Вольное слово народа - неизвестен Автор

Клейнмихель, объезжая по России для осмотра путей сообщения, в каждом городе назначал час для представления своих подчиненных, разумеется, время он назначал по своим часам и был очень шокирован, когда в Москве по его часам собрались чиновники. - Что это значит? - вскричал разъяренный граф. Ему отвечали, что московские часы не одинаковы с петербургскими, так как Москва и Петербург имеют разные меридианы. Клейнмихель удовольствовался этим объяснением, но в Нижнем Новгороде случилась та же история, и разбешенный генерал закричал: - Что это? Кажется, всякий дрянной городишко хочет иметь свой меридиан? Ну, положим Москва может - первопрестольная столица, а то и у Нижнего меридиан!

- Как это тебе никогда не вздумалось жениться? - спрашивал посланника Шредера император Николай в один из проездов своих через Дрезден. - А потому,- отвечал он,- что я никогда не мог бы дозволить себе ослушаться вашего величества. - Как же так? - Ваше величество строго запрещаете азартные игры, а из всех азартных игр женитьба самая азартная.

В отсутствие князя Паскевича из Варшавы умер в ней какой-то генерал, и князь был недоволен распоряжениями, сделанными при погребении. Он сделал за то выговор варшавскому генерал-губернатору, который временно замещал его. Не желая подвергнуть себя новой неприятности, осторожный и предусмотрительный генерал-губернатор пишет однажды князю Паскевичу, также тогда отсутствующему: "Долгом считаю испросить разрешения вашей светлости, как, на случай смерти Жабоклицкого (одного из чинов Польского двора), прикажете вы хоронить его". Жабоклицкий в то время вовсе не был болен, а только стар и замечательно худощав.

Священник во время обедниЄ ошибся и вместо того, чтобы помолиться "о здравии" княгини Кочубей, он помянул ее "за упокой". Она, разумеется, как всегда, находилась в церкви, и можно себе представить, какое неприятное впечатление эта ошибка произвела на женщину уже старую и необыкновенно чванную. Что же касается Строганова, то он просто рассвирепел. Едва обедня кончилась, он вбежал в алтарь и бросился на священника; этот обмер от страха и выбежал в боковую дверь вон из церкви; Строганов схватил стоявшую в углу трость священника и бросился его догонятьЄ Священник, подбирая рукой полы своей добротной шелковой рясы, отчаянно перескакивая клумбы и плетни, а за ним Строганов в генеральском мундире гнался, потрясая тростью и приговаривая:"Не уйдешь, такой-сякой, не уйдешь".

Когда всех осужденных отправили в Читу, Лунина заперли в Шлиссельбурге, в каземате, где он оставался до конца 1829 гола. Комендант, взойдя раз в его каземат, который был так сыр, что вода капала со свода, изъявил Лунину свое сожаление и сказал, что он готов сделать все, что не противно его обязанности, для облегчения его судьбы. Лунин отвечал ему: "Я ничего не желаю, генерал, кроме зонтика".

Гражданский губернатор был в ссоре с вице-губернатором, ссора шла на бумаге, они друг другу писали всякие приказные колкости и остроты. Вице-губернатор был тяжелый педант, формалист, добряк из семинаристов, он сам составлял с большим трудом свои язвительные ответы и, разумеется, целью своей жизни делал эту ссору. Случилось, что губернатор уехал на время в Петербург. Вице-губернатор занял его должность и в качестве губернатора получил от себя дерзкую бумагу, посланную накануне; он, не задумавшись, велел секретарю ответить на нее, подписал ответ и, получив его как вице-губернатор, снова принялся с усилиями и напряжением строчить самому себе оскорбительное письмо. Он считал это высокой честностью.

До Петербурга дошли наконец слухи о том, что творится в Пензенской губернии, и туда назначена была ревизия в лице сенатора Сафонова. Сафонов приехал туда вечером нежданно и, когда стемнело, вышел из гостиницы, сел на извозчика и велел себя везти на набережную. - На какую набережную? - спросил извозчик. - Как на какую! - отвечал Сафонов.- Разве у вас их много? Ведь одна только и есть. - Да никакой нет! - воскликнул извозчик. Оказалось, что на бумаге набережная строилась уже два года и что на нее истрачено было несколько десятков тысяч рублей, а ее и не начинали.

После несчастных событий 14 декабря разнеслись и по Москве слухи и страхи возмущения. Назначили даже ему и срок, а именно день, в который вступит в Москву печальная процессия с телом покойного императора Александра I. Многие принимали меры, чтобы оградить дома свои от нападения черни; многие хозяева домов просили знакомых им военных начальников назначить у них на этот день постоем несколько солдат. Эти опасения охватили все слои общества, даже и низшие. В это время какая-то старуха шла по улице и несла в руке что-то съестное. Откуда ни возьмись мальчик, пробежал мимо нее и вырвал припасы из рук ее."Ах ты бездельник, ах ты головорез,- кричит ему старуха вслед,- еще тело не привезено, а ты уже начинаешь бунтовать".

