Божественная комедия - Данте Алигьери
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Песнь двадцать седьмая
Круг седьмой (окончание) — Восхождение к Земному Раю 1Так, чтоб ударить первыми лучамиВ те страны, где его творец угас,Меж тем как Эбро льется под Весами,
4А волны в Ганге жжет полдневный час,Стояло солнце; меркнул день, сгорая,[952]Когда господень ангел встретил нас.
7«Beati mundo corde!»[953] воспеваяЗвучней, чем песни на земле звучны,Он высился вне пламени, у края.
10«Святые души, вы пройти должныУкус огня; идите в жгучем зноеИ слушайте напев с той стороны!»
13Он подал нам напутствие такое,И, слыша эту речь, я стал как тот,Кто будет в недро погружен земное.
16Я, руки сжав и наклонясь вперед,Смотрел в огонь, и в памяти ожилиТела людей, которых пламя жжет.
19Тогда ко мне поэты обратилиСвой взгляд. «Мой сын, переступи порог:Здесь мука, но не смерть, — сказал Вергилий. —
22Ты — вспомни, вспомни!.. Если я помогТебе спуститься вглубь на Герионе,Мне ль не помочь, когда к нам ближе бог?
25И знай, что если б в этом жгучем лонеТы хоть тысячелетие провел,Ты не был бы и на волос в уроне.
28И если б ты проверить предпочел,Что я не обманул тебя нимало,Стань у огня и поднеси подол.
31Отбрось, отбрось все, что твой дух сковало!Взгляни — и шествуй смелою стопой!»А я не шел, как совесть ни взывала.
34При виде черствой косности такойОн, чуть смущенный, молвил: «Сын, ведь этоСтена меж Беатриче и тобой».
37Как очи, угасавшие для света,На имя Фисбы приоткрыл ПирамПод тутом, ставшим кровяного цвета,[954]
40Так, умягчен и больше не упрям,Я взор к нему направил молчаливый,Услышав имя, милое мечтам.
43А он, кивнув, сказал: «Ну как, ленивый?Чего мы ждем?» И улыбнулся мне,Как мальчику, прельстившемуся сливой.
46И он передо мной исчез в огне,Прося, чтоб Стаций третьим шел, донынеДеливший нас в пути по крутизне.
49Вступив, я был бы рад остыть в пучинеКипящего стекла, настолько злейБыл непомерный зной посередине.
52Мой добрый вождь, чтобы я шел смелей,Вел речь о Беатриче, повторяя:«Я словно вижу взор ее очей».
55Нас голос вел, сквозь пламя призывая;И, двигаясь туда, где он звенел,Мы вышли там, где есть тропа крутая.
58Он посреди такого света пел«Venite, benedicti Patris mei!»,[955]Что яркости мой взгляд не одолел.
61«Уходит солнце, скоро ночь. БыстрееИдите в гору, — он потом сказал, —Пока закатный край не стал чернее».
64Тропа шла прямо вверх среди двух скалИ так, что свет последних излученийЯ пред собой у солнца отнимал;
67Преодолев немногие ступени,Мы ощутили солнечный заходТам, сзади нас, по угасанью тени.
70И прежде чем огромный небосводТак потемнел, что все в нем стало схожеИ щедрой ночи наступил черед,
73Для нас ступени превратились в ложе,Затем что горный мрак от нас унесИ мощь к подъему, и желанье тоже.
76Как, мямля жвачку, тихнет стадо коз,Которое, пока не стало сыто,Спешило вскачь с утеса на утес,
79И ждет в тени, пока жара разлита,А пастырь, опершись на посошок,Стоит вблизи, чтоб им была защита,
82И как овчар, от хижины далек,С гуртом своим проводит ночь в покое,Следя, чтоб зверь добычу не увлек;
85Так в эту пору были мы все трое,Я — за козу, они — за сторожей,Замкнутые в ущелие крутое.
88Простор был скрыт громадами камней,Но над тесниной звезды мне сияли,Светлее, чем обычно, и крупней.
91Так, полон дум и, глядя в эти дали,Я был охвачен сном; а часто сонВещает то, о чем и не гадали.
94Должно быть, в час, когда на горный склонС востока Цитерея[956] засияла,Чей свет как бы любовью напоен,
97Мне снилось — на лугу цветы сбиралаПрекрасная и юная жена,И так она, сбирая, напевала:
100«Чтоб всякий ведал, как я названа,Я — Лия, и, прекрасными рукамиПлетя венок, я здесь брожу одна.
103Для зеркала я уберусь цветами;Сестра моя Рахиль с его стеклаНе сводит глаз и недвижима днями.
106Ей красота ее очей мила,Как мне — сплетенный мной убор цветочный;Ей любо созерцанье, мне — дела».[957]
109Но вот уже перед зарей восточной,Которая скитальцам тем милей,Чем ближе к дому их привал полночный,
112Везде бежала тьма, и сон мой с ней;Тогда я встал с одра отдохновенья,Увидя вставшими учителей.
