной зависимости она ответила резко. Она не была намерена расторгать унизительный для него контракт, потому как не желала терять возможность выгоды. Гадок или не гадок он был Нине Аркадьевне, неважно, выходило так, но возможная выгода от него, Куропёлкина, решала всё, а государственный интерес к личности Пробивателя и вовсе мог манить её салютными огнями. К тому же, не исключено, что, нет, не уважение, а некие, скажем, сомнения возникали в персонаже журнала «Форбс». А верно ли (выгодно ли) ведёт она себя с возвращённым Куропёлкиным? Не с надеждой ли на будущее Куропёлкина был связан визит всадницы и проявленный ею интерес к его отношениям с Бавыкиным, бывшим мужем и не таким уж Чудиком, а вполне способным оказаться даже и в фаворе у решающих людей в государстве. Отсюда и категорическое заявление о том, что разрыва контракта не будет. Ни к чему потеря выгоды…

Да, он, насильник и преступник, отправленный в Люк и вернувшийся из путешествий, теперь для госпожи Звонковой — выгода.

217

Да, подумал Куропёлкин. Выгода. Но это мои предположения.

Именно его. А если они несправедливые?

Каких новых выгод Нина Аркадьевна Звонкова не сможет добиться? Такая уж она ненасытная? Ну, рубль к рублю, доллар к доллару, это ладно. Это пусть. Но, насколько изучил Нину Аркадьевну Куропёлкин и о чём он не раз размышлял, госпожа Звонкова в государственные выгоды втискиваться не будет. Если сами не позовут. И уж точно, не будет искать выгод в обход государственных интересов или вопреки им. Она не дура и не могла не понимать, что кроме огорчений в подобных случаях ничего хорошего не получит. Держала в памяти известные многим примеры. И в живописные предгорья Акатуя попасть не стремилась.

Господин Трескучий, тот был горазд на корыстные и безрассудные авантюры. Но Нина Аркадьевна наверняка отклонила бы его тщеславные проекты и жужжание. В этом Куропёлкин был уверен.

Вот если бы госпожу Звонкову попросили поучаствовать… Но, может, уже и попросили…

Тогда, стало быть, и не боязнь потери выгоды заставила Нину Аркадьевну усесться на лошадь и степенной рысцой приблизиться к жилищу подсобного рабочего-бездельника. (Кстати, не конюхи ли, бывший водитель и бывший ресторатор, экстренно призванные в мужья Веры и Сони, готовили теперь лошадей к выездкам Нины Аркадьевны? Врочем, какое это имеет значение?)

А сам-то Куропёлкин… Вот сейчас он сидит голодный после убогого завтрака и выстраивает предположения о действиях и чувствах своей хозяйки. И видит в них лишь дурное и невыгодное для себя. А знает ли он, человек, прозванный Пробивателем и якобы побывавший в недрах Земли (или Бавыкинского Чемодана), о глубинах натуры Нины Аркадьевны Звонковой? Хотя бы об истинных мотивах её появлеиия в его затворе? Не знает! И, похоже, затрудняется или даже не желает узнать. Стало быть, он человек поверхностный и тупой и ему приятнее ходить в незаслуженно обиженных.