Письма на волю - Вера Хоружая

— Чего снуете, как старики, — давайте в горелки играть!

И вдруг все как-то сразу встряхнулись, почувствовали себя молодыми, здоровыми: побежали наперегонки, развеселились. А до сих пор, право же, вели себя «как старики», хоть каждому из нас было не больше 17–19 лет. Как мы потом были ей благодарны! И сколько раз позже, уже будучи на руководящей комсомольской работе, мы, борясь с сектантством в рядах КСМ и методами копирования партии, вспоминали Веру, ее методы борьбы со «старческими настроениями» в нашей среде.

Помню, как-то сидели мы с Верой в моей комнатке в Вильно. Сидели и читали «Обвинительное заключение» по делу виленского комсомола — так называемый процесс «94-х». Прочитав фамилии знакомых товарищей, Вера на минутку задумалась, а затем воскликнула:

— Чего бы я теперь только не дала, чтобы их увидеть! — А по лицу видно было, насколько они ей близки и дороги.

Несколько минут Вера помолчала, потом снова вдруг:

— Господи! Какие все молодые и уже узнали, что такое тюрьма, лишение свободы, голодовки.

Мы заговорили про годы, и Вера спросила, сколько мне лет. Я ответила, что неполных девятнадцать.

— Гм, так ты еще такая соплячка?!

И тут между нами разыгралась интересная сценка. Я обиделась, закусила губу, а потом не выдержала:

— «Соплячка»? А сколько же тебе лет?

— Ну, мне — мне уже двадцать один!

Это было сказано с такой гордостью, что ей нельзя было не позавидовать. И теперь, спустя столько лет, не могу вспомнить этой сценки без улыбки. Какие мы смешные обе были тогда!

А ведь Вера была уже известным комсомольским деятелем.

Трудно теперь, спустя столько времени, вспомнить подробно обо всех обстоятельствах наших встреч, рассказать, в чем выражалось влияние Веры на нас. Одно несомненно: Вера умела вселять уверенность в людей.

Незадолго до ареста в Белостоке в 1925 году Вера была у нас в Вильно. В той же моей комнатке на Понарской улице она прочитала мне написанное ею воззвание в связи с массовыми арестами в Белостоке и зверствами белостокской дефензивы. Я была первым читателем этого воззвания, полного ненависти к озверевшим наймитам буржуазии. Пламенные слова призывали трудящихся Западной Белоруссии бороться против белого террора. Вслушавшись, я уловила нечто знакомое, узнала стиль и поняла, что она, Вера, является автором многих других воззваний и листовок, которые мы получали в то время из ЦК.

Через несколько лет я в органе ЦК Коммунистической партии Западной Белоруссии «Чырвоны сцяг». прочитала маленькую корреспонденцию, озаглавленную «Красное знамя», в которой были приблизительно такие слова: «Мы, узники Фордона, посылаем вам маленькое красное знамя…» Снова я узнала Верин стиль и подумала: ее голос звучит так же бодро и уверенно, как на воле, а ей ведь, наверно, нелегко…

Арестованную в Белостоке Веру обвиняли в принадлежности к КПЗБ, в руководстве комсомолом Западной Белоруссии. Как работника центра ее привлекли также к массовому коммунистическому процессу в Бресте.

В 1932 году Вера вернулась в Советскую Белоруссию. Минчане горячо встретили свою отважную комсомолку.

После тюрьмы Вера возмужала и держалась более замкнуто. Обычно слушает сосредоточенно и как бы одновременно еще что-то про себя думает. Глаза как будто глубже спрятались, а смотрит прямо в человека — изучает, вновь оценивает, стараясь понять, прочувствовать. Она знакомилась с новой обстановкой — ведь семь лет не была на воле!

Были мы как-то вместе с ней на одном совещании. Дней десять жили рядом, но она мало о себе рассказывала. Каждое утро обтиралась холодной водой, тщательно выполняла утренний туалет. Я на это обратила внимание, а Вера ответила:

— За семь лет привыкла. Если бы не приучила себя, вероятно, не выдержала бы. Знаешь, одно время мне уже плохо было. Самодисциплина — очень важный фактор.

Скупа стала она на слова. Но помнится, когда у меня родилась дочь, от Веры я тогда получила письмо (как жаль, что оно не сохранилось!), полное самых сердечных пожеланий, веселого юмора, радости за меня и за дочурку…

Спустя много лет я слышала, что у Веры тоже была семья, двое ребят. Представляю, как горячо она их любила, как они дороги ей были. Во время войны она их увезла в глубокий тыл, а сама, как солдат, по первому зову ушла в партизаны, в тыл врага, — там нужны были опытные подпольщики.

Написала «как солдат» и вспомнила: когда я жила в Вильно на Понарской улице, Вера у меня как-то раза два ночевала. Поздно вечером жду ее прихода, чтобы тайком от хозяина впустить. Сижу у окна и вдруг слышу ее шаги — ее походку я узнавала уже издалека. «Как солдат топает», — подумала я. Правда, туфли на высоких каблуках выбивали такт, очень отличный от солдатского, но в то же время в ее походке было много общего с тем, что называют боевым солдатским шагом.

Позднее я узнала, что осенью 1942 года она вместе с Софьей Панковой была послана с заданием в тыл врага, где они обе погибли. Говорят, что они были повешены фашистами. Называли Витебск. Но точно установить, где и при каких обстоятельствах они погибли, до сих пор не удалось. Одно несомненно: Вера не была бы собой, если бы погибла не как солдат, на фронте — именно на самом тяжелом его участке.

Многих из тех, с кем Вера работала и кто ее знал, видимо, нет уже в живых, многие, возможно, очень далеко. Но смело могу сказать, что в их жизни Вера не исчезла бесследно. Она влияла на людей, она звала, сплачивала, вселяла веру в нашу победу, она учила преодолевать трудности. За это мы все любили Веру, и память о ней будем хранить до конца своих дней.

А. Малевская (Бергман)

Журнал «Полымя» № 9, 1956 г.

В БУДНЯХ РЕВОЛЮЦИОННОГО ПОДПОЛЬЯ

Свои воспоминания о Вере Хоружей я пишу не как бесстрастный историк-исследователь, равнодушно листающий пожелтевшие страницы архивных документов. Нет, я бережно перелистываю страницы своей памяти, воскрешая в ней живую Веру, такую, какой знал лично долгие годы борьбы на земле моей родной Западной Белоруссии. Тернисты пути подпольщика. На них можно встретить все, кроме спокойной, беззаботной жизни. Находясь постоянно в борьбе, постоянно в движении, подпольщик никогда не знает, что ожидает его завтра.

Вот такой знал я Веру Хоружую. Как сейчас вижу ее перед собой, энергичную, общительную, жизнерадостную. Наши пути сходились и расходились, годами мы шли с ней вместе. После совместной подпольной работы вместе были участниками судебного процесса «133-х», сидели в тюрьмах. Встречались мы и позже. Видел я ее и в минуты личных невзгод и потрясений. Всегда она была спокойна, выдержанна и глубоко убеждена в правоте дела, которому посвятила свою жизнь.