Августин. Беспокойное сердце - Тронд Берг Эриксен

Августин так же часто использовал Псалтирь, как и Новый Завет. Апокалиптические угрозы Нового Завета меньше подходили для его паствы, чем тоска по дому, выраженная в словах псалмов. Град Божий старше древнего Рима, говорил Августин. Возрастное и социальное соперничество было типично для римлян. История подавала свои знаки. Августин только потому был уверен в существование великана Каина, что в то время в Утике был найден большой моржовый клык. Однако больше, чем порядок природы, Августина интересовал порядок истории. История — это всеобъемлющий процесс, в котором все до малейших деталей управляется Провидением.

Бог направляет все события по Своему Провидению. Он юворит нам и словами, и действиями. Однако подобно римским риторам, Бог часто пользуется иносказаниями, метафорами и аллегориями. Нужно особое умение, чтобы толковать Его слова. Судьбы наций и городов подобны словам в речи Бога. Христос был чистым словом Божиим, которое осветило все другие величины в истории и позволило прочитать их.

В трактате «О граде Божием» показано, что христианство — единственная естественная и истинная религия для всего человечества. Мировая история представляется единым целым, если понимать ее как пророческую и как рассказ о планах Творца. У первого историка Церкви Евсевия Августин заимствует ряд параллелей между Римом, Элладой и историей еврейского народа: Эней приехал в Италию в то время, когда судьею там был Лабдон (О граде Бож. XVIII, 19); основание Рима совпадает по времени с царствованием в Иудее Езекии (О граде Бож. XVIII, 22); семь мудрецов Эллады жили в то же время, что и Ромул, и тогда же иудейский народ был отведен в плен Вавилонский (О граде Бож. XVIII, 25).

Еще в трактате «О Книге Бытия против манихеев» Августин разработал схему, по которой шесть мировых эпох должны были соответствовать шести дням творения. К тому же то и другое соответствуют человеческой жизни. Теперь мы живем в шестом дне, в старости истории. Здесь может родиться новый человек так же, как Адам, который родился в шестой день. Потом наступит седьмой день, «когда Господь почил от всех дел Своих» (requies Dei) и когда мы будем почивать в Бозе. «Кто даст мне отдохнуть в Тебе?» — вопрошает Августин (Исп. I, 5).

Стиль этого первого толкования на Книгу Бытия поразительно отличается от диалогов, написанных Августином в молодости, потому что здесь он впервые позволил словам Библии управлять своими мыслями. Для иллюстрации отдельных моментов своих философских взглядов он использует не только Писание, но позволяет Библейским рассказам определять сам ход повествования. Это не означает, что все его выводы следует принимать безоговорочно, но его текст ясно показывает смену авторитетов. Философские рефлексии подчинены теперь авторитету Писания и приспособлены к ходу повествования.

Противоречия между Каином и Авелем универсальны, утверждает Августин в трактате «О граде Божием». Дети града человеческого и дети града Божия становятся двумя народами с той минуты, когда Каин убивает Авеля (О граде Бож. XV, 1–2.). Это два народа с двумя градами и двумя царями: Диаволом и Христом (Толков, на Пс. 61, 6). Римские приверженцы Августина были знакомы с братоубийством по истории о Ромуле и Реме (О граде Бож III, 6; XV, 5). Рассказ о Моисее в тростнике тоже не поразил новизной римских читателей. Они уже знали похожую историю о сыновьях Марса и Реи Сильвии. Схожесть' мифологических и легендарных мотивов рано способствовала попытке Августина свести рассказы из различных источников в общую историю.

Самое страстное и глубокое желание людей — это мир, который может быть и временным, и вечным (О граде Бож. XIX, 12). Только христиане могли написать историю мира, потому что понимали случившееся в свете универсальной истины и руководства. Там, где все божества местные и их деятельность ограничена определенным пространством, нельзя найти божественный умысел. Только Творец мира, который управляет событиями во всех уголках света, дает почву для рассказа об истории всего мира. Христианский рассказ — это не история отдельных славных героев и событий. Она не сосредоточена только на местном и национальном прошлом. История Августина — это регистрация vestigia Dei — «следов мудрости Божией» — в жизни всех государств.

