Земля имеет форму чемодана - Владимир Орлов

— Послужил уже и не раз, — сказал Куропёлкин. — А теперь пойду в дезертиры. Или повешусь. Или… Что ещё хуже… Вернусь под опеку госпожи Звонковой.

— А она вас, — рассмеялся Селиванов, — сразу и в Люк!

— Вы полагаете? — растерялся Куропёлкин.

— И это нам как раз было бы на руку! — воодушевился Селиванов. — Этот вариант нами даже не рассматривался. Надо же!

— Вряд ли Нина Аркадьевна, — неуверенно выговорил Куропёлкин, — способна за один и тот же проступок назначить повторное наказание.

— А это уже будет наказание за обретение Баборыбы! — радостно заверил Куропёлкина Селиванов.

— Я повешусь, — пообещал Куропёлкин.

— Не выйдет, — сказал Селиванов. — Родина не допустит.

— Посмотрим, — буркнул Куропёлкин.

— Я вас не запугиваю, Евгений Макарович, — сказал Селиванов. — Я просто стараюсь, чтобы вы привыкли или хотя бы начали привыкать к неизбежности нового подвига…

— За что мне это наказание? — вздохнул Куропёлкин.

— Да что вы, Евгений Макарович, — не выдержал Селиванов, — как баба нервная! Не хватало, чтобы вы ещё слезу пустили… Видимо, пришла пора свести вас с Бавыкиным…

240

— Да на кой мне ваш Бавыкин! — рассердился Куропёлкин. — Разговор с ним ничего не изменит. А обувь мне чинить не надо.

— То есть с обувью у вас всё в порядке?

— Да, — подтвердил Куропёлкин.

— Хорошо, — сказал Селиванов. — Стало быть, встречу с Бавыкиным устраивать не будем.

241

— Впрочем, Сергей Алексеевич, — вспомнил Куропёлкин, — одна из кроссовок у меня продырявлена гвоздём.

242

— Хорошо, — сказал Селиванов. — Ваша проблема с кроссовкой будет учтена…

И исчез.

Возможно, удалился (взлетел или унырнул) в своё измерение.

Но возможно, в этом же измерении помещался сейчас и сам Куропёлкин.

Что же касается объявленной дыры в кроссовке, то её не было. И зачем он придумал злокозненный гвоздь, толком Куропёлкин понять не мог. Будет ли учтена его проблема с якобы подраненной кроссовкой, его волновало мало. Хотя желание встретиться с надсмотрщиком над часовыми поясами и кое о чём расспросить его в Куропёлкине несомненно существовало.

Но Башмак молчал. А навязывать кому-либо общение с собой Куропёлкин не любил.

То, что его принялись готовить к новому подвигу (сброс в Люк, выходило, привёл к его первому, по чьим-то понятиям, подвигу), не могло не встревожить Куропёлкина. Какой он был остолоп! Убоявшись немилостей мироеда Верчунова и увольнения из ночных прапорщиков (на что жить-то в Москве?), сунулся в хозяйство неведомой ему мадам Звонковой. Где теперь Верчунов с фальшивыми песо? Но вдруг и его посчитали нужным вернуть на историческую родину? Только этого не хватало! Видеть его мерзкую рожу Куропёлкин не пожелал бы. А вот побывать в Грибных местах своих бывших коллег-артистов, даже таких, как Серёженька Стружкин и «шерстяные», он бы не отказался. А уж потрепаться с поручиком Звягельским вышло бы просто удовольствием.

«Стоп! — сказал себе Куропёлкин. — Расчувствовался! Может, мемуары начать писать о Грибных местах? Нечего жить приговорённым к подвигу! Бежать! И чем скорее, тем лучше! Не пугаться аллигаторов и ламантинов в майамских протоках, а придумать верный способ исхода отсюда…»

243

Но и в день своего решения ничего путного не придумал.

И дальше будто бы не спешил.

Однако уверил себя в том, что нечто остроумное и исполнимое придумает. И понял, что встреча с Бавыкиным нужна ему именно для того, чтобы придумать.

Вот потому-то, видимо, он и выкрикнул в спину уходившему Селиванову неожиданную и для него самого фразу о гвозде и дыре в кроссовке.

И положил себе: ждать.

Заказал новые книги. Среди них объёмно-увесистый Энциклопедический словарь.

И самое существенное. Заказал Дуняше на обед рекомендованную ему «Осетрину по-монастырски».

— О! Наконец-то! — обрадовалась Дуняша. — Ваш заказ будет одобрен Ниной Аркадьевной!

— Неужели она интересуется моими вкусовыми пристрастиями? — спросил Куропёлкин.

— Очень даже интересуется, — заверила Дуняша.

— И небось циферками заносит в долговую книгу ущербы от моих кутежей и пиршеств?

— Какой же вы мелочный человек, Евгений Макарович! — воскликнула Дуняша. — Да что значат для хозяйки ваши копеечные траты!

— Ну, если её не волнуют мои траты, то наверняка их учитывает господин Трескучий, — сказал Куропёлкин. — И всё им учтённое позже будет использовано против меня.

— Его сейчас здесь нет, — сказала Дуняша.

