Маг-крестоносец - Кристофер Сташеф

Чародей нахмурился:

— Так в чем же тогда сила этих варваров и почему мы их так страшимся?

— Не так уж они страшны, — заверил его Мэт. — Сила их проистекает большей частью из того, что их слишком много, и из того, что многие из них искусны в верховой езде, а также из того, что они жестоки и совершенно безжалостны по отношению к жителям любых городов, которые дерзают противостоять им.

— Что ж, наш калиф хотя бы от этого избавил города, — заметил чародей. — Он защищал их с помощью собственного войска и при этом не ставил горожан перед выбором — сражаться им самим или нет.

— Мудрая тактика, — кивнул Мэт. — Но должен заметить: вражеские колдуны работают в общем-то спустя рукава, кое-как.

— Хочешь сказать, что их нашептанные шайтаном стишки — всего лишь обман?

— Всего лишь сплетни, — подтвердил Мэт. — Слухи, но слухи препротивные. Это не то чтобы ложь, а всего-навсего сильное преувеличение. Но между прочим, полуправда частенько оказывается намного более действенной, нежели откровенная ложь.

— Получается, что россказни о силе варварских колдунов разбухли, будучи передаваемы из уст в уста, — резюмировал чародей.

Мэт кивнул:

— А на самом деле их заклинания очень и очень слабы. В них нет ровным счетом ничего такого, что могло бы смутить любого правоверного долее чем на минуту. И силой они обладают лишь постольку, поскольку кто-то в них верит.

— Но как же... ифриты? — спросил чародей, встревоженно нахмурившись. — Каким колдовством они были вызваны на служение этим мерзким захватчикам?

— Боюсь, что они поддались чьим-то витиеватым уговорам, — сказал Мэт. — Ну и конечно, извечная злоба ифритов тут также возымела действие. Ифриты обожают наслаждаться людскими страданиями, поэтому, безусловно, были готовы поверить каждому слову Арьяспа, когда тот уговаривал их поклониться Ариману. Вероятно, они решили, что это божество, Князь Лжи, способно наделить их еще большей властью над жертвами, которых они смогли бы предавать жестоким пыткам.

— А он способен на это? — затравленно осведомился чародей.

— Я ведь сказал, что он — Князь Лжи, верно? Но ифриты и без его помощи сильны, и еще как! — Мэт покачал головой. — Ты же, о мудрейший, не бойся варварских стихов. Чудовища из ваших сказаний намного опаснее, чем заклинания языческих шаманов.

Тут пропела труба. Чародей-араб устремил взгляд в сторону западных ворот и округлил глаза.

— Что там еще такое?

С той стороны донеслись радостные выкрики, которые вскоре были заглушены боевыми кличами, бряцанием стали и воплями гибнущих людей. Защитники города поспешно отодвинули двенадцатифутовый засов, на который были заперты ворота. Другие воины распахнули створки.

— Глупцы! — в ужасе вскричал чародей. — Неужто они решили впустить в город чужое войско?!

В ворота проскакала могучая белая лошадь, несущая всадника в золоченых доспехах. В правой руке всадник сжимал окровавленный меч, а в левой — щит, на котором красовался герб в виде меровенсских лилий и двойной короны Гардишана. За всадником в город устремились лучники в стальных шлемах и кожаных кирасах, а за ними следом — сотня конных рыцарей.

— Это войско стоило впустить в город и поприветствовать! — воскликнул Мэт, успокоив чародея-араба. — Надеюсь, ты не обидишься на меня, мудрейший. Мне бы хотелось поздороваться с моей супругой!

Химена в недоумении уставилась на джинну.

— Мой Мэтью? Что же он такого мог натворить? Чем оскорбил тебя?

Джинна устремила на нее гневный взгляд.

— Ты что же, жена ему? Что-то ты слишком старая!

— Мне столько лет, что я гожусь ему в матери, — отвечала Химена, которую фраза джинны сильно задела. — Я и есть его мать и горжусь этим!

— Гордишься! — вскричала Лакшми, и от ее голоса содрогнулись стены. — Кем гордишься ты? Похитителем детей? Ночным воришкой?

— Мой сын — воришка? — в ярости воскликнула Химена. — Ты лжешь, бессовестно лжешь!

— Нет, она просто ошибается, — поправил жену Рамон и поднял руку. — Мэтью здесь нет, о прекраснейшая из джинн. Он отправился на Святую Землю, дабы помочь отразить нападение сил Зла, пытающихся захватить Восток. Его нет здесь уже более месяца. С чего ты сочла его похитителем детей, и каких детей?

Лакшми продолжала гневно взирать на людей, но взгляд ее стал менее уверенным.

— Не важно, где он пребывает. Все равно он мог похитить у меня моих детишек!

— Детишек? — вытаращил глаза Рамон. — Так у тебя несколько отпрысков? Какое счастье для тебя и твоего супруга-принца! Но... ваше высочество, почему же вы нам ничего не сообщали об этой радости?

— Ваш сынок сам обо всем узнал! Я породила двоих детей, милашек-близнецов, а когда я нынче утром подошла к их колыбели, дабы покормить их грудью, они исчезли без следа! Их колыбелька опустела, а кто еще, кроме чародея, способен выкрасть детей джинны из дворца их отца?

— Враги снова осаждают стену! — прокричал дозорный. Ночь была холодна, звезды заливали светом город, как бы смеясь над факелами, озарявшими стены. Однако мирный свет звезд, казалось, померк от воплей варваров. Арабы бросились к стенам, зарядили луки и принялись стрелять наугад.

Алисанда склонилась в седле и поцеловала Мэта.

— Если я паду в бою, — прошептала она, — я буду знать, ради чего жила!

— Ты не падешь в бою, — заявил Мэт, поправив шлем на голове супруги. — Мне нужны новые поцелуи, и потому ты должна жить. Ты непременно должна вернуться.

Глаза Алисанды взволнованно сверкнули. Во взгляде ее не было желания: она хорошо понимала, что ее муж говорит не только о поцелуях, а о таких вечерах, как тот, что они провели сегодня вместе.

— Ну, так храни меня получше! — воскликнула она на прощание, развернула коня, пришпорила его и поскакала к восточным воротам. Издавая боевые кличи, следом за ней поскакали рыцари. Пехотинцы бегом устремились за ними. Калиф проводил взглядом меровенсское войско и обратил к Мэту осуждающий взор.

— Как ты допустил, чтобы женщина заняла твое место?

— Это ее место, а не мое, — возразил Мэт. — Она королева по рождению. Но если ты, о господин, хотел спросить, почему я не поскакал в бой рядом с ней, дабы оберегать ее, то я отвечу так: я мог бы это сделать, ибо я — рыцарь, но кроме того, я — чародей, и я оберегу ее намного лучше, оставшись на городской стене. — Он пожал плечами. — Конечно, мне нестерпима мысль о том, что я — не рядом с ней, но так мудрее.

Калиф улыбнулся:

— А мне странно, что вы, франки, так обожествляете своих женщин.

— Мне, честно говоря, это тоже странно, — заверил его Мэт. — Но я мало-помалу к этому привыкаю... Смотри, началось!