Чаадаев часто бывал в Английском клубе. Раз как-то морской министр Меншиков подошел к нему со словами: - Что это, Петр Яковлевич, старых знакомых не узнаете? - Ах, это вы! - отвечал Чаадаев.- Действительно не узнал. Да и что это у вас черный воротник? Прежде, кажется, был красный? - Да разве вы не знаете, что я - морской министр? - Вы? Да я думаю, вы никогда шлюпкой не управляли. - Не черти горшки обжигают,- отвечал несколько недовольный Меншиков. - Да разве на этом основании,- заключил Чаадаев.

Платон очень недолюбливал графа Шереметева, однако посещал иногда его великолепные обеды и праздники. Раз, когда Платон обедал у Шереметева, подали огромную рыбу. - Какая это рыба? - спросил граф дворецкого. - Лосось, ваше сиятельство. - Надобно говорить лососина,- заметил Шереметьев и, обращаясь к митрополиту, сказал: - Ваше высокопреосвященство, вы человек ученый, объясните нам, какая разница между лосось и лососина? - Такая же точно, ваше сиятельство,- отвечал Платон,- как между дурак и дурачина.

Известная благотворительница Татьяна Борисовна Потемкина была слишком доступна всем искательствам меньшей братии, да и средней, особенно из духовного звания. Она никому не отказывала в своем посредничестве и ходатайстве; неутомимо без оглядки и смело обращалась она ко всем предержащим властям и щедро передавала им памятные и докладные записки. Несколько подобных записок вручила она и митрополиту Московскому Филарету. Однажды была она у него в гостях. В разговоре, между прочим, он сказал ей: - А вы, матушка Татьяна Борисовна, не извольте беспокоиться о просьбах, что мне дали: они все порешены. - Не знаю, как и благодарить ваше высокопреосвященство за милостивое внимание ваше ко мне. - Благодарить нечего,- продолжал он,- всем отказано.

Однажды в мастерскую к Брюллову приехало какое-то семейство и пожелало видеть ученика его Н. А. Рамазанова. Брюллов послал за ним. Когда он пришел, то Брюллов, обращаясь к посетителям, произнес: - Рекомендую - пьяница. Рамазанов, указывая на Брюллова, хладнокровно ответил: - А это - мой профессор.

По окончании Крымской кампании князь Меншиков, проезжая через Москву, посетил А. П. Ермолова и, поздоровавшись с ним, сказал: - Давно мы с вами не видались!.. С тех пор много воды утекло! - Да, князь! Правда, что много воды утекло! Даже Дунай уплыл от нас! - отвечал Ермолов.

Ермолов в конце 1841 года занемог и послал за годовым своим доктором Высотским. Разбогатев от огромной своей практики, доктор, как водится, не обращал уже большого внимания на своих пациентов; он только на другой день вечером собрался навестить больного. Между тем Алексей Петрович, потеряв терпение и оскорбясь небрежностью своего доктора, взял другого врача. Когда приехал Высотский и доложили о его приезде, то Ермолов велел ему сказать, что он болен и потому принять его теперь не может.

Лицейский анекдот. Однажды император Александр, ходя по классам, спросил: "Кто здесь первый?" - "Здесь нет, ваше императорское величество, первых, все вторые", - отвечал Пушкин.

Однажды пригласил А. С. Пушкин несколько человек в тогдашний ресторан Доминика и угощал их на славу. Входит граф Завадовский и, обращаясь к Пушкину, говорит: - Однако, Александр Сергеевич, видно, туго набит у вас бумажник! - Да ведь я богаче вас, - отвечает Пушкин, - вам приходится иной раз проживаться и ждать денег из деревень, а у меня доход постоянный с тридцати шести букв русской азбуки.

А. С. Пушкину предлагали написать критику исторического романа г. Булгарина. Он отказался, говоря: "Чтобы критиковать книгу, надобно ее прочесть, а я на свои силы не надеюсь".

Кажется за год до кончины своей А. С. Пушкин говорил одному из друзей своих: "Меня упрекают в изменчивости мнений. Может быть: ведь одни глупцы не переменяются".

Известный русский писатель Иван Иванович Дмитриев однажды посетил Пушкиных, когда будущий поэт был еще маленьким мальчиком. Дмитриев стал подшучивать над оригинальным личиком Пушкина и сказал: - Какой арапчик! В ответ на это десятилетний Пушкин вдруг неожиданно отрезал: - Да зато не рябчик! Можно себе представить удивление и смущение старших. Лицо Дмитриева было обезображено рябинами, и все поняли, что мальчик подшутил над ним.