Прошлое с нами (Книга первая) - Василий Петров

После отъезда лейтенанта Величко прибыл замполит. Он бодрился, но скрыть волнение не мог.

— Где командир батареи? Как дела, чем занят личный состав? — спрашивал замполит.— Пойдемте, поговорим с людьми...

Со стороны парков летит «хеншель», курс на Зимно. Замполит оборвал речь. Стреляют оба ручных пулемета и орудийные номера из карабинов. В ушах стоит треск.

— Что это, товарищ лейтенант?.. Неужели наши, люди... стреляют?

Да, конечно.

— Но...— замполит всплеснул руками,— товарищ лейтенант, мы не имеем права...

Ничего не поделаешь. Личный состав 3-й батареи привлекается к стрельбе по корректировщику с 3-х часов 10-ти минут.

— Как можно...— с дерева падали ветки, срезанные очередью ручного пулемета. Политрук остановился:

— Товарищ лейтенант, вы не имеете указаний, самовольно действуете...

«Хеншель» опасней бомбардировщиков, он корректирует огонь немецкой артиллерии. 3-я батарея прибегла к стрельбе в целях самообороны, будучи вынуждена, и поэтому не нуждается в чьих-либо указаниях.

Спираль в направлении монастыря, которую описал «хеншель», снова привела его в район огневых позиций.

— Воздух! — объявил сидевший на дереве наблюдатель.— Воздух... воздух! — слышалось со всех сторон. Стрельба возобновилась. Политрук сокрушенно вздыхал, оглядывался.

— Командиру батареи вы доложили? Разве можно без разрешения? Ваша опрометчивость, товарищ, лейтенант... Опасно, ведь мы на границе. Возможно, фашистская провокация... Подождать бы... пока выяснится...

С начала огневого налета противника 3-я батарея действовала в соответствии с инструкцией на случай войны. Не знаю, как называется то, что произошло... нападение или провокация, но боевые действия начались — это факт. Тщетно я пытался успокоить замполита. Он крайне взволнован. Порывался идти куда-то, поминутно поправлял одежду.

— Воздух! — кричал со своего насеста наблюдатель.— Товарищ лейтенант, глядите, глядите... сколько их....

Рокот, едва слышимый вначале, нарастал с каждым мгновением, близился. Политрук поднял голову и умолк.

— Десять... двадцать... тридцать,— со страхом, в каком-то упоении выкрикивал наблюдатель,— пятьдесят... семьдесят...

Со стороны границы курсом на юго-восток шла крупная партия бомбардировщиков. За ней вторая, третья.

Замполит проводил воздушную армаду взглядом и, когда гул затих, спросил наблюдателя.

— Сколько вы насчитали?

— Сто восемь.

— Куда они полетели? — спросил политрук.

— Не знаю точно... товарищ политрук,— ответил наблюдатель,— на юго-восток... высота две-три тысячи метров.

Всходило солнце. Противник продолжал вести методический огонь по району монастыря и опустевшим паркам. На дороге, которая вела в лес северо-западнее Зимно и дальше на Хотячев, движение машин усилилось. Замполит взглянул на часы.

— Пять тридцать восемь... вы говорите обстрел начался в три часа?

Да, в 3 часа 02 минуты. Немцы ведут боевые действия уже 2 часа 36 минут.

— Когда вернется командир батареи?

Неизвестно. Скоро, надо думать. Он приказал подготовить позиции для круговой обороны.

Политрук осведомился, что для этого сделано, и снова начал сокрушаться по поводу того, что огневые взводы вели стрельбу, не имея указаний.

— Как дела, товарищи красноармейцы? — политрук подошел ко 2-му орудию. Орудийные номера поднялись со своих мест.

— Теперь уже... всему конец... никаких дел... война,— ответил за всех сержант Дорошенко.

Стали подходить люди других орудий. Послышались вопросы. Как на границе? Что предпринимается? Потери? Почему бездействуем?

