Над тремя морями - Петр Хохлов

Один готов!

...В одно мгновение я рванул самолет влево и пристроился ко второму "мессеру". За третьим погнался Соколов. Но только я успел поймать врага в сетку прицела, как из облаков вынырнул еще один, четвертый.

Даю по нему короткую очередь. Неудачно - не достал!.. Снова нажимаю на гашетку, но... кончились патроны! Что же делать? И тут вражеские пули хлестнули по плоскости и кабине моего самолета... Я почувствовал сильную боль в правом бедре.

"Ранен!.. Уходить? Нет! Таранить!" Это решение созрело в какую-то долю секунды. Даю полный газ, и мой МиГ, весь изрешеченный, со страшной силой устремился наперерез врагу. Теперь уже ничто не могло спасти его от моего удара. Одно мгновение - удар! - резкий толчок чуть не выбросил меня из сиденья. Рули "мессера" отлетели, и он врезался в скалы.

Но винт моего самолета тоже получил повреждение: машина вся лихорадочно дрожит, начинает забирать влево и, наконец, срывается в штопор. С большим трудом вывожу МиГ из этого положения. Невероятно быстро бежит навстречу земля. Я уже ясно вижу хорошо знакомые сопки и крутые скалы. Куда же посадить истребитель? К счастью, в длинном извилистом ущелье мелькнуло небольшое замерзшее озеро. Скорее туда!.. Не выпуская шасси, осторожно сажаю самолет на лед. Пробороздив в снежной целине глубокую рытвину, он остановился. В кабину ворвался горячий пар из водяного радиатора, который был порядком помят во время приземления.

Открыв колпак кабины, я с удовольствием глубоко вдохнул чистый морозный воздух и тут же услышал рокот мотора - над озером на бреющем полете пронесся самолет Дмитрия Соколова.

- Спасибо, друг!

Дмитрий старался подбодрить меня, давая одну за другой короткие пулеметные очереди. А может быть, он предупреждал о чем-то? Соколов не оставлял меня до тех пор, пока не разыгралась сильная снежная пурга. Тогда, покачав крыльями, он улетел за сопки. Я долго еще смотрел в том направлении, хотя, кроме вихрей снежной колючей пыли, ничего уже не видел.

Теперь я остался один рядом с покалеченной машиной... Что предпринять? Пурга неожиданно утихла, словно оборвалась по мановению волшебной палочки.

...Надо идти...

Я добрался до незамерзающей горной речки, которая впадала в озеро, покрытое льдом. Машинально ступил на лед, прошел несколько шагов. Не успел опомниться, как очутился по пояс в студеной воде. Ну, теперь все - погиб!

...С трудом выбрался на берег. Бурки и брюки промокли и отяжелели... Решил развести костер. Собрал кучу сухого валежника и выпустил в нее последние ракеты (спичек не было). Валежник не загорелся, все старания были напрасны. Пришлось идти дальше, дрожа от холода.

...На шестые сутки я услышал отдаленный звук сирены боевого корабля. Из последних сил взбираюсь на вершину сопки... Я увидел широкую, темную полосу, Кольского залива и вдали - дымок корабля.

Все-таки дошел до моря!

На берегу залива стояла небольшая избушка. Возле нее прохаживался какой-то человек. Я вынул пистолет и, зажав его в правой руке, пополз к домику. Все ближе, ближе... Возле самого домика я сделал "попытку подняться. Человек в полушубке повернулся ко мне, вскинул автомат.

- Стой! Кто идет?

Я увидел в разрезе башлыка часового бескозырку, на которой прочел горевшие золотом слова "Северный флот", и тут же упал без чувств.

Как я потом узнал, меня внесли в дом, и командир зенитного дивизиона дал мне глотнуть спирта.

- Я летчик-истребитель Сорокин, - пролепетал я, очнувшись. - Вот вернулся... Позвоните Сафонову.

- Знаем, знаем, - перебил меня артиллерист. - Вас долго искали. Несколько поисковых партий отправляли в тундру за вами... Сейчас сообщу о вашем возвращении в штаб флота, надо как можно скорее отправить вас в госпиталь...

Я опять потерял сознание и очнулся уже на операционном столе в городе Полярное.

Весть о моем возвращении быстро облетела весь Северный флот. Первым навестил меня Борис Сафонов.

- Здравствуй, Захар, - сказал командир полка, захватив в свои широкие ладони мою руку. - Дошел все-таки! Ну и характер у тебя! Сибирский!

Хотелось о многом расспросить Бориса Феоктистовича, но врач запретил мне говорить.

- Выздоравливай да поскорей к нам возвращайся, - сказал мне на прощание Сафонов.

Не успел он уйти, как в палату вошли еще гости. Белые халаты, наброшенные на плечи, не скрывали обилия золотых нашивок на синих кителях, эмаль орденов на груди.

- Флот гордится вами, Сорокин, - сказал командующий Северным флотом адмирал А. Г. Головко, присаживаясь на табурет около койки.

Каждый вечер кто-нибудь из боевых друзей приходил в госпиталь... Я был в курсе всех дел эскадрильи.

- Ты ведь скоро вернешься к нам! - говорили они, и каждый еще обязательно спрашивал:

- А ноги как? Заживают?

- Ноги как ноги. Врачи вылечат. На то они и врачи...

Мысль о ногах не давала покоя. Не то чтобы они болели, я их почти не чувствовал, и в этом-то был весь, ужас!

Ноги не заживали, хотя врачи делали все от них зависящее.

Случайно я услышал разговор моего лечащего врача с главным хирургом флота профессором Араповым.

- Дмитрий Алексеевич! А ступни Сорокину, очевидно, придется ампутировать.

- Не дам! Не дам! Что хотите делайте, а резать не дам! - заорал я и в отчаянии заметался на койке.

- Соглашайтесь, Сорокин, на операцию, это необходимо, - мягко сказал мне Арапов. - Сегодня отрежем немного. Учтите, что через неделею придется отнимать по колено, а может, и выше...

- Как же я буду летать?

Арапов смотрел куда-то мимо меня, в угол комнаты.

- А разве обязательно нужно летать? В жизни есть много путей-дорог, выберете какую-нибудь себе по сердцу.

- Я летчик... Я должен летать...

- Голубчик, - еще мягче сказал профессор, - разве я не хочу, чтобы вы летали? Может, и добьетесь своего. Все от вас зависит...

И вот я лежу на узкой и жесткой госпитальной койке, и у меня болят ноги... которых нет...

Я почти ничего не ем, не разговариваю и мрачнею чуть ли не с каждым часом.

Товарищи по-прежнему часто навещают меня... И никто из боевых друзей уже не заикается о том, что меня ждут в полку, ставшем на днях гвардейским.

...Культи ног заживают медленно и плохо. Поэтому меня отправляют в тыловой госпиталь, в город Киров, где, говорят, могут как следует подлечить.

В просторной палате № 15 много народа. Не успел я осмотреться, как меня зовут:

- Захар!

Я поворачиваю голову в сторону своего соседа.

- Борька!

На меня смотрят веселые светлые глаза давнишнего друга по летной школе в Ейске. Вот где довелось встретиться с Щербаковым!

Через минуту-другую я уже знаю, что летчик-истребитель Борис Иванович Щербаков был ранен в воздушном бою разрывным снарядом. У него началась газовая гангрена. Выхода не было, чтобы спасти ему жизнь, ногу ампутировали выше колена. И вот, странное дело, я замечаю, что Борис немного завидует мне.