Восстановление Римской империи. Реформаторы Церкви и претенденты на власть - Питер Хизер

С точки зрения папы, все это представляло собой одну большую проблему. Как подчеркивал Карл Великий своим поведением, единственное представление об империи, существовавшее в конце VIII в., несло в себе сильный подтекст религиозной власти через идею Божественного назначения. И как мы увидим в главе 7, король уже осуществлял власть в сфере религии не только во Франкфурте, но и более широко. Таким образом, имперские претензии Карла Великого означали, что последний наследник святого Петра был готов встретить грозного соперника в борьбе за главенство в латинской западной церкви, и Франкфурт показал, что у короля не было угрызений совести в отношении того, что он утверждает свою собственную религиозную власть за счет Рима. Все это вышло наружу в 790-х гг., но основная связь между мирской властью в раннем Средневековье и Божьей волей означает, что эти идеи витали в воздухе со времени капитуляции Дезидерия. Поэтому за годы, прошедшие после 774 г. (несмотря на то что Римская республика извлекла материальную выгоду из своих даров, полученных ею в 781 и 787 гг.), папская власть не могла не воспринимать Карла Великого как угрозу своей религиозной власти. И у нас есть достоверное свидетельство ее естественной решимости ограничить претензии короля.

Одна сторона идеологического ответа на вызов Карла Великого уже очевидна в сохранившихся письмах папы в Codex Carolinus 770-х гг. Там, где франкские источники единогласно приписывают успехи своего короля Богу, письма папы относят их за счет заступничества святого Петра – воздаяния за верность Карла Великого Риму. Такую линию нападения приняли отчасти, без сомнения, с целью добиться от Карла Великого наиболее выгодной сделки после завоевания лангобардов, так как подтекст был такой: если король не выполнит своих обещаний, святого Петр может отнять победу. Но эта линия также косвенным образом ограничивала роль короля франков в планах Бога, наводя на мысль о том, что Всемогущий действовал не напрямую через Карла Великого, а лишь через папу и святого Петра. Иными словами, главной целью Бога было не поставить Карла во главе западного христианского мира, а на самом деле укрепить римскую церковь[216].

В этом контексте идеи, записанные в «Константиновом даре», таят второй важный аспект за своей очевидной связью с присвоением земель папской властью. Совершенно недвусмысленно были выдвинуты убедительные доводы о том, что теперь нет нужды в императоре Западной Римской империи, так как Константин оставил власть над ней папе Сильвестру, когда он уехал в Константинополь. Так как у Карла Великого появилось сходство с императором, когда он завоевал королевство лангобардов, а вскоре захотел получить и сам титул, и так как только по божественному назначению императоры могли осуществлять религиозную власть в большом масштабе, то этот аспект доводов папы едва ли может являться совпадением. И хотя папский престол получил колоссальную выгоду от побед Карла Великого, было также ясно, что он делал все возможное, чтобы не выпустить эти успехи из рук. Рассказ о Константине и Сильвестре вместе с решительной попыткой приписать все заступничеству святого Петра показывает, что успехи Карла Великого быстро заставили звонить набатные колокола в штаб-квартире Адриана.

Наконец, мы подошли почти вплотную к пониманию исторической динамики, предшествовавшей дню Рождества Христова в 800 г. Начиная с того момента, когда Карл Великий решил покончить с иконоборчеством, а я подозреваю, что значительно раньше, он положил глаз на императорский титул, полностью понимая его традиционное римское значение (которое сохранилось в современном Константинополе) как Богом данную высшую власть в христианском мире – мирскую и религиозную. Папский престол был рад извлечь выгоду из некоторых плодов его завоеваний, но не хотел, чтобы карьере Карла Великого придавалось какое-либо имперское значение. Это оставляет нам две последние загадки. Если меньше всего папской власти хотелось возрождать императорский титул, то почему же папа Лев короновал Карла Великого императором? И почему, несмотря на неопровержимые доказательства обратного, Эйнгард утверждает, что Карл Великий не вошел бы в собор Святого Павла, если бы знал, что там произойдет?

Ответ на второй вопрос прост. Единственным законным императором, согласно всем официальным определениям имперской пропаганды, был тот, кого назначил Бог. Дело, конечно, состояла в том, как убедиться, что тот или иной конкретный человек назначен Богом, потому что теория делала скидку на непредвиденный случай, когда самозваные императоры время от времени брали на себя эту роль.

