От кочевья к оседлости - Лодонгийн Тудэв

и коровы, и овцы, а работников — раз-два и обчелся. Дочь Цэвэл целыми днями пасет скот. Бадам приходится одной хлопотать по дому, немудрено, что надоенное молоко частенько скисает. Прежде, бывало, все семейство подолгу чаевничало вечерами, теперь все с ног валятся от усталости, и поговорить некогда. Хоть и недолго состоял Дамбий в объединении, но понимает, что жить тогда было легче. Неужели он сглупил, отколовшись от коллектива? Признаться в этом самолюбивому Дамбию очень трудно, но испытываемые им тяготы постоянно наталкивают его на эту мысль. К примеру, в этом году он впервые не сеял зерно, а это означает, что скота придется забить гораздо больше обычного. Можно, конечно, подработать на продаже дров, но кто будет присматривать за лошадьми и верблюдами? Не разорваться же обеим женщинам! Проситься обратно в объединение стыдно. В западном предгорье, Дамбий знает, кочуют еще несколько одиночных семей. Может, прибиться к ним? Но еще вопрос, примут ли они его? Эх, если бы Цэвэл вышла замуж. Не за какого-нибудь там молокососа, а за человека степенного, положительного, пусть в годах, но самостоятельного. Жить стало бы легче. Две семьи — не одна.

А тяготам не было конца. Во время песчаной бури в песках Шаргын-Гоби пропали два верблюда. Двое суток искал их Дамбий, но верблюды как сквозь землю канули. Домой возвращался он вконец измученный, еле в седле сидел, мечтая о чашке горячего чая. Тут-то он и наткнулся на останки обоих верблюдов — расправились с ними волки.

Дома никого не оказалось. Тревожно сжалось сердце: уж не стряслось ли еще какой беды? Взобравшись на холм, Дамбий долго смотрел в бинокль, пока наконец не обнаружил жену и дочь на дальнем зимнем пастбище, где они пасли всю отару. «Ишь, куда занесло!» — облегченно вздохнул Дамбий, снова вспрыгивая в седло.

— Почему вы пасете скот так далеко от дома? — закричал он, едва приблизился к пастбищу.

— Вчера вечером поднялся сильный ветер, все овцы разбежались. Еле-еле удалось их собрать, — ответила дочь. Она едва держалась на ногах от усталости.

— Послушай, Дамбий, — сердито сказала жена. — Попросился бы ты в какой-нибудь хотон, что ли? Или обратно в объединение. Ни минуты отдыха — никаких сил не хватает.

— Ну что ж, откочуем в западное предгорье, — с горечью ответил Дамбий, внутренне сознавая правоту жены, — там и примкнем к кому-нибудь.

— Скажешь тоже! — возмутилась жена. — Пока туда доберешься, семь потов сойдет. Да и все там чужое — и степь, и реки. Покидать родные места — последнее дело.

— Как я сказал, так и будет! — упрямо заявил Дамбий. Возражения жены только распаляли его. — Больно часто ты стала перечить моей воле. Смотри у меня!

— Ну что ж, — невесело улыбнулась жена, — придется тогда откочевывать одному, муженек.

Дамбий помотал головой, как при зубной боли, но продолжать спор не стал. Уж если рушится традиционный порядок — последнее слово всегда должно оставаться за мужем, иначе добра не жди.

Дамбий помог женщинам отогнать отару домой. Все трое уже предвкушали желанный отдых в домашнем уюте, но их ожидал неприятный сюрприз: пропали коровы с телятами. А ведь они так спокойно лежали, когда мать с дочерью уходили на поиски овец. Бадам от досады разбушевалась — так и сыпала бранью и проклятьями. Тщетно уговаривал ее муж поесть и отдохнуть — она решительно заявила: пока не найдет пропавших животных, не вернется. По путаным следам было видно, что коровы и телята чем-то испуганы. Терзаемый голодом, а еще больше жаждой, Дамбий понуро поплелся вслед за женой на юго-восток.

Трех своих телят, свалившихся в глубокую расщелину, они нашли по орлу-стервятнику. Сытый и довольный восседал он на вершине скалы, старательно чистя свой клюв. Пронзительно кричали ястребы. В их криках чудилось что-то осмысленное. К счастью, все остальные животные оказались живы: они отыскались в горах.

Итак, за каких-нибудь два несчастных дня Дамбий понес крупный урон: недосчитался двух верблюдов и трех телят. Если так пойдет и дальше, разорение не заставит себя ждать.

Напившись горячего чаю, хорошенько пропотев, Дамбий собирался было улечься в постель, но тут прибежала дочь с криком: «Отец, я недосчиталась нескольких лошадей!»

Волей-неволей пришлось смертельно усталому Дамбию натянуть гутулы, повязать пояс и снова отправиться на поиски. Ему стало вдруг ясно, что содержать такое поголовье скота не по силам его маленькой семье. Это соображение так поразило его, что он чуть было не проворонил встречного всадника — может, тот видел его лошадей? Он сделал рукой знак, что хочет поговорить, но всадник даже не придержал коня, проскакал мимо. «Вот до чего дожил! — с горечью подумал Дамбий. — Люди чураются!»

Возможно, Дамбий, был и неправ: просто встречный торопился по своим делам или не был расположен к разговорам, но Дамбий видел все в мрачном свете. «Хорошо бы выдать дочь замуж — за хорошего, хозяйственного человека!» — в который раз подумал он, хватаясь за эту мысль, как утопающий за соломинку. С большим трудом заставлял себя Дамбий думать о сбежавших лошадях. Их следы вели в западное предгорье.

Все его огорченья, однако, были ничто по сравнению с отчаянием Цэвэл. Хотя ей и было жаль отца — вон он как бьется, чтобы держать в порядке их большое хозяйство, хоть и боялась она его крутого нрава, слова сказать поперек не смела, — в то же время не могла не осуждать его. Когда их семья вышла из объединения, Цэвэл только-только начала постигать суть поистине великих перемен, которые происходили на древней монгольской земле. Вынужденное одиночество убивало ее. Даже внешне она сильно изменилась — побледнела, осунулась, щеки поблекли. А ведь прежде она всегда выглядела свежей и крепкой: ни дать ни взять молодая сосенка. Разочарование, печаль — это ли подходящее душевное состояние для молодой девушки?! Не удивительно, что в душе Цэвэл понемногу вызревало чувство протеста. Дни, когда она работала на строительстве молодежного поселка, вспоминались ой теперь как самое счастливое время ее жизни. Подниматься рано на заре, умываться ледяной водой, пить горячий, обжигающий чай, пусть не забеленный молоком, а затем спешить на работу вместе с подругами! Что может быть приятнее запаха свежезамешенной глины, цементного раствора, извести?! А как весело бывало в общежитии по вечерам! Весь поселок звенел от молодых голосов. На репетициях кружка самодеятельности Цэвэл неизменно очаровывала всех своим проникновенным, берущим за душу пением. Магнай наверняка считает ее отсталой, мало того, предательницей, не достойной состоять в ревсомоле. Неужели он ничуть не скучает по ней? А она вот скучает! До чего же не везет в жизни, сокрушалась Цэвэл. Хотела поехать учиться — родители не пустили. Как хорошо было бы получить диплом врача или хотя бы