— Товарищи красноармейцы, нельзя в такое время рассуждать сгоряча. Фашисты задирают нас, они хотят начать войну и взвалить вину на Советский Союз... возможно,провокация...

— Разрешите, товарищ политрук, трясло-то как монастырь?.. Ходуном ходили стены... света белого не видно... и людей сколько побило... сгорел тягач,— раздались возражения.

— Товарищи красноармейцы, фашисты осложняют отношения...

— Чего уж осложнять... вот все, гудит... По границе бьют... а самолетов-то сколько? Летят и летят, конца-краю нет... война... зачем говорить? — кричит кто-то из задних рядов.

Огневики — люди покладистые и сдержанные, говорят все разом, нельзя узнать. Голос политрука тонул среди выкриков.

— Внимание! — подал команду Гаранин.— Старший сержант Проценко, разобраться всем по расчетам... говорите по одному.

Шум затих. Политрук получил возможность продолжить объяснения, но ненадолго. Трудно убеждать людей, когда слова не вяжутся с действительностью. Гаранину снова пришлось угомонять огневиков.

— Если это провокация, то при таком настроении... она легко может перерасти в войну. Кто в ответе? — спрашивал Шапир.— Товарищи, я пойду к замполитруку дивизиона, выясню, не беспокойтесь.

— По местам! — распорядился Гаранин. Время 6 часов 10 минут. Грохот в стороне границы пе прекращался. То нарастал, то становился тише. Явно перемещается к югу. В небе плывут бомбардировщики, большими и малыми партиями. Наблюдатели уже потеряли счет. Реже слышен «воздух». Сигнал подавался теперь только при появлении «хеншеля». «Юнкерсы» летели стороной.

— Воздух! — кричат наблюдатели.

«Хеншель» прошел над селом и после разворота скрылся за горизонтом.

— Воздух! — слышится снова.

Двадцать семь «юнкерсов», высота полторы тысячи метров. Курс на монастырь. Бомбардировщики миновали район позиций, началось перестроение в кильватер. Ведущий потянул стаю к городу и вдруг ринулся вниз, как оброненный камень. Казалось, самолет потерял управление и не выйдет из пике, но он вышел. Едва не коснувшись крыш, взмыл вверх почти по вертикали, уходил от разрыва бомбы. За ведущим последовала вся стая.

Прошло не более четверти часа. «Воздух!» Бомбардировщики нанесли новый удар по объектам во Владимире-Волынском.

— Мне очень не нравятся эти маневры... над нами, — проговорил Гаранин, когда затих гул самолетных двигателей,— что ему стоит спикировать на кладбище? — и умолк. Приближалась новая стая самолетов.

Наши позиции замаскированы, кладбище не привлекает внимания. По всей вероятности, «юнкерсам» указывают цель перед вылетом.

— Кто их знает,— продолжал Гаранин, когда самолеты удалились,— у нас ведь только стрелковые ячейки... ни одной приличной щели.

Да, ровики мелкие, глубина не более двух штыков. Для круговой обороны ненадежно. Гаранин отдал приказание дооборудовать щели.

Я вернулся к пригорку, где установлена буссоль, телефонный аппарат. В голове — ералаш. Что творится вокруг? С начала огневого налета меня не оставляла уверенность — началась война, но в толчее казармы усомнился. Неужели так начинается война — великое бедствие, несущее гибель миллионам людей? И мне казалось, что это наваждение, кошмарный сон, дым рассеется, наступит тишина. Увы, разрывы снарядов не оставляли никаких надежд. Позади меня орудийный номер споткнулся, упал, окровавленный, лицом в пыль, с карабином, ранцем, противогазной сумкой. Он недвижим, он мертв, а другие бежали мимо, охваченные ужасом. Человеческая смерть на глазах. И понял — это начало, первая жертва, принесенная на алтарь войны огневыми взводами 3-й батареи, и больше не сомневался. Потому-то и отдал приказание стрелять по корректировщику, когда еще не раздалось ни одного выстрела.