Вообще-то говоря, использовались два индикаторных знака. Во-первых, император, который действительно занимал свое место по Божьему назначению, должен был быть успешным, так как Бог являлся поистине всемогущим божеством. И военная победа обычно считалась в полном смысле этого слова символом истинной законности, поддерживаемой Богом. Во-вторых, человек, на самом деле избранный Божьим соизволением, не мог не стать императором, что бы кто-то там ни делал, потому что на то была Божья воля. Рассуждая от противного, чрезмерное честолюбие – явный признак того, что этот человек был совершенно не достоин этого титула. Так, император Юлиан пробормотал известные слова: «Меня схватила пурпурная смерть», когда его двоюродный брат Август Констанций II назначил его цезарем, – избитая фраза, которую можно использовать как сигнал сопротивления нежелательному продвижению по службе. По той же причине Юлиан был крайне осторожен и оставил себе возможность более или менее дезавуировать действия своих подчиненных, когда его войска приветствовали его как августа – что стало прямым вызовом власти Констанция: когда все указывает на то, что он не только знал, что его войска собираются провозгласить его августом, но и на самом деле приказал своим людям организовать это. Та же самая риторическая фигура оказалась популярной и в христианском контексте, где вскоре вошло в моду в жития любого святого индивида записывать, что он изо всех сил старался избежать должности епископа, прежде чем в конечном счете уступил, потому что у него не было иного выбора[217]. И это, конечно, считалось превосходным показателем истинно божественного назначения: если так пожелал Бог, то этого не избежать.

Эйнгард был сведущ в классике и лепил биографию Карла Великого в основном со Светония, кроме того, демонстрируя знание и других древних текстов. Он, безусловно, как и многие придворные интеллектуалы, много знал о том, как можно определить истинное божественное назначение. Иными словами, Карл Великий и его советники прекрасно знали, что если они слишком явно запустят руки в имперскую казну и их поймают на этом, то слова о том, что их человек назначен Богом, будут звучать лживо. Это была дилемма, вставшая перед Карлом Великим перед лицом западной имперской традиции, нарушенная в V в. Как только он окончательно разгромил королевство лангобардов, то выполнил критерий – добиться наивысшей военной победы, и остальные годы своего царствования просто проходили как подтверждение факта Божьей поддержки, когда завоеванные территории одна за другой падали к нему в руки с острия его меча. Но если так Бог давал понять, что Карл Великий избран стать Его императором, то как этот факт мог, в конце концов, быть объявлен во всеуслышание, если ни Карлу Великому, ни его советникам не разрешалось сделать это самим?

Они явно беспокоились об этом, по крайней мере, с начала 790-х гг., и, как мы увидим в последней части этой книги с большими подробностями, программа реформ Карла Великого к тому времени уже демонстрировала высокий уровень заботы о церкви, что также соответствовало принятому перечню служебных обязанностей Богом избранного христианского императора. Иными словами, Карл Великий не только на поле боя добился таких успехов, которые кричали слово «император» всякому, кто знал их политическую теорию, но и его внимание к христианской реформе (которая, я уверен, была абсолютно реальной, чтобы мои слова не звучали слишком цинично) говорило о том же самом, только под другой вывеской. Когда исследователи сталкиваются со свидетельствами того, что Карл Великий и его советники уже за несколько лет до 800 г. засматривались на императорский титул, то им иногда возражают, что, когда он на самом деле получил этот титул, его поведение никак глобально не изменилось (за исключением того, что он перестал путешествовать: факт, который можно отнести к его преклонным годам). Думать так – значит все понимать неправильно. Карл Великий намеренно вел себя как император по крайней мере в течение одного десятилетия (а может, и двух) до дня Рождества Христова 800 г.

Решение другой, последней проблемы услужливо упало в императорские руки в лице папы римского Льва III. Он стал преемником папы римского Адриана I в 795 г., и вскоре у него начались неприятности с группировками римской знати, враждебной его назначению. Ситуация дошла до критической точки 25 апреля 799 г., когда Лев был схвачен его противниками и обвинен в лжесвидетельстве, симонии (продажа церковных должностей или духовного сана) и неподобающем сексуальном поведении. История, распространившаяся позднее, гласила, что они попытались выдавить ему глаза и вырезать язык, и независимые источники подтверждают, что он был по крайней мере ранен. Но Лев, безусловно, мог видеть и говорить в день Рождества Христова 800 г. Папские источники приписывают это чудодейственному вмешательству, но нельзя видеть без глаз, а ослепление не так уж и трудно было осуществить, так что тут явная предвзятая подача информации. Но на Льва, несомненно, было совершено нападение, его заключили в тюрьму, но он спасся, сумев вскарабкаться по монастырской стене и найти защиту у одного из представителей Карла Великого, находившегося в городе. Позднее, в этом же году, он был отправлен на север, чтобы встретиться с самим франкским королем в Падерборне.