И избранный народ Израиля, и раскиданные по всему миру приверженцы Церкви могли символизировать Небесный Иерусалим. Участь человека на земле — peregrinatio, «жизнь странника» (Исп. X, 4). Peregrinus (странник) означает «чужой, находящийся в пути». Peregrinus всегда тоскует по дому (О христ. учен. 1,34). Трактат «О граде Божием», говорит Питер Браун, — это книга о том, как одновременно и быть, и не–быть в этом мире.

Мир, положенный в гнет для оливок, — метафора Августина, означающая политический кризис Римской империи. Человечество нуждалось в подобном испытании. Августин показал, что христиане были частью и должны были воспринимать себя частью обрушившейся беды. Однако гнет для оливок — инструмент не уничтожения, но облагораживания. Старый человек отвергается для того, чтобы появился новый. Оливки давят, чтобы потекло свежее и чистое масло. «Плоть» давят и выбрасывают, но масло — это «Дух». Августин толкует события 410 года так же, как пророки толковали испытания Израиля. Римская империя была только saeculum — «этим миром». Поэтому не следует считать, будто что–то угрожает вечности.

Трактат «О граде Божием», без сомнения, одна из важнейших книг в истории европейской культуры. Она жила, и ее читали более тысячелетия как изложение христианского представления о мире. Кому принадлежит Августин, античности или средневековью? Большинство понимает, что трудно точно определить порог, где кончается средневековье и начинается Ренессанс. Так же трудно определить и порог между античностью и средневековьем. Решить этот вопрос можно только прагматически, но такие дискуссии сами по себе полезны и поучительны.

В сочинениях Августина протестанты узнавали и апостола Павла, и Лютера, католики в трактате о граде Божием находили представления средневековья об императоре и папе. Можно процитировать целый ряд догматических и церковных историков, одни из которых относят Августина к средневековью, тогда как другие отодвигают его назад, в античность, в зависимости оттого, что они хотят доказать. Нужно попытаться понять, что Августин думал, не подчиняя его понятиям какого–либо периода. Особенно недопустимо считать, будто Августин предвосхищает какую–либо культурную ситуацию, о которой он не мог знать. В сочинениях Августина нужно научиться четко различать намерения и влияния, ситуацию и историческое следствие, понимать, что было началом, а что — концом.

Вот одно из лежащих на поверхности напоминаний: трактат «О граде Божием» написан в определенной исторической ситуации и исходя из этой ситуации. Чтобы понять его, нужно понять цель, которую Августин преследовал этой книгой. Ведь он был духовным пастырем и епископом и хотел, чтобы у его паствы был наготове ответ, если она вдруг окажется во враждебном окружении, хотел заставить замолчать противников христианства. Он цитирует многих языческих писателей, чтобы показать, как они противоречат сами себе, а также их глупость и пороки.

Этот трактат — собрание полезных аргументов. Одно только его название вызвало множество толкований. В нем прежде всего говорится о политической теории и о Церкви. Civitas Dei — мистическое понятие, оно означает примерно то же, что мы назвали бы «христианством» или «истиной христианства». Конечная цель не политическая, но мистическая — вид Бога и радость от Его близости. Там Августин обретает высшую благодать.

У трактата есть общий план. Но план этот пестрит множеством отступлений. Целый ряд убедительных примеров и ссылок носят такой характер, что они вряд ли нашли бы место в современных исторических представлениях. Аргументация и материал являются в равной мере как философскими, богословскими, психологическими, так и историческими. Этьен Жильсон (Etienne Gilson) подчеркивет ценность работы Августина как исторического произведения, цитируя Фюстеля де Куланжа (Fustel de Coulanges): «История изучает не только материальные факты и институты. Настоящий объект ее изучения — человеческая душа. Изучение истории должно иметь целью выяснить, во что эта душа верила, о чем думала и что чувствовала на разных стадиях жизни человечества». Августин — историк, программа которого отвечает именно этому типу.

В Риме родовые боги соединились с городскими, и Рим стал образцом для всего государства Римская империя взяла свое начало от Рима и управлялась тоже оттуда. Империя не была единой ни этнически, ни географически и первоначально охватывала те земли и те народы, над которыми город Рим мог господствовать в любое время. Рим был не обычным городом, он был столицей мира. Государство больше зависело от этого города, чем более поздние государства зависели от своих столиц.