Письма молодого врача. Загородные приключения - Артур Конан Дойль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но в целом он наверняка не так заумен, как это название? – произнесла она, стараясь приободрить Чарльза.
– Он просто ужасен. Знаете, у него встречаются чудесные места. Полет трех голландцев, «Эрве Риэль» и кое-что еще – отличные пассажи. Но вот на прошлой неделе мы читали одну вещицу. Тетя споткнулась на первой же строке, и для этого нужно очень много, поскольку она прекрасно понимает автора. Эта строка звучит как «Сетебос и Сетебос и Сетебос».
– Похоже на какое-то заклинание.
– Нет, так зовут персонажа. Сначала я подумал, что это три разных господина, но тетя говорит, что это один человек. А потом автор продолжает: «Он думает, что обитает в лунном свете». Очень странный пассаж.
Клара Уокер снова рассмеялась.
– Вам не надо думать о расставании с тетушкой, – сказала она. – Представьте, как ей будет без вас одиноко.
– Ну, да, я об этом думал. Однако надо помнить, что тетя во всех отношениях еще далеко не бальзаковского возраста и весьма недурна собой. Не думаю, чтобы ее неприязнь к мужчинам распространялась на конкретных людей. Она может завязать новые отношения, и тогда я стану третьим лишним. Все складывалось прекрасно, пока я был мальчиком, и был жив ее первый муж.
– Но, боже правый, не хотите же вы сказать, что миссис Уэстмакотт собирается снова выйти замуж? – ахнула Клара.
Молодой человек посмотрел на нее вопрошающим взглядом.
– О, это, знаете ли, лишь эмпирическое предположение, – ответил он. – Однако, разумеется, это может произойти, и мне хотелось бы знать, к чему тогда приложить руки.
– Я бы очень хотела вам помочь, – проговорила Клара. – Но я и вправду очень мало знаю о подобных вещах, однако могу поговорить с отцом, у которого огромный жизненный опыт.
– Сделайте одолжение, поговорите, буду вам очень благодарен.
– Обязательно поговорю. А теперь я должна проститься с вами, мистер Уэстмакотт, поскольку папа забеспокоится, куда это я запропастилась.
– Спокойной ночи, мисс Уокер. – Он приподнял фланелевую кепку-тенниску и направился к себе в сгущавшихся сумерках.
Клара думала, что они были на лужайке последними, однако, оглянувшись с лесенки, ведшей к высоким створчатым окнам, она заметила две темные фигуры, направлявшиеся к их дому. Когда те приблизились, она узнала в них Гарольда Денвера и свою сестру Иду. Клара услышала их неразборчивые голоса, затем раздался так хорошо ей знакомый мелодичный, несколько детский смех.
– Я просто в восторге, – послышался голос Иды. – Мне так отрадно и приятно это слышать. Я ведь раньше и понятия об этом не имела. Ваши слова удивили и обрадовали меня. Ах, как же я рада.
– Это ты, Ида?
– Ой, это Клара! Мне пора домой, мистер Денвер. Спокойной ночи!
Затем в темноте послышался шепот, смех Иды и слова Гарольда «Спокойной ночи, мисс Уокер». Клара взяла сестру за руку, и они вместе вошли в дом через высокую створчатую дверь. Доктор ушел к себе в кабинет, и в столовой было пусто. Стоявшая на буфете небольшая красная лампа дробилась на десятки отражений в посуде и блестящем красном дереве, но отбрасывала свет лишь в большую полутемную комнату. Ида, пританцовывая, подошла к большой высокой лампе, но Клара удержала ее за руку.
– Мне нравится этот приглушенный свет, – сказала она. – Может, поболтаем?
Она уселась в большое кресло доктора, обитое красным плюшем, а сестра устроилась на низенькой скамеечке для ног, глядя на Клару с улыбкой на губах и озорным огоньком в глазах.
На лице Клары читалась какая-то тревога, которая рассеялась, когда она поглядела в чистые голубые глаза сестры.
– Ты хочешь мне что-то сказать, дорогая? – спросила она.
Ида слегка надула губки и пожала плечами.
– Генеральный прокурор предоставил слово стороне обвинения, – сказала она. – Ты собираешься подвергнуть меня перекрестному допросу, и не отрицай этого. Очень жаль, что тебе не переделали твое серое атласно-фуляровое платье. Если отделать его снизу и вшить спереди свеженькую беленькую вставку, то оно бы смотрелось, как новое, а сейчас у него вид совсем никуда.
– Ты допоздна задержалась на лужайке, – безжалостным тоном произнесла Клара.
– Ну, да, немного. И ты тоже. А мне ты ничего не хочешь сказать? – И она рассмеялась звонким, мелодичным смехом.
– Я заболталась с мистером Уэстмакоттом.
– А я заболталась с мистером Денвером. Между прочим, Клара, скажи мне честно, что ты думаешь о мистере Денвере? Он тебе нравится? Как на духу!
– Он мне очень даже нравится. По-моему, он один из самых благородных, скромных и мужественных молодых людей, каких мне довелось встречать. Так что, дорогая, тебе нечего мне сказать?
Клара по-матерински погладила сестру по золотистым волосам и наклонилась, чтобы услышать ожидаемое признание. Она всей душой желала, чтобы Ида стала женой Гарольда Денвера, и услышанные ею в тот вечер на лужайке слова не оставили у нее ни малейшего сомнения, что между ними складывается симпатия.
Но признания Иды не последовало. Клара увидела лишь озорную улыбку и веселый блеск ее голубых глаз.
– Это серое фуляровое платье… – начала Ида.
– Ах ты, дразнилка! А теперь давай-ка задам тебе тот же вопрос. Тебе нравится Гарольд Денвер?
– Ой, он просто прелесть!
– Ида!
– Так ты же сама спросила. Вот что я о нем думаю. А теперь, дорогая моя инквизиторша, больше ты от меня ничего не услышишь. Придется тебе подождать и не очень любопытничать. Пойду посмотрю, что там папа делает.
Она вскочила на ноги, обняла сестру, прижала к себе и упорхнула. Ее чистое контральто, напевавшее рефрен из «Оливетты», становилось все тише и тише, пока не смолкло вместе со звуком хлопнувшей где-то вдалеке двери.
Однако Клара Уокер все так же сидела в полутемной столовой, положив подбородок на руки, и задумчиво глядела в сгущавшуюся темноту. Ее долг, долг незамужней старшей дочери, состоял в том, чтобы взять на себя роль матери и направлять младшую сестру по пути, который она сама еще не прошла. С момента смерти матери о себе Клара не думала, все ее мысли были об отце и сестре. В своих собственных глазах она считала себя простушкой и знала, что зачастую бывает непривлекательной как раз тогда, когда ей больше всего хочется выглядеть именно таковой. Она видела свое лицо в точности так, как его отражало зеркало, но не замечала быстрых перемен его выражений, которые и придавали ей неповторимое очарование: глубокой жалости, сочувствия, дивной женственности, которые влекли к ней всех, пребывавших в сомнении
