Джоконда и паяц - Наталья Солнцева

– Любовь слепа, – обронила Глория.

– Я был слеп, – признал начальник охраны. – Но ради прозрения ты поставила под удар меня и Светлану. Не велика ли цена? А если бы мы в самом деле выпили тот чертов кофе? Нас спасло чудо.

– Чудеса еще случаются. Я не сомневалась, что все обойдется.

Лавров испытывал потребность выговориться, облегчить душу. Смерть Ложниковой была на его совести. Не досмотрел.

Глория, понимая его состояние, сочувственно вздохнула.

– Пока Эмилия возилась в кухне, я упросил художницу подыграть мне, – объяснил он. – Слава богу, она согласилась без лишних вопросов. Мы не притрагивались к кофе, а потом я будто случайно перевернул чашку, и горячая жидкость вылилась Ложниковой на руку. Я увел ее в ванную. Пока она поливала водой ожог и замывала пятна, я вернулся за стол. Кофе мы со Светланой вылили в цветочный горшок и притворились, что выпили. Все прошло как по маслу. Мы старательно изображали недомогание… и ввели убийцу в заблуждение.

– Она приняла желаемое за действительное, – констатировала Глория. – Типичная ошибка.

– В общем, наш трюк удался. Когда Эмилия наклонилась над моим «бездыханным» телом, я схватил ее за запястья и защелкнул на них наручники. Она этого не ожидала, испугалась, впала в истерику. Просто обезумела. Пришлось надавать ей пощечин и пристегнуть к батарее. Я едва утихомирил ее. Ноутбук, который я готовил на воскресенье, чтобы записать визит убийцы и сцену «шантажа», все это время работал.

– Ты сообщил об этом Ложниковой?

– Я показал ей запись ее признаний. После этого она сказала, что ни о чем не жалеет. И добавила еще много всего в мой адрес.

– Я знала, что ты справишься, – улыбнулась Глория. – А как Светлана? Я видела, она лежит в гостиной.

– Сильно перенервничала. Ей и так было плохо, а откровения Эмилии сразили ее наповал.

– Надеюсь, ты все ей объяснишь.

– Может, сделаем это вместе?

– Нет уж, уволь, – отказалась Глория. – Если бы не твои шашни с Ложниковой, все было бы значительно проще.

– Ладно, – кивнул Лавров. – Принимается.

– Где тело?

– В кухне. Эмилия попросилась в туалет, я отвел ее, сам ждал за дверью. А она достала из кармана оставшиеся порошки и проглотила. Я виноват в том, что не обыскал ее. Юбка в складку, карманов не видно.

– Она сама сделала выбор.

– Тело я перенес в кухню, – угрюмо добавил он. – Не в туалете же ей лежать?

– И что теперь?

– Эмилия совершила самоубийство. В туалете на полу валяется упаковка от препарата, который она приняла. На упаковке – отпечатки ее пальцев. В любом случае, я найду выход. Сначала вызову сюда Метелкина, покажу ему запись. Когда он увидит, с кем жил, ужаснется. Мужику повезло, что жена не успела отправить его в мир иной. Угостила бы чашечкой кофе и прости-прощай! Он должен быть мне благодарен. Пусть решает, как с этим быть. Думаю, скандал не в его интересах. Детали мы уладим…

Лавров запнулся. Ему на ум пришел черный петух с отрубленной головой.

– Можно сколько угодно смеяться над обрядом «вызова смерти», который практиковал Артынов, но это сработало безотказно! – подытожил он. – В отношении всех трех натурщиц.

Прошла неделя с той субботы, когда расследование Лаврова и Глории завершилось столь трагическим образом. Впрочем, смотря для кого. В мире все относительно.

Метелкин, который запутался в долгах, воспринял смерть жены как очередной удар судьбы.

– Черная полоса, – обреченно вымолвил он, просмотрев запись, сделанную видеокамерой ноутбука. И согласился на предложение Лаврова представить гибель Эми самоубийством на почве затяжной депрессии.

Желтая пресса смаковала версию «череды мистических смертей натурщиц художника Артынова, который занимался магией и был убит жестоким ритуальным способом».

Оставшиеся после него полотна стремительно взлетели в цене. Покупателей не отпугивала дурная репутация покойного мэтра – напротив, они готовы были выложить за «опасные» картины вдесятеро больше, чем за обычные.

Неизвестные злоумышленники вскрыли опечатанную мастерскую и похитили наследие Артынова. Никто особо не усердствовал в поисках украденного. Зато на интернет-аукционах появились анонимные лоты картин погибшего художника.

Михаил Кольцов отправился со своей хоккейной командой за границу. После матча он напился и устроил дебош в гостинице. Будучи в нетрезвом состоянии, Кольцов разговаривал со своей умершей женой, которая, якобы, требовала выпустить ее на волю, что спортсмен решительно отказывался делать. Врачи диагностировали у него послестрессовый синдром и временно отстранили от игр.

