Настоящий мужик. История парня из Anthrax - Скотт Ян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После съемок клипа «Bring The Noise» мы ехали в фургоне по дороге в отель, и я сказал Чаку:
– Чувак, это было весело. Надо вместе отыграть несколько концертов.
– Скажи, где и когда, и мы в деле – мы на все готовы.
Все было очень просто и органично.
Мы планировали поехать в совместные гастроли в октябре, и тогда мне стало очевидно, что четверо парней в Anthrax хотят как можно шире раздвигать границы и пробовать нечто новое, и все мы считали, что Джоуи находится все там же, где был еще в период «Spreading The Disease». К середине 1991-го опухоль, пожиравшая внутренности Anthrax, стала сказываться и на моей личной жизни. Может быть, два источника раздражения не имели друг с другом ничего общего, но терлись у меня в башке, как два куска наждачной бумаги. После тура «Столкновение титанов» я ждал возможности провести время дома и побыть с Дебби. В течение нескольких дней я понял, что все не так.
Она вела себя странно. Сначала очень ревновала, а потом говорила, что ей нужно личное пространство. После того как я долгое время провел на гастролях, мы несколько дней не занимались сексом. Я считал, она сильно от меня отдалилась. Когда я спросил ее, все ли нормально, она ясно дала понять, что нет.
– Ты возвращаешься домой после гастролей и думаешь, что все нормально! – начала она. – Пока тебя нет, я могу заниматься своими делами. Затем ты возвращаешься и крутишься под ногами! Лучше бы оставался на гастролях.
– Разве плохо, что я теперь дома и мы можем провести время вместе?
– Да, но я бы хотела заниматься своими делами, а не подстраиваться под твой график, – отрезала она.
Я немного разозлился. «Ты можешь делать, что хочешь. Я тебе не начальник. Но мы живем вместе. Мы – пара. Было бы здорово быть парой, а не жить раздельно как соседи».
Мы помирились и извинились друг перед другом. Я был так рад снова находиться дома с ней, а она пребывала на совершенно другой планете. Надо было обратить внимание на этот скандал и понять, чего ждать дальше. Вместо этого я решил, что это была естественная реакция на необычную ситуацию. Гастроли могут превратить абсолютно нормального человека в полнейшего шизика.
Мы закончили 1991-й, реализовав свой план с Public Enemy. Я всегда хотел стереть барьеры и помочь другим мыслить шире, приняв новые идеи и звучание. С нами в тур поехали Primus. Они только прорывались, поэтому привлекали еще большую публику. Когда к концу вечера мы отыграли свой сет, все выходили на сцену и пели «Bring The Noise». Мы сняли концерт в Irvine Meadows на видео. Пришло 15 000 человек, аншлаг. Тем вечером ощущался запах чего-то нового. Все, что мы делали с Public Enemy, было главным событием в нашей карьере. В то же время после таких концертов от нас, несомненно, откололось немалое количество фэнов. Некоторым из них не понравилось, они не врубились. Они не хотели приходить на концерт и ждали, пока мы выпустим следующий альбом, чтобы решить, достойны мы их внимания или нет.
Всем нравился трек «I’m The Man», потому что он казался чем-то новым. Никто не принимал его всерьез, потому что мы не продолжили читать рэп. «Bring The Noise» была серьезной песней. Мы в нее всецело верили. В то время ни одна другая группа не играла с рэперами. Может быть, таким образом нас открыла для себя совершенно новая, альтернативная аудитория, но меньше от этого наши потери не стали.
Перед туром я спросил Чака: «Как думаешь, какими будут эти концерты?»
«У нас в разных турах разная публика, – сказал он. – Когда мы катались с группой Sisters Of Mercy, приходили только белые студенты. Черных вообще не было. Когда мы были в хип-хоп-туре, безусловно, была черная публика. Но наши пластинки покупают больше белые, чем черные. В этом туре будут только белые. Посмотришь».
Он оказался абсолютно прав. Не то чтобы я думал, что мы станем первой метал-группой, которую будет котировать сообщество черных и эта огромная аудитория, которая покупает рэп-пластинки, станет поглощать альбомы Anthrax. Белые студенты, которые не слушали металл, но слушали рэп и инди-рок – может быть, некоторые из них на нас подсели. Несмотря на то что тур был символично важен, он мало чего изменил – во всяком случае, не сразу. Но мы и не ставили себе цель заложить фундамент для нового музыкального стиля. Мы и так отлично проводили время. Тогда и даже сегодня Public Enemy воспринимают как агрессивную черную серьезную рэп-группу. Они до усрачки пугали белых, и некоторые считали их антисемитскими, потому что один из их участников, Профессор Грифф, отпустил в адрес евреев не очень лицеприятные комментарии. Он сказал одному журналисту: «Евреи были ответственны за большую часть грехов и пороков в мире». Его как бы за это уволили, но потом он вернулся в группу.
Мне было его жаль. Я дружил с Гриффом, и он знал, что я – еврей. Не думаю, что он ненавидел евреев. Полагаю, его комментарии были вырваны из контекста. Умно ли было такое говорить? Нет, но мы зависали и ржали, и у него никогда со мной не было проблем. Спитц – тоже еврей. В Anthrax было два еврея, два итальянца, наполовину итальянец и индеец-полукровка. Не хватало только ключевой фразы: «Заходят эти два еврея, два итальянца и полукровка в бар…»
Еще никто не упоминает, что лейблом Public Enemy, Def Jam, управлял Лиор Коен, главный еврей в бизнесе. Затаил ли глубоко внутри Грифф какое-то предубеждение? Не знаю. Могу лишь оценивать наши с ним отношения. Разумеется, Чак Ди антисемитом не был.
Это было классное противостояние во всех отношениях. Два лагеря прекрасно ладили. Мы прикалывались друг над другом, а разогревающей команде, Young Black Teenager, доставалось больше всех. Перед их выступлением монтажники устанавливали кабели, как охотничьи капканы, и если бы кто-нибудь наступил в этот круг из проводов, его бы затянуло как в капкан, подняв за ноги. Мы поймали двух их парней. Они даже в ловушку не наступали. Парочка наших ребят, парни из Public Enemy и ребята из S1W (Security of the First World) схватили их и обмотали кабели вокруг их лодыжек. Они висели кверху ногами на монтажных канатах. Хорошо, никто из