— А Нина Аркадьевна здесь есть, — будто бы лишь для себя произнёс Куропёлкин, — и её интересуют рыбные блюда…

Дуняша, похоже, ждала от него новых слов.

— А Башмак всё молчит, — сказал Куропёлкин.

— Это вы к чему? — насторожилась Дуняша.

— Молчит, и всё.

— Но вы ведь можете нажать на один из гвоздей, — сказала Дуняша.

— Вам это нужно? — спросил Куропёлкин. — Именно вам, Дуняша?

Ответить Дуняша долго не решалась.

— То есть и без моего нажимания на обувной гвоздик вы, Дуняша, можете обойтись? — спросил Куропёлкин.

— Могу, — подумав, сказала Дуняша.

— Из чего следует предположение, что у вас и без Башмака-путешественника есть способы связываться с важной для вас личностью…

— Это ложные предположения! — разволновалась Дуняша.

— Дуняша… — укоряюще протянул Куропёлкин.

— Прошу, Евгений Макарович, — взмолилась Дуняша, — никому не говорите о своих догадках!

— А мне и некому здесь говорить о чём-либо… — печально сказал Куропёлкин.

— Ой, Женечка! — воскликнула Дуняша-Шоколадница. — Не зарекайтесь! Вас ещё ждут радости! И приятные разговоры.

244

— Это где же ждут? — спросил Куропёлкин. — Здесь? Или в других местностях?

— Неважно где! — сказала Дуняша. — Главное — заказывайте рыбные блюда!

245

«Осетрина по-монастырски», несомненно, понравилась Куропёлкину. Единственно, нехорош был хрен. «Да, — призналась Дуняша. — Поспешили. Свой, домашний, не всегда успевают готовить…»

А Куропёлкину пришли на ум Волокушка, отчий дом. Вспомнил, как он мальчишкой приготовлял (или, вооружённый тёркой, участвовал в приготовлении) хрен, в особенности к холодцу или к заливной рыбе. Любил это занятие. Плакал, но любил.

В Волокушке, в соседних избах, уже резали очищенные палки корней хрена, бросали кусочки их в жерла мясорубок и струйками выдавливали чуть жидкую белую массу в приготовленную посуду. Ощущали досады в горле, шмыгали мокрыми носами, слёзы утирали и вертели рукоятку кухонного инструмента… В доме Куропёлкиных уступки новым способам готовки пищи не одобрялись, наверченный мясорубкой хрен там не нравился, и Женьке приходилось (без протестов, а по житейской привычке) брать мелкую тёрку и с терпением измельчать на ней ядрёные палки хрена… А если добавить в жижу чайную ложку уксуса… А если бросить в неё щепотки сахара… Это был хрен так хрен! И к студню, и к рыбе!

— А у вас, Дуняша, каша из банки детского питания, а не хрен! — укорил горничную Куропёлкин.

— Из тюбика, — смутившись, призналась Дуняша.

— Вот тебе раз! — удивился Куропёлкин. — Приехали!

Намерен был поинтересоваться, неужели и Нина Аркадьевна, хозяйка, была согласна употреблять поспешный этакий хрен, но будто испугался своего интереса. Зачем интересоваться мелочами чужого быта, не имеющего к его жизни никакого отношения?

А вот Волокушка снова стала ему мила. Жил бы он там и теперь, кем — неважно, конюхом ли, трактористом ли трелёвочного, плотником, сборщиком трав, охотником за груздями и клюквой, не мотался бы по России вослед поманившим его выгодам, любопытству и сладко-туманным фантазиям… Жил бы сейчас пусть и бедно, но в свободе честного гражданина, в спокойствии уговора с людьми и природой. И никто не требовал бы от него готовности к бессмысленному подвигу…

246

Если бы да кабы.

Бежать!

Но будто бы ожидал какого-то решительного знака судьбы и соображения о планах побега откладывал.

Сытно было ему и комфортно.

Энциклопедический словарь Куропёлкин заказал исключительно для того, чтобы со вниманием прочитать статьи о внутреннем строении Земли. Заглянул в них и тут же захлопнул словарь. Зачем запугивать себя заранее? К тому же мало ли какие отчаянные чудеса могли прийти в голову укротителю Чемодана и реставратору обуви Бавыкину?

А вот раздел «Рыбные блюда» с картинками в «Книге о вкусной и здоровой пище» Куропёлкин изучал теперь с удовольствием.

Рыбы рекомендовались к кулинарным опытам речные. Куропёлкин вдруг понял, что за последние месяцы его бестолковщины он чуть ли не забыл названия многих именно речных рыб. Щука, линь, сырок, окунь, судак и даже карась будто выпали из его памяти, и что уж совсем безобразно, печорская навага с икрой к блинам широкой масленицы давно не попадала на его стол. Одной из причин этой, как теперь понимал Куропёлкин, глупости стала пропажа из магазинов обычной, некогда дешёвой рыбёшки и забитость прилавков искусственными норвежскими, а потом и немецкими лососями и форелями, откормленными в рыбьих угнетениях какой-то химической дрянью, розовыми от химических же красителей и воняющими перебором рыбьего жира. От них Куропёлкина тошнило.