Восстановление Римской империи. Реформаторы Церкви и претенденты на власть - Питер Хизер

Эта озабоченность уходит корнями в беспрецедентное величие того положения, которого Карл добивался для себя в латинском христианском мире. К тому времени, когда он добавил королевство лангобардов к своим существующим владениям, они в своей совокупности в общих чертах совпадали с территориями старой Западной Римской империи. Италия лангобардов и объединенное Франкское королевство (которое уже включало все главные владения плюс Алеманию, Фризию и Тюрингию) дали Карлу непосредственную власть над территорией, которая была гораздо больше, чем что-либо достигнутое даже самым выдающимся Меровингом в VI в. или любым франком-предшественником. Эта история не закончилась в 774 г. Власть над двумя независимыми герцогствами лангобардов Беневенто и Сполето была должным образом добавлена в общий котел, а совершенно ничем не спровоцированное вторжение в Баварию в 787–788 гг. привело под непосредственную власть Карла последнее из старых герцогств-сателлитов. Тем временем шла долгая и острая борьба за завоевание Саксонии и искоренение распространенного там язычества. Борьба началась с серьезными намерениями в 772 г., и первый ее этап, длившийся до середины 780-х гг., включал в себя насильное обращение в христианство и массовое убийство 4,5 тысячи его противников в 782 г. После короткого затишья восстание разразилось снова в 793 г., но второй этап борьбы в основном ограничился Северной Саксонией, где он и закончился финальным раундом массовой депортации неугодных в 804 г. Но даже это не истощает список завоеваний, так как необходимо добавить значительную степень экспансии в Северную Испанию и полное уничтожение королевства аваров между 791 и 796 гг., после которого, как сообщает Эйнхард, во Франкию потянулась длинная вереница повозок, нагруженных богатствами[211].

После этого удивительного завоевания и фактически с момента сдачи Дезидерия король франков стал Карлом Великим, не имевшим себе равных в пределах латинского христианского мира. Сфера влияния Константинополя к этому моменту ограничивалась разрозненными территориями в Южной Италии, а род вестготских монархов в Испании был уничтожен мусульманским завоеванием. Тот факт, что Карл Великий написал несколько уважительных писем королю Мерсии Оффе в 790-х гг., привел к тому, что некоторые стали считать Оффу ему ровней, но это чепуха. Король франков правил большей частью Центральной и Западной Европы, тогда как сфера влияния Оффы распространялась на южные графства Англии (карта 11, с. 278)[212]. Никакого соперничества не было.

Папскую власть волновал не только факт продолжающихся успехов Карла Великого, два из которых – завоевание саксов и аваров – раздвинули границы христианского мира и уничтожили различные направления язычества. Проблема состояла в той значимости, которую франкский король и круг его советников – светских и церковных – могли им придать. Как правитель более чем одного отдельного королевства и объединитель почти всей латинской христианской Европы Карл Великий стал настолько крупнее просто короля, что титул императора в какой-то момент просто был обязан замаячить на горизонте. Когда именно это произошло с самим Карлом Великим – непростой вопрос. К 790-м гг. факты ясно говорят о том, что титул императора обсуждался при дворе Карла Великого как единственный соответствующий к его новому статусу. И идеи о титуле императора, и общая концепция империи неожиданно возникают в это время в произведениях придворных интеллектуалов, но это не означает, что все эти замыслы не циркулировали уже какое-то время.

Я лично подозреваю, что завоевание лангобардов стало фактором, изменившим правила игры. Как только у короля и его советников появилось время подумать об этом беспрецедентном успехе хоть сколько-нибудь серьезно, слова «империя» было не избежать для обозначения территориального образования, которое теперь охватывало более чем одно королевство. И даже гораздо важнее вопроса «что создал Карл Великий?» было связанное с ним «почему он сумел создать это?». Учитывая раннесредневековое понимание исторического движения, не было совершенно никакого выбора, когда пришла пора отвечать на этот вопрос. Карл Великий сумел создать свою империю, состоявшую из многих королевств, потому что так хотел Бог; он был представителем Бога, действовавшим в мире людей[213].

Такие мысли давно позволяли императорам и королям вмешиваться в церковные дела, когда они этого хотели, и снова в 790-х гг. Карл Великий поиграл мускулами своей религиозной власти весьма многозначительно. Случай был предоставлен – непредумышленно – Константинополем. Постоянная череда потерь, которые он нес от рук мусульман в первой половине VIII в. (те самые потери, которые позволили лангобардам войти в Равенну), в конечном итоге породила идеологический кризис. Если христианство было правильной религией, а император Восточной Римской империи – Божий избранник, то почему империя, по всеобщему мнению поддерживаемая абсолютно всемогущим Божеством, проигрывает так много сражений неверующим? Основанный на примере из Ветхого Завета, в котором сыны Израиля регулярно караются за исповедование ложной религии, ответ был очевиден: империя делала что-то, что оскорбляло Господа, Который послал мусульман в качестве предупреждения, чтобы вернуть Свой народ на стезю праведности.