Рафику, как инициатору и непосредственному участнику расследования, Лавров по строжайшему секрету показал признания Эмилии. Художник потерял дар речи. Он был потрясен.

– Выходит, я был на волосок от смерти, – прошептал он. – Я ходил по лезвию ножа. Она запросто могла и меня прикончить.

– Ты герой, старик, – похвалил его начальник охраны. – Если бы не ты, убийца осталась бы безнаказанной.

Павел Майданов по настоянию матери завербовался на нефтепромысел и догуливал последние свободные деньки. Накануне отъезда он встретился с Глорией. Парень краснел, бледнел и прятал глаза. О любви не заикался, замуж не звал. Сказал только, что в его жизни произошел перелом и теперь все пойдет по-другому.

Глория спросила, не тяготит ли его трезвость и не желает ли он вернуться к прежнему образу жизни. Павел обещал подумать. Она сказала, что раз уж «волшебную горошину» не закопали на погосте, та может пригодиться. Если в полнолуние подержать ее в руке, отвращение к спиртному исчезнет.

Когда она сообщила об этом Лаврову, тот возмутился:

– Хочешь, чтобы парень снова запил?

– Ничего нельзя навязывать человеку, даже добро, – объяснила она. – Грань между добром и злом слишком тонка, ее легко перейти и не заметить.

– Поэтому ты скрывала от меня, что Эмилия и есть та, кого я ищу?

– Она нравилась тебе. Ты бы не поверил в ее вину. Решил бы, что я ревную и хочу опорочить соперницу в твоих глазах.

– Не говори ерунду, – смутился он.

– Мне нечем было доказать свою правоту. И я положилась на провидение. Мы не вершители судеб, Рома. Мы – наблюдатели, которые могут вмешаться только в крайнем случае, когда ситуация уже достигла пика, сложилась, и ее финал, по сути, предрешен.

– Знай я раньше, кто убийца, Артынов остался бы жив.

– Не факт, – возразила Глория. – Что бы ты делал со своим знанием? Пришел к Артынову и сказал, что его гений – фикция, а натурщиц убивает Ложникова? И потом, они заключили сделку, если ты помнишь. Художник и Паяц. Первый получил флакон с чудесными каплями, а второй – право на душу Артынова. И когда пришло время, Паяц явился за своей добычей. Не важно, как все произошло. Платы было не избежать.

– Можно было предупредить Артынова!

– Ты пытался предупредить Алину Кольцову. Что из этого вышло?

Лавров сердито молчал, глядя, как она маленькими глотками пьет кофе. Для этого разговора Глория выбрала злополучное кафе «Пион». Здесь все напоминало о хладнокровном коварстве Паяца, кем бы он ни был: женщиной, одержимой злыми фантазиями; Музой из зазеркалья; джинном или вселяющимся в человека и действующим через него фантомом. Жизнь многослойна, как он успел заметить, общаясь с Глорией.

До встречи с ней он исповедовал материализм и не верил ни во что, кроме уголовного кодекса. Если люди не осознают своей связи с миром невидимым, это не значит, что ее нет.

– Я кретин, – выдавил начальник охраны, отодвигая от себя подальше чашечку с темно-коричневым напитком. С той кошмарной субботы цвет и запах кофе вызывали у него дурноту.

– Была куча подсказок, которые я прозевал, – признался он. – Начиная со встречи Алины с убийцей в этом кафе. Будь то Светлана, ее внешний вид не вызвал бы у Кольцовой удивления. Они ведь давно знакомы. Ее фраза «Ну, ты и вырядилась»! должна была насторожить меня. Во второй раз Эмилия нарочно выбрала для беседы с Артыновой тот же самый «Пион». Инициатором встречи была художница, а место назначила Ложникова.

– Тебе Светлана сказала?

– Да. После того, как все кончилось. Меня дурачили, а я строил из себя защитника. Оберегал убийцу!

– С кем не бывает? – улыбнулась Глория. – Любовь слепа.

– Это еще не все. Эмилия сама проговорилась, а я не придал значения ее словам. Она заявила, что последняя видела Артынова живым. Это была правда, которую я пропустил мимо ушей.

– Любовь не только слепа, но и глуха.

– Не называй это любовью! – обиделся Лавров. – Паяц сыграл на моей слабости. Я не святой! Но в конце концов мой ум возобладал над «основным инстинктом».

– Философы называют инстинкт проявлением в человеке зверя, а ум – проявлением Бога. Однако ум бывает куда опаснее.

Сыщик искал возражения, но не смог опровергнуть слова Глории.

– Почему Ложникова не убила Артынова сразу, как он начал ее шантажировать? – вместо этого спросил он.