Над тремя морями - Петр Хохлов

При освобождении Севастополя активно действовала 2-я гвардейская минно-торпедная авиадивизия, теперь уже под командованием генерал-майора авиации В. П. Канарева. Ее полки днем и ночью преследовали и бомбили вражеские суда, минировали пути их отхода. Авиаторы потопили 24 транспорта, 15 барж, тральщик, нанесли повреждения многим судам с живой силой противника.

9 мая 1944 года город русской морской славы Севастополь был освобожден от фашистских захватчиков. В его бухтах уже не рвались снаряды и бомбы. Спокойным стало голубое небо, а море - тихим и ласковым. Командир дивизии пригласил меня осмотреть освобожденный город. В полдень 10 мая мы въехали в Севастополь. Комендант города выделил нам сопровождающего офицера, строго наказав следовать только по разминированным дорогам.

Ошеломляющие картины открывались нашему взору. Все вокруг загромождено разбитой техникой - танками, пушками, автомашинами, повозками... И среди этих кладбищ искореженного железа - убитые лошади и трупы фашистской солдатни. И чем дальше к мысу Херсонес, тем больше разбитой и брошенной техники. У раз битых причалов бухт Казачья, Стрелецкая, Камышовая на суше и на воде трупы гитлеровцев лежали в самых различных позах. Сразу было видно, фашистское воинство пыталось пробиться к стоявшим в бухтах транспортам и баржам, но попадало под губительный огонь нашей артиллерии и авиации. Здесь нашли могилу тысячи фашистских захватчиков.

Справа от дороги зияло проломами здание продовольственного склада. А вокруг - груды разбросанных мешков с мукой, тонны сливочного масла, масса консервных банок в кюветах.

Район Херсонесского маяка. Большое скопление военнопленных - немцы, румыны. Разбитые на группы, они хоронят своих собратьев - роют большие ямы, засыпают землей.

А наши солдаты? Им наконец-то выпала возможность передохнуть после жарких схваток с врагом, привести себя в порядок. Бреются у горящих костров, подогревают пищу, кипятят чай, под звуки гармоней распевают песни. И только саперам не до отдыха - они разминируют проходы, ставят указатели с надписями "Разминировано" или "Опасно! Мины".

В этот же день, 10 мая, в нашу 2-ю гвардейскую минно-торпедную авиационную дивизию пришла радостная весть. Приказом Верховного Главнокомандующего ей присваивалось наименование Севастопольской. С чувством огромной радости и гордости встретили гвардейцы-авиаторы эту высокую оценку Родиной их ратных под - № вигов.

На митингах, посвященных этому знаменательному событию, весь личный состав соединения дал клятву Родине - еще беспощаднее громить заклятого врага до полной и окончательной победы над фашистскими захватчиками.

Мне пришлось выполнять эту клятву уже на другом театре военных действий. В июне 1944 года я был назначен главным штурманом Военно-Воздушных Сил Северного флота. Моряки-североморцы вместе с авиаторами и сухопутными войсками в это время готовились, к освобождению Советского Заполярья от немецко-фашистских захватчиков, и теперь мой путь лежал туда, на Крайний Север.

Тепло распрощался я со 2-й гвардейской Севастопольской минно-торпедной авиадивизией, ставшей для меня родной. Она вскоре приняла еще одно славное имя - имя моего боевого друга и товарища Николая Александровича Токарева.

Перед отъездом на Север я побывал в Евпатории, положил на могилу Н. А. Токарева цветы и с болью в сердце покинул это священное для меня место.

Заполярье

Назначение на Север я воспринял как повышение по службе. А кроме того, видел заманчивую перспективу - вновь воевать вместе с Преображенским. И, прямо скажу, спешил встретиться с ним. Но все же проездом не мог не заглянуть в Москве в штаб авиации Военно-Морского Флота, к главному штурману полковнику М. Н.Мо-росанову.

Михаил Николаевич Моросанов, бывший главный штурман ВВС Северного флота, и я одновременно, одним приказом, назначались на новые должности. Я становился его преемником на Северном флоте, и мне небезынтересно было именно у него разузнать, как и что там, на Севере: о состоянии штурманской службы ВВС флота, на что надо обратить особое внимание при подготовке летного состава частей и соединений морской авиации, при организации вылетов в столь сложном в навигационном отношении районе, каким является Заполярье.

Михаил Николаевич оказался большим знатоком Заполярного Севера. Подробно рассказал мне об условиях полетов, тамошних трудностях и сложностях. Затянувшаяся беседа затем продолжалась у начальника штаба авиации ВМФ генерал-майора авиации В. В. Суворова, которому я был представлен Моросановым. И тут в его кабинет вошел командующий авиацией Военно-Морского Флота генерал-полковник авиации С. Ф. Жаворонков. Как я обрадовался этой неожиданной встрече! Семен Федорович сразу же пригласил меня к себе. После воспоминаний о былых полетах на Берлин он спросил, доволен ли я новым назначением. Я поблагодарил командующего за оказанное доверие, и он признался:

- Об этом очень просил меня генерал Преображенский. Зная вашу совместную с ним летную работу, я не мог отказать в его просьбе.

Семен Федорович, пожелав мне новых боевых успёхов, неожиданно спросил:

- Кстати, а где ваша семья?

- Семья все там же, в эвакуации. Город Сталинабад, Таджикская ССР.

- Это что же, всю войну вы не видели ни жену, ни сына?

Я промолчал.

- Да, - вздохнул Жаворонков. - Это никуда не годится... Вот теперь самое время навестить семью. Да и перевести ее поближе к себе. Ведь сынишка, поди, уже здорово подрос, а отца не помнит,

Семен Федорович еще в пору наших полетов на Берлин, которыми он руководил, был наслышан о нелегкой истории с эвакуацией моей семьи и, оказывается, не забыл об этом. А было так. Товарный эшелон для эвакуируемых должен был отправляться на восток в 16 часов. Меня же командир полка отпустил с аэродрома Беззаботное, чтобы проститься с семьей, утром. И отпустил ровно на час, ибо в полдень предстоял боевой вылет.

Я прибежал домой запыхавшийся и в спешке стал собирать чемодан жены, а она - укладывать необходимые вещички ребенку, которому минуло только два с половиной месяца.

В спешке жена сунула в чемодан и мой орден Ленина, отколов его от гражданского костюма.

Час пролетел как одна минута. Я торопливо распрощался с женой и сынишкой и выскочил на улицу. Жена бежит следом за мной, кричит: "А куда нам ехать?" - "За Волгу, за Волгу, - отвечаю ей на ходу. - А там решишь, где остановиться".

Я бегом пустился на аэродром. Оглянулся. Жена стояла, прижав платок к лицу, словно окаменелая. Такой и осталась она в моей памяти.

Я едва успел прибежать на аэродром к самому старту самолета и через десять минут уже был в воздухе.