Звёзды — холодные игрушки - Сергей Лукьяненко

Стулья тоже все были заняты. Я скользнул взглядом по лицам, мысленно отметив, что большинство обитателей санатория молоды. Кроме Агарда, медленно вышедшего вслед за мной из тамбура, был лишь один пожилой человек. Очень крепкий, рослый, с умным лицом. Одетый в облегающий тонкий костюм из серебристой ткани, под которой рельефно выделялись мышцы. Сидел он как-то в сторонке… нарочито в сторонке.

Я подошел к столу. Так как свободных стульев не было я помедлил, но все молчали. Тогда я присел на край стола, сдвинув в сторону металлическую кружку, наполненную горячей, парящей жидкостью.

— Бойкий, — с легким осуждением сказал светловолосый парень. — Как зовут?

— Ник Ример, — ответил я.

Парень отхлебнул из своей кружки, блаженно улыбнулся. В комнате витал слабый запах алкоголя. Удивительно, в санатории он не запрещен?

— Замерз?

— Немного.

— Согрейся.

Он протянул мне свою кружку. Секунду я колебался, но передать кружку никто не спешил, а вставать не хотелось.

Я взял с потрескавшегося пластикового подноса чистую кружку, наполнил черпаком из большой кастрюли. Глотнул.

Жидкость была сладкой и горячей, с довольно большой дозой алкоголя. По телу пошло тепло.

Парень еще помедлил, держа протянутую кружку. Пожал плечами, и допил из нее сам.

— И за что тебе в санаторий, Ник?

— Улицу неправильно перешел.

— Ник, мы же тут все свои, — укоризненно сказал парень. — Давай, рассказывай.

— Полагаю, вы знаете. Я дал по морде своему Наставнику.

— Да? — наигранно удивился парень. — Нехорошо…

Это было каким-то фарсом. Все кроме этого белолицего смазливого типа молчали, кто-то разглядывал меня, кто-то отводил глаза. Пожилой здоровяк разглядывал свои пальцы, изучая их с любопытством только что прозревшего слепого.

— Нехорошо бить Наставника! — повторил парень. — Как же так, Ник?

— Пришлось.

Я еще раз отхлебнул горячего алкоголя.

— Он ничего, — неожиданно сказал из-за спины Агард. — Клей, он ничего.

Обращался он вовсе не к пареньку. Как я и предполагал.

Здоровяк оторвался на миг от собственных ладоней, неодобрительно глянул на Агарда:

— Тебя не спрашивают. Иди сюда, Ник.

Поставив кружку я подошел к нему.

— Меня зовут Клей Гартер. Именно так, без всяких сокращений. Это тебе надо запомнить в первую очередь.

Он по-прежнему не смотрел на меня. Не снисходил до взгляда.

— У нас тут своя жизнь, Ник. Сложная, трудная. Все мы тут… больные. Лечимся. Что лучшее лекарство, Ник?

— Труд.

— Правильно. Это запомни во вторую очередь. Сказали, что ты контуженный. Это хорошо. Проще будет привыкать.

Я промолчал. Он мне не нравился, все больше и больше. И это было взаимное чувство.

— Займешь любую койку на верхнем ярусе, — сказал Клей. — У нас уже прошел отбой, а режим надо соблюдать.

Посмотрев на ряды кроватей я спросил:

— А почему в верхнем ряду? Нижний занят?

— Для тебя — да.

В общем-то, мне было все равно, где спать. И любопытствовать, почему режим обязателен для меня, в то время, как никто спать не собирается, я тоже не стал. Подошел к рядам коек, снял пиджак, забросил на первую попавшуюся.

— Вернись, — негромко сказал Клей. — Я еще не закончил разговор. А уходить без разрешения нельзя. Это ты тоже должен запомнить.

— В третью очередь?

Он наконец посмотрел на меня. Пристально, оценивающе.

— Да.

— Что-то еще?

Клей поднялся. Он был выше меня на голову. И возраст вряд ли сказался на его физической форме.

— Бить старенького Наставника — плохо, — сказал он. — Я тоже Наставник. Мог бы меня ударить?

— Без причины — нет.

Клей развел руками.

— Верно. Без причины плохих поступков совершать не надо. Но и с причиной — подумай хорошенько. Усвоил?

Я кивнул.

— Загляни в ту дверь, — предложил Клей.

Под взглядом десятка людей я молча прошел к двери. Открыл ее — в отличии от внешней, здесь замок повиновался.

Это был санитарный блок. Пять унитазов, а напротив них — пять душевых кабин.

— Начнем лечение, — сказал Клей. — Надо привести санитарный блок в порядок. Унитазы должны сверкать. Если хорошенько поищешь, то найдешь щетку и порошок. Если не найдешь, то что-нибудь придумаешь.

— Мне кажется, что для этой работы есть определенная очередь, — сказал я.

