Тайная история Владимира Набокова - Андреа Питцер

Никаких конкретных улик против Сони так и не обнаружили, и все-таки круг ее общения не давал следователям покоя. Особое внимание сотрудники ФБР уделяли тому, кто из ее знакомых еврей, а кто нет (причем национальность часто определяли неправильно). Один информатор договорился до того, будто настоящая Сонина фамилия Левина, а псевдоним Слоним она взяла, чтобы скрыть свое еврейское происхождение.

Окончательного решения по Сониному делу так и не приняли. Расследование все тянулось и тянулось и подошло к концу только в 1949 году, когда Соня уже уволилась из армии.

Набоков, тоже ненадолго увлекшись послевоенной геополитикой (и в поисках стабильного заработка), попытался подключиться к новому проекту Государственного департамента – стать ведущим на русскоязычной радиостанции «Голос Америки». Эдмунд Уилсон прислал блестящее рекомендательное письмо, проверка анкетных данных вроде бы шла успешно, как вдруг выяснилось, что Николай Набоков, к которому Владимир тоже обращался за рекомендацией, забрал это место себе. Владимира поддерживал Уилсон, но за Николаем стояли трехкратный лауреат Пулитцеровской премии Арчибальд Маклиш, бывший посол США в Советском Союзе Джордж Болен, а также Джордж Кеннан, занимавший пост руководителя отдела политического планирования в Госдепартаменте США.

Работа на радиостанции Николая совершенно не заинтересовала. Через восемь месяцев, в 1948 году, он подал заявление на новую должность, требовавшую новых проверок, и обнаружил, что за первые годы холодной войны представление о благонадежности в Америке существенно изменилось. Его жизнь буквально разобрали на атомы. Лечение в психиатрических больницах, диагноз «маниакально-депрессивный синдром», разводы, вражда с некоторыми бывшими друзьями и сослуживцами и связи со студентками множества американских колледжей – все это раскопали, проверили и, как видно, сочли достоверным. Слухи о наркозависимости, венерическом заболевании, любви к Сталину, членстве во Французской коммунистической партии и попытках в 30-х годах вернуться в Советский Союз не подтвердились. (Как это часто бывало, у анонимных информаторов разгулялось воображение.)

В хороводе реальных и воображаемых проступков Николая Набокова только один вопрос по-настоящему волновал ФБР: является ли он гомосексуалистом? Агенты слышали о его парижских связях с «балетной королевой» Дягилевым и другими известными «извращенцами». Можно ли с уверенностью сказать, что он не один из них? В беседах с многочисленными сослуживцами, бывшими соседями по комнате, работодателями и оставленными женами главным был именно этот вопрос. Из отчета федералов о беседе с Павлом Челищевым, бывшим Сережиным соседом по комнате, не совсем понятно, отдавали они себе отчет в том, что Павел и сам гей, или нет. К делу подключили осведомителя, у которого за плечами было свыше пятисот собеседований с мужчинами, подозревавшимися в гомосексуализме (как видно, это была его коронная тема), и тот сказал, что, на его взгляд, Николай гей.

В Госдепе не знали, как поступить: Николай был ценным специалистом, а вопрос о его сексуальной ориентации оставался неясным. Решили спросить Николая напрямик. Сначала сотрудник Департамента, а позднее Джордж Кеннан (он тогда разрабатывал послевоенные секретные операции США за рубежом) стали заводить с Николаем разговоры на эту тему.

Николая, как видно, пугало и раздражало столь настырное любопытство. Кеннану он сказал, что следователи ошибаются. Разумеется, он знаком с гомосексуалистами – работал с балетной труппой в Париже – однако сам к их числу не относится. Возможно, в разговорах, которые доходят до спецслужб, его путают с парижским родственником Сергеем Набоковым, также общавшимся с Дягилевым и Жаном Кокто. Гомосексуален был Сергей, а не он. По словам Кеннана, Николай признавал, что похождения Сергея запятнали доброе имя Набоковых, но считал, что его, Николая, это пятно очернить не может.

Через год после начала расследования Кеннан в письме к Николаю выражал глубокое сожаление и возмущался реакцией властей, но все-таки советовал другу отозвать заявление, что Николай и сделал.

У других родственников Набокова переход к послевоенному быту протекал более гладко. Княгиня Елена Слоним-Масальская обосновалась в Швеции и работала там переводчицей. Зинаиду Шаховскую, бывшую свояченицу Николая и давнюю почитательницу литературного таланта Владимира, чествовали во Франции за заслуги перед Сопротивлением. Шаховская освещала Нюрнбергский процесс и, подобно Эдмунду Уилсону, ездила в Грецию делать репортажи о конфликте, вспыхнувшем там после окончания Второй мировой войны.

Даже для Николая Набокова все в итоге обернулось удачно. На заседании «Конгресса за свободу культуры», проходившем в июне 1950 года в Германии, он призывал к тому, чтобы, двигаясь вперед, «строить организацию для войны». Оскароносный актер и ветеран Второй мировой Роберт Монтгомери, также присутствовавший в зале, подхватил идею: «Ни один человек искусства, достойный этого высокого звания, не может оставаться нейтральным в битвах нашего времени».

Призывы противопоставить советскому культурному натиску демократическую контрпропаганду выглядели более чем оправданными, поскольку за день до начала конференции подконтрольная СССР Северная Корея вторглась на территорию Южной Кореи, подконтрольную Америке. Тем проще было воплотить идею, которая вынашивалась уже не один месяц, – превратить «Конгресс за свободу культуры» в постоянно действующую организацию. Вскоре после образования этого органа антикоммунистической пропаганды Николая Набокова избрали его генеральным секретарем.

Если не считать единственной попытки устроиться на радио «Голос Америки», Владимир Набоков избегал политического активизма, столь близкого многим его знакомым. Тем не менее первый его роман, написанный в Америке, пронизан политикой буквально насквозь.

Начатый в самый разгар войны и законченный через год и месяц после того, как последние немецкие войска безоговорочно капитулировали, роман «Под знаком незаконнорожденных» рассказывает о судьбе независимого философа Адама Круга, которого тиранит правитель по прозвищу Жаба. Действие происходит в параллельной реальности, но в ней отчетливо считываются текущие исторические события.

Жаба проповедует эквилизм – политическую философию, предполагающую полное стирание личности за счет конформизма. От Круга требуют продемонстрировать, что интеллектуалы «счастливо и гордо шагают в ногу с массами». Возглавляя правительство, порочность которого не уступает его же скудоумию, Жаба добивается, чтобы Круг поддержал его правление от имени всех интеллектуалов. Впрочем, Жабе необходимо взять верх над Кругом и в силу иных причин. Мимоходом читатель узнает, что Круг, тоже не лишенный нравственных изъянов, был одноклассником Жабы и каждый божий день на протяжении пяти школьных лет издевался над ним. В какой-то степени антигерой вырос комичным гомосексуальным садистом из-за жестокости героя.