Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы - Владилен Орлов

Моих друзей-товарищей, Шалевича и Хвощинского, взял Бойко, а я попал в команду Лейтенанта, чем был немало огорчен. Команда состояла из наших связистов, кого-то из огневиков, из обслуживающего персонала и из штаба дивизиона, всего человек 20–30.

На передовой побывали только я и пара связистов, остальные «околачивались» на огневой и в ближнем тылу (кухня, первый промежуток связи, стоянка автомашин…). Был среди нас и бывалый фронтовик (назову его Бывалый, так как не помню ни имени, ни фамилии), который прошел всю войну с самого начала. Ему было под сорок (старик — по нашим понятиям), служил связистом, обычно на тыловых позициях. Надежд на его опыт не было, поскольку его так поразил начальный период войны, что, изредка вступая в наши разговоры, он твердил: «Вы немцев не знаете. Они еще нам ох как дадут!» Его не слушали, а то и подтрунивали. Мы уже в Германии, а он все твердит: «…вот как сейчас немцы дадут, слабо не покажется…» Мы считали его паникером и «сдвинутым» на ужасах 1941 года. Получилось, что не очень у нас боевая команда. Боевую команду взял комбат.

Лейтенант выстроил нас и как-то по-товарищески сказал, что надеется на нашу поддержку и подсказку в этом первом для него бою. Я и еще кто-то громко заверили, что пусть не сомневается, что нам не впервые быть в разных переделках и мы знаем, что и как надо делать… Большинство промолчало, погруженное в думы о предстоящем штурме. В действительности все, в том числе и я, впервые шли вместо пехоты. До сих пор кое-кто из нас (из разведчиков и связистов) шел за пехотой, а здесь было совсем по-другому. Меня, помимо понятного волнения, очень беспокоило отсутствие очков. Я же не увижу немца, а он увидит первый и…!

Началась артподготовка. Мы собрались у придорожного вала, за которым было поле перед городом. У вала приютилась кухня, и старшина, подчеркнуто заботливо, с пониманием, налил каждому по 100 граммов спирта в кружку «для храбрости». Я развел спирт водой и глотнул четверть кружки, а остальное кому-то отдал. В голове зашумело, и напряжение спало. Лейтенант или, скорее, комбат сказал, что наша группа идет через расположенный рядом проход в придорожном валу. Далее атакует по полю слева от дороги, ведущей в город, а другая группа, с комбатом во главе, атакует справа. Задача — захватить первые дома на окраине. Следом за нами на прямую наводку, т. е. практически в наши ряды, выедет вся наша 6-я батарея. Она будет поддерживать нас огнем прямой наводки для дальнейшего продвижения. Я набил карманы патронами, взятыми у старшины, вогнал обойму в свой карабин и который раз посетовал, что у меня нет автомата. Заменить автомат у старшины все не получалось. Он утверждал, что никак не получит. В то же время Шалевич и Хвощинский неоднократно говорили мне: прихвати во время боя бесхозный или брошенный кем-то автомат, а карабин брось, не трусь, будь посмелее, так делают все. Все-то все, но подходящий случай не подворачивался, да и неловко было хватать чужое. Вскоре такой случай наступил, хотя я вспоминаю о нем с некоторым смущением.