Гораздо более произвольным являлся ответ на вопрос, что́ именно Бог счел столь оскорбительным. При императорах Льве III и его сыне Константине V правящие круги Константинополя формально придерживались той точки зрения (по причинам, которые по сей день остаются неясными), что дело было в почитании икон – священных образов. В восточном христианстве всегда считалось, что иконы хранят что-то от сущности своего изображения и поэтому могут функционировать как религиозная горячая линия с изображенными на них святыми, Матерью Божией, Иисусом. Иными словами, икона, будучи видом реликвии, могла быть использована как портал – «окно в Небеса», чтобы получить доступ к посреднической священной силе изображенного на ней лица. Насколько мы можем судить, поклонение иконам давно уже было принято в восточном христианстве, но с 700 г. получила распространение идея о том, что они на самом деле – «идолы», объявленные вне закона в десяти заповедях, и что именно практика поклонения им и вызывала такое раздражение Всемогущего. При императорах Льве и Константине иконы были уничтожены, а их почитание считалось противозаконным, но это учение не приняли на Западе, и папы один за другим радостно осуждали официальную точку зрения Константинополя как еретическую. Ситуация снова изменилась в конце 780-х гг., когда новая имперская власть в лице императрицы Ирины, которая сместила и ослепила своего собственного сына Константина VI (еще один пример любви среди членов раннесредневекового королевского рода), совершила крутой поворот в религии. В 787 г. в Никее был созван новый собор, и иконы во всем своем великолепии как религиозные источники силы снова вошли в моду. Когда весть об этом пришла на Запад, папа Адриан провозгласил, что он счастлив, и отпраздновал возвращение Константинополя в стадо Христово[214].

Карл Великий и его церковнослужители придерживались другой точки зрения. После тщательных приготовлений король созвал синод во Франкфурте, где прямо под носом у представителей папы римского была сформирована позиция, отличная от той, которую пропагандировал Адриан. На синоде согласились, что религиозные картины – это хорошо, но лишь для наставления: константинопольская доктрина об иконах как реликвиях силы была отвергнута. Главной целью самоутверждения Карла Великого здесь являлся, безусловно, Константинополь, а не Рим. К этому времени разговоры об империи уже ходили при дворе франкского короля, и, по крайней мере, сначала позиция, использованная для оправдания возможного повторного утверждения империи на Западе, состояла в том, что ее константинопольская версия совершенно ошибочна. Таким образом, религиозная ошибка оказалась отличной палкой для битья Византии. В 790-х гг. эти нападки подкреплялись той мыслью, что с учетом библейских представлений о правильных отношениях между мужчинами и женщинами ясно, что женщина – Ирина, разумеется, – никак не может на законных основаниях занимать положение императора – Богом избранного вождя христианского мира. Эта агрессивная установка по отношению к Константинополю показывает, что разговоры об империи при дворе Карла Великого не были просто игрой, в которую играли его интеллектуалы. Тот факт, что столь много энергии уходило на споры о том, что византийская версия империи незаконна в глазах Бога, показывает, что сам Карл Великий положил глаз на имперский приз[215].

С точки зрения папы, все это представляло собой одну большую проблему. Как подчеркивал Карл Великий своим поведением, единственное представление об империи, существовавшее в конце VIII в., несло в себе сильный подтекст религиозной власти через идею Божественного назначения. И как мы увидим в главе 7, король уже осуществлял власть в сфере религии не только во Франкфурте, но и более широко. Таким образом, имперские претензии Карла Великого означали, что последний наследник святого Петра был готов встретить грозного соперника в борьбе за главенство в латинской западной церкви, и Франкфурт показал, что у короля не было угрызений совести в отношении того, что он утверждает свою собственную религиозную власть за счет Рима. Все это вышло наружу в 790-х гг., но основная связь между мирской властью в раннем Средневековье и Божьей волей означает, что эти идеи витали в воздухе со времени капитуляции Дезидерия. Поэтому за годы, прошедшие после 774 г. (несмотря на то что Римская республика извлекла материальную выгоду из своих даров, полученных ею в 781 и 787 гг.), папская власть не могла не воспринимать Карла Великого как угрозу своей религиозной власти. И у нас есть достоверное свидетельство ее естественной решимости ограничить претензии короля.