Другие из нас. Восхождение восточноевропейских евреев Америки - Стивен Бирмингем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем временем в компании Goldwyn Pictures ирония судьбы заключалась в том, что Джо Годсол, с которого начались все неприятности, занял руководящую должность.
В 1924 году в мире шоу-бизнеса как Нью-Йорка, так и Голливуда ходили слухи о предстоящем гигантском слиянии кинокомпаний — первом по масштабу и значению. Маркус Лью из корпорации Metro Pictures поглотил шестилетнюю корпорацию Louis B. Mayer Pictures. Теперь Лоу стремился приобрести Goldwyn Pictures. Между Годсолом, Майером, Лоу и другими его партнерами, Джозефом и Николасом Шенками, Робертом Рубином, проводились секретные встречи, и 17 апреля 1924 года было объявлено о слиянии, в результате которого образовалась новая компания под названием Metro-Goldwyn-Mayer. Разумеется, единственным акционером Goldwyn, проголосовавшим против слияния, был сам вспыльчивый Сэм Голдвин. Он не доверял Лоу и Шенкам, а также имел неприязненные отношения с Майером, которого считал своим заклятым врагом. Однако его голосующих акций оказалось недостаточно для того, чтобы заблокировать слияние. Для того чтобы новая компания была создана, необходимо было выкупить Сэма Голдвина за наличные. Таким образом, к моменту создания Metro-Goldwyn-Mayer Сэм Голдвин не владел ни одной акцией большой компании, носящей его имя.
И это его вполне устраивало. Сэм Голдвин уже показал себя человеком, эмоционально не приспособленным к партнерству. Об этом свидетельствовал длинный список его разрушенных отношений с партнерами — Ласки, Демиллом, Лоу, Зукором, Селвинами, Годсолом, Дюпонами. Отныне его стиль будет отличаться независимостью, и в то время он изложил свою продюсерскую философию. «Продюсер, — заявил он, — не должен зависеть от мнения и решений совета директоров». И добавил: «Этот бизнес — собачий, и никто меня не съест».
Что не было объявлено при создании MGM, так это то, что было тайно разработано необычное соглашение, согласно которому три человека, стоящие во главе компании, получали привилегию делить пятую часть годовой прибыли между собой, прежде чем все остальные прибыли переходили к другим акционерам. Этот сочный кусок от вершины пирога прибыли должен был быть нарезан следующим образом: пятьдесят три процента — Луису Б. Майеру, что явно свидетельствует о его производственном превосходстве; двадцать процентов — Ирвингу Тальбергу, молодому протеже Майера и его творческой правой руке; двадцать семь процентов — Роберту Рубину, который считался финансовым мозгом компании. И где же, спрашивается, в этой стремительной перетасовке оказался Джо Годсол? На вопрос о том, какой будет должность Годсола в новой компании, Луис Б. Майер лишь улыбнулся и ответил: «Мистер Годсол больше не с нами». Так же таинственно, как и появился, Годсол исчез.
В том же году на голливудской сцене появился еще один грозный конкурент MGM и Сэма Голдвина в лице тридцатитрехлетнего Гарри Кона. Всего шестью годами ранее Кон пришел в Universal Pictures Карла Леммле в качестве секретаря. Теперь же Кон объявил о создании собственной корпорации Columbia Pictures.
Разумеется, с созданием компании Metro-Goldwyn-Mayer Сэму Голдвину больше не нужно было добавлять в титры своих картин неприятную строчку NOT NOW CONNECTED WITH... А в частном порядке ему было приятно и лестно, что новая корпорация решила поместить его имя, защищенное авторскими правами, на своей эмблеме. Несмотря на то, что он не имел никакого отношения к Metro-Goldwyn-Mayer, большинство людей, естественно, считали, что это он. Теперь каждая продукция MGM рекламировала его. Ему особенно нравилось, что его имя на бланке было выше, чем у его конкурента Л. Б. Майера, и он даже мог оправдываться тем, что его имя было самым лучшим из всех, «потому что Metro — это не чье-то настоящее имя». Он был в восторге от того, что компания сохранила его ревущего «льва» в качестве своего фирменного логотипа и товарного знака. Он видел в этом еще один кивок в сторону своего величия, своего бессмертия. Голдвин, чей день рождения был 27 августа, любил замечать: «В конце концов, Лев — это мой знак рождения»[21].
К 1925 году Голдвин и бывшая Бланш Ласки были в разводе уже десять лет, и никто из семьи Ласки не был в хороших отношениях с Сэмом. Как бы ни был горек развод, как бы ни тянулась борьба за маленькую дочь Рут, мать которой в конце концов получила право опеки, как бы ни затягивалась борьба за деньги, как бы ни сыпались на разводящихся обвинения в неверности и других злоупотреблениях, Сэм Голдвин по-прежнему признавался в любви к Бланш. Еще долго после того, как Бланш переехала обратно в Нью-Джерси и вернула себе девичью фамилию (она воспитывала их дочь как Рут Ласки, а остальным членам семьи было запрещено говорить Рут, кто ее отец), Сэм по-прежнему называл Бланш «моей сказочной принцессой». После развода Сэм встречался с актрисой Мейбл Норманд. Но затем, в начале 1925 года, он встретил двадцатиоднолетнюю белокурую актрису по имени Фрэнсис Ховард.
Фрэнсис Ховард родилась в Омахе в 1903 году, а вскоре после этого ее отец перевез семью в Южную Калифорнию, где Фрэнсис выросла в крошечном бунгало недалеко от Сан-Диего. Семья Говардов происходила из английского рода, они были католиками, и воспитание Фрэнсис Говард было строгим, спартанским и массовым. Однако уже в подростковом возрасте она увлеклась сценой, и ей разрешили поехать в Нью-Йорк, чтобы попытать счастья в театре. Ей удалось получить роли в двух малоуспешных бродвейских спектаклях — «Лебедь» и «Слишком много поцелуев» с Ричардом Диксом. Среди разных интересных мужчин, с которыми успела познакомиться юная красавица, был и Кудерт Наст, сын Конде Наста. Однажды вечером она была приглашена на ужин в манхэттенскую квартиру Конде Наста, которая к тому времени стала чем-то вроде салона, где собирались все молодые, талантливые и делающие что-то в Нью-Йорке, чтобы встретиться с иногородними молодыми, талантливыми и делающими что-то людьми. Для этого случая она купила платье за 310 долларов, которое не могла себе позволить.