Между тем артподготовка заканчивалась и наша группа сосредоточилась у прохода. Вот прозвучали последние залпы, и мы, вслед за Лейтенантом, высыпали на нейтральное поле. Погода была хмурая, слабый снежок и легкий туманец, в общем, хмарь. «Это хорошо, — мелькнуло у меня. — Мы не очень заметны, а ребята в команде подскажут, когда приблизимся к немцам». Мы дружно побежали. Лейтенант бежал, кажется, впереди или сбоку от меня. Впереди голое поле с одиночным деревом, а метрах в двухстах, в туманной дымке, прорисовывалась линия кустов с одинокими деревьями. Ага, там, наверно, овраг и передовая немцев, подумал я. Справа тянулась упомянутая дорога, обсаженная деревьями, и за ней, впереди, смутно проступали контуры строений — предместья города. Тут же мелькнула мысль, что надо быстрее бежать вперед к какому-либо укрытию, пока немцы не очухались от артподготовки и не открыли прицельную стрельбу, а там оглядеться и действовать по обстановке. Впереди у дороги, близ немецких позиций, почти на окраине города, я заметил черное пятно, очевидно, валялась разбитая часть машины. Наметив эту цель, я с карабином наперевес припустился во всю прыть и вдруг обнаружил, что бегу первый и рядом никого. Остановился. Тут же ко мне поодиночке подбежала вся группа. Образовалась толпа. Лейтенанта не было, он исчез. Убили? Но никто не видел его падающим. Все растерянно оглядывались, что и как теперь делать — нет командира. Кое-кто уже бросился на землю, залег. Замешательство длилось уже с полминуты. Тут я понял, что промедление смертельно. Нашу группу наверняка засекли и сейчас накроют огнем. «Кучей стоять нельзя, нас накроют! — крикнул я. — За мной, к укрытию, дистанция 10 метров!» — и, не оглядываясь, припустился вперед что было сил. Засвистели пули: фьють-фьють, даже как-то нежно. По нам открыли огонь. Страха не было. Одна мысль — добежать до укрытия. Вот и оно, я, с готовым вырваться сердцем, плюхнулся за развороченный борт транспортера или танка и приготовился стрелять из карабина. Подумалось — отличное укрытие! Броню не пробьешь, и места для всех хватит! Рядом валились бойцы нашей группы. По укрытию часто забарабанили пули, кажется, из пулемета. Но здесь было пока безопасно, главное, не высовываться, когда очередь. Я огляделся. Все вопросительно смотрели на меня: что дальше? Я понял, что невольно стал командиром нашей группы (больше некому!), и почувствовал ответственность за дальнейшее. Посмотрел назад и увидел, что неподалеку, прямо на бугре, плюхнулся наш связист Бывалый. «Беги сюда, скорее, ведь убьют на бугре!» — кричал я ему несколько раз, махая рукой, но он не поднимался. Возможно, страх сковал его волю, и под свист пуль он боялся подняться, хотя до нас было каких-то 30–40 м. Вот и старослужащий, думал я, прошел всю войну и ведь должен понимать, что там оставаться нельзя, погибнет. Через пару минут раздался страшный вопль, в него попали, ранен. Я отрядил двоих с наказом оттащить его через дорогу и дальше в тыл к фельдшеру, а также сообщить об исчезновении Лейтенанта и, главное, получить команду на дальнейшее. Они в промежутки затишья добрались до Бывалого и быстро уволокли его за дорогу, где было безопаснее. Там нашли фельдшера, перевязали и отправили бедолагу дальше. Вернувшийся позже солдат сказал, что дело нашего Бывалого плохо, ранило в живот и шансов выжить мало.

Мои ребята постреливали из укрытия в сторону немцев, точнее их позиций, откуда они огрызались, но что делать дальше? Ведь никакой связи и нет бинокля, чтобы уточнить обстановку. В бинокль-то я все увижу. И тут мы услышали сзади рокот машин и оглянулись. По шоссе с интервалами в 100–150 м двигались «Студебекеры» нашей батареи с прицепленными орудиями. Немцы даже прекратили стрельбу от такой наглости, возможно, просто испугались. Увидев нас, первая машина остановилась напротив нашей позиции. Выскочивший из кабинки бледный командир взвода, лейтенант Полиниченко, прокричал: «Где немцы?» Я махнул рукой вперед, хотя точно не знал, где, сколько и как они расположились. Полиниченко был первый раз на прямой наводке и нервничал. Однако тут же приказал изготовиться к стрельбе. Молниеносно сбросили ящики со снарядами, отцепили и развернули пушку, стали закреплять сошники, вкатили первый снаряд. Из кабины машины выглянул шофер, Маршалкин, и, обращаясь почему-то ко мне, а не к своему командиру, спросил: «А мне что делать?» Я крикнул: «Быстрей разворачивайся и вон отсюда…» Это была, как оказалось, очень правильная команда. Маршалкин быстро развернулся и стрелой помчался обратно. Его машина оказалась единственной, уцелевшей в нашей батарее. Далее началось непонятное.