— Есть. И сегодня твой день.

Я медлил. Здесь была своя жизнь, и свои законы. Возможно, новичкам полагалось заняться чисткой унитазов и спать на верхних койках.

Но мне эти законы не нравились.

Я закрыл дверь.

— Мне кажется, Клей Гартер, что ты ошибаешься, — предположил я.

— А может быть, ошибаешься ты? И очень сильно?

— Может быть, — согласился я. — Но это мои ошибки.

Клей двинулся ко мне. Неторопливо.

— Кли, он же регрессор! Он приемчики подлые знает! — тонко крикнул светловолосый парень. — Кли, не поранься!

Клей не отреагировал. Даже улыбнулся. Может быть, Наставники тоже знают «приемчики»? Или, скорее, он уверен, что амнезия лишила меня всех навыков…

Я не успел отреагировать на удар. Заметил его, и понял, что получу в челюсть, но тело было еще слишком вялым, расслабившимся от тепла.

Мир качнулся, и я полетел к стене. Ударился затылком, так, что потемнело в глазах. Рука попала на раскаленную решетку нагревателя, и боль ожога привела меня в чувство. Я дернулся, поднимаясь вдоль стены. Из разбитой губы сочилась кровь.

— Начнем лечение, — сказал Клей. — Итак, спорить со старшим барака, тем более — Наставником, — плохо…

— Ты давно не Наставник! — вдруг выкрикнул Агард. — Оставь парня, Клей!

Голос Тараи сорвался, когда Гартер коротко посмотрел в его сторону. Кажется, он тут же пожалел о своем вмешательстве. Но оно придало мне сил. Дало опору покрепче, чем стена за спиной.

Так ли я не прав?

— Раскаиваешься? — спросил Клей, подходя ко мне.

— Нет, — прошептал я.

— Парень, тебе плохо придется, — сочувственно сказал Клей.

…Что-то менялось. Что-то происходило со мной. Краски становились ярче, звуки — оглушительно-громкими. Дыхание людей казалось громом. Движения Клея — медлительными и неуклюжими. Сердце замерло на миг — и зачастило сумасшедшим, отчаянным ритмом. Тук-тук, тук-тук-тук… Я уже был на этой грани, на последней черте, отделяющей меня от страшного и манящего мига… мига, за которым что-то случится. Тогда, схваченный Тагом и Ганом, я устоял.

А сейчас — нет.

Клей прыгнул, протягивая руки к моему горлу. Я сместился, ускользая. Тело жило своей жизнью, я лишь следил за происходящим, онемевший, парализованный наблюдатель по имени… по имени…

Старший барака врезался в стену, замотал головой, разворачиваясь. Но я уже был рядом. Не торопился, ждал, пока Клей замахнется, отчаянно, уже понимая, что охотник и жертва поменялись местами.

«Не бойся, не бойся», — зашептал в голове незримый хор. Знакомо, почти как управляющие системы, но это было совсем другое, совсем… знаю, помню…

Я перехватил бьющую руку — это оказалось не сложнее, чем поймать качающуюся на ветру ветку. И хруст, когда кости бывшего Наставника сломались под моими пальцами, был таким же деревянным и не страшным.

Он закричал, но в нем было очень много сил и воли, в этом пожилом крепком человеке, решившим учить меня жизни. Пинок в низ живота — сильный и точный.

Я не чувствовал боли.

Боль — для других.

Отныне и навсегда.

Я еще раз перегнул ему руку — в плече. Это слабый сустав, а боль рвущихся мышц — посильнее, чем от сломанной кости.

«Боевая трансформация…»

Их было трое, бросившихся ко мне, стоящему над поверженным Клеем Гартером. Остальные не вмешивались. Они оказались дальновиднее.

По удару на каждого. Большего не нужно. В живот, в нервные центры. Я не знаю, куда следует бить, но это знают мои руки. В узлы парасимпатической нервной системы, в те центры, что через мгновение взорвутся нестерпимой болью. Три тела, корчащиеся на полу.

Я хочу еще!

Мне нравится это!

— Нее-ддрууугг!

Голос светловолосого типчика долог и вязок. Он успел выскочить в тамбур и вернуться с лопатой. Держит ее неумело, похоже, не для всех в санатории обязательна трудотерапия…

Подставив руку я принял сверкающее лезвие на запястье. Рубашка лопнула, вспоротая острой сталью.

Из царапины на коже выступила капелька крови.

Левой рукой я взял парнишку за лицо — сдирая кожу с порозовевших щек, и швырнул на ряды коек. Он врезался головой в металлическую стойку и затих.

«Возвращение в режим мимикрии…»

— Спасибо, Куалькуа, — прошептал я чужому, пропитавшему мое тело, тело человека с Земли.

Боль. Тяжесть. Распирает голову.