От кочевья к оседлости - Лодонгийн Тудэв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ЗОЛОТОЕ ЗЕРНО
Все пространство от горы Буудай до дальних окраин Шаргын-Гоби покрылось нынче необычайным нарядом, отливавшим на ветру всеми оттенками золотого цвета, словно в старой сказке чья-то богатырская рука швырнула на землю волшебный ковер. Но золотым своим цветом земля обязана не сказочным богатырям, а обыкновенным людям. Араты уже с нетерпением ждут, когда перелетные птицы, сбивающиеся в стаи, огласят своим криком берега рек, когда заклубятся туманы над вершинами гор, а с севера дохнут холодные ветры. Но не о близости зимы думалось людям, а о том, что приспела пора собирать первый урожай.
И вот ранним утром, когда в посветлевшем небе вытянулись первые птичьи цепочки, в долину Халиун-Гол направилась первая группа хлеборобов. Раньше всех достигли окраины хлебного поля Лувсанпэрэнлэй и старый Пил. Всю дорогу они мчались без устали, погоняя коней, и теперь, едва переведя дух, залюбовались открывшейся перед ними картиной. Как на ладони, лежала тучная нива, и изредка налетавшие с севера порывы ветра гнали по ней тугие волны.
— Не узнать старушку степь! — восторженно воскликнул Пил. — Все равно, что мою нынешнюю юрту со старой сравнить. Небо и земля!
— Красиво говорите, уважаемый! — зарокотал довольный Лувсанпэрэнлэй. — Вот они — плоды наших общих трудов. Разве в одиночку сотворить такое чудо?
Подъехали остальные, и кто-то, увидев на берегу канала какие-то черепки, рассмеялся — да это ж остатки той самой бутыли, при помощи которой старина Пил еще не так давно приводил в чувство драчунов.
— Фляга-то разбилась, кажись, из-за Цамбы, — вспомнили араты.
Старый Пил только отмахнулся. Нет у него заветной бутылки и ужа нет. Да и не нужен он теперь, некому стало затевать свару из-за воды. И воды нынче вдоволь, и поля общие.
Старик хотел было ответить, что отныне и так, без острастки, все должны его слушаться, ибо он — старейшина одной большой семьи, но не успел: по своей стародавней привычке что-то постоянно жевать, будь то кончик ремешка или травинка, и не найдя сейчас ничего подходящего, он выдернул пару волосков из гривы своего коня, а тот возьми и взбрыкни, да так, что седок мигом вылетел из седла. С трудом поднимаясь с земли и потирая ушибы, старик добродушно проворчал:
— Оставили, дети мои, старика без работы. Кого мне теперь ужаками стращать-то?
Бригада разбила палатки на краю поля. Впервые в истории местного земледелия сюда вслед за хлеборобами не явились сборщики колосьев. Отпала нужда — правление твердо обещало выдать хлеб — пшеницу и ячмень — каждому члену объединения. Только старуха Лундэг приехала на другой день на своей старой кобыленке, груженной ворохом пустых мешков.
— Каким ветром тебя занесло? — не слишком приветливо встретил ее Лувсанпэрэнлэй.
— Попутным, сынок, попутным. По колоски приехала, — пропищала старуха, умильно заглядывая в грозное лицо бригадира.
— Собирать для себя колоски с общественного поля запрещено, вот тебе, уважаемая, мой сказ.
— Ах, сынок, сынок! — Старуха обиженно поджала губы. — Все колосья я сдам объединению. Мне ли не знать, какой нерадивый жнец ты, Лувсанпэрэнлэй, да и Цамба тоже. Стоит за вами хорошенько пройтись — и кучу зерна соберешь.
Лувсанпэрэнлэю на миг стало совестно. Оказывается, старая Лундэг и не помышляет о личной выгоде, а тоже печется об общей пользе.
— Ну, ладно, ладно, я же тебя не гоню, — примирительно обронил он наконец, с нетерпением поглядывая на дорогу. С минуты на минуту должен был появиться председатель. А вот и он! Дооху был одет в свой старенький комбинезон, потерявший первоначальный цвет и ставший таким же серовато-белесым, как степные солончаки. Несмотря на усталость, выглядел он бодрым и веселым. Сознание того, что все его дела, вся жизнь посвящены людям, придавало ему сил. Да и личная жизнь в последние дни вошла в привычную колею. Если раньше он, бывало, крепко тосковал по семье и особенно по дочери Цэцгэ, то теперь все они были в сборе, обосновавшись на центральной усадьбе.
— Как хорошо, что вы приехали, председатель, — кричал Цамба, и все его крупное рябоватое лицо так и лучилось. — Мы без вас не сообразим, с какого боку к полю подступиться, больно велико оно, управимся ли своими силами?
— Погоди, Цамба! — обрывает его Лувсанпэрэнлэй. — Совсем забыл, видать, что товарищ Дооху обещал нам комбайны пригнать.
— Верно! — смеется Дооху. — С машинно-животноводческой станцией я уже договорился. Комбайны придут после обеда. А как управимся с уборкой, устроим праздник урожая.
— И что это за штука такая — хамбай? — пробормотал старый Пил. — Вроде трактора, что ли?
— Ну и любопытный вы, старина! — снисходительно улыбается Лувсанпэрэнлэй. — Не хамбай, а комбайн. Это машина такая. — Он не упустил случая проявить свою осведомленность, хотя, по правде говоря, и сам в глаза не видывал комбайна.
Старый Пил и Лувсанпэрэнлэй с некоторых пор крепко подружились. Это случилось вскоре после того, когда Лувсанпэрэнлэя увезла «скорая помощь» прямо из юрты Пила. Тогда врач внимательно осмотрел больного и, когда тот стал настаивать, что его отравили, засмеялся:
— Не возводите напраслину на старика! У вас обычный приступ аппендицита. Согласны на операцию? Она необходима.
— Значит, это не яд?
— Ну что за глупости!
— Ладно, режьте, коли надо, — вздохнул с облегчением Лувсанпэрэнлэй, испытывая запоздалые угрызения совести.
Когда он выписался из больницы, правление отправило его бесплатно в дом отдыха. С тех пор Лувсанпэрэнлэй ходит здоровехонек и весел, а старина Пил сделался его закадычным другом. Конечно, не сразу, сперва они отворачивались друг от друга,