115«Тот сладкий плод,[958] который поколеньяТревожно ищут по стольким ветвям,Сегодня утолит твои томленья».
118Со мною говоря, к таким словамПрибег Вергилий; вряд ли чья щедротаБыла безмерней по своим дарам.
121За мигом миг во мне росла охотаБыть наверху, и словно перья крылЯ с каждым шагом ширил для полета.
124Когда под нами весь уклон проплылИ мы достигли высоты конечной,Ко мне глаза Вергилий устремил,
127Сказав: «И временный огонь, и вечныйТы видел, сын, и ты достиг земли,Где смутен взгляд мой, прежде безупречный.
130Тебя мой ум и знания вели;Теперь своим руководись советом:Все кручи, все теснины мы прошли.
133Вот солнце лоб твой озаряет светом;Вот лес, цветы и травяной ковер,Самовозросшие в пространстве этом.
136Пока не снизошел счастливый взорТой, что в слезах тогда пришла за мною,Сиди, броди — тебе во всем простор.
139Отныне уст я больше не открою;Свободен, прям и здрав твой дух; во всемСудья ты сам; я над самим тобою
142Тебя венчаю митрой и венцом».[959]
Песнь двадцать восьмая
Земной Рай — Мательда 1В великой жажде обойти дозоромГосподень лес,[960] тенистый и живой,Где новый день смягчался перед взором,
4Я медленно от кручи круговойПошел нагорьем, и земля дышалаСо всех сторон цветами и травой.
7Ласкающее веянье, нималоНе изменяясь, мне мое челоКак будто нежным ветром обдавало
10И трепетную сень вершин гнелоВ ту сторону, куда гора святаяБросает тень, как только рассвело, —
13Но все же не настолько их сгибая,Чтобы умолкли птички, оробевИ все свои искусства прерывая:
16Они, ликуя посреди дерев,Встречали песнью веянье востокаВ листве, гудевшей их стихам припев,
19Тот самый, что в ветвях растет широко,Над взморьем Кьясси наполняя бор,[961]Когда Эол[962] освободит Сирокко.
22Я между тем так далеко простерМой путь сквозь древний лес, что понемногуСо всех сторон замкнулся кругозор.
25И вдруг поток[963] мне преградил дорогу,Который мелким трепетом волныКлонил налево травы по отлогу.
28Чистейшие из вод земной страныНаполнены как будто мутью сорнойПред этою, сквозной до глубины,
31Хотя она струится черной-чернойПод вековечной тенью, для лучейИ солнечных, и лунных необорной.
34Остановясь, я перешел ручейГлазами, чтобы видеть, как растеньяРазнообразны в свежести своей.
37И вот передо мной, как те явленья,Когда нежданно в нас устраненаЛюбая дума силой удивленья,
40Явилась женщина,[964] и шла одна,И пела, отбирая цвет от цвета,Которых там пестрела пелена.
43«О женщина, чья красота согретаЛучом любви, коль внешний вид не ложь,Но сердца достоверная примета, —
46Быть может, ты поближе подойдешь, —Сказал я ей, — и станешь над стремниной,Чтоб я расслышать мог, что ты поешь?
49Ты кажешься мне юной Прозерпиной,Когда расстаться близился чередЦерере — с ней, ей — с вешнею долиной».[965]
52Как чтобы в пляске сделать поворот,Она, скользя сомкнутыми стопамиИ мелким шагом двигаясь вперед,
55Меж алыми и желтыми цветамиК моей оборотилась сторонеС девически склоненными глазами;
58И мой призыв был утолен вполне,Когда она так близко подступила,Что смысл напева долетал ко мне.
61Придя туда, где побережье былоУже омыто дивною рекой,Открытый взор она мне подарила.
64Едва ли мог струиться блеск такойИз-под ресниц Венеры, уязвленнойНегаданно сыновнею рукой.[966]
67Среди травы, волнами орошенной,Она, смеясь, готовила венок,Без семени на высоте рожденный.
70На три шага нас разделял поток;Но Геллеспонт, где Ксеркс познал невзгоду,Людской гордыне навсегда урок,[967]
73Леандру был милее в непогоду,Когда он плыл из Абидоса в Сест,[968]Чем мне — вот этот, не разъявший воду.
76«Вы внове здесь; мой смех средь этих мест,[969]Где людям был приют от всех несчастий, —Так начала она, взглянув окрест, —
79Мог удивить вас и смутить отчасти;Но ум ваш озарится светом дня,Вникая в псалмопенье «Delectasti».[970]
82Ты, впереди,[971] который звал меня,Спроси, что хочешь; я на все готоваПодать ответ, все точно изъясня».
85«Вода и шум лесной, — сказал я снова, —Колеблют то, что моему умуВнушило слышанное прежде слово».[972]
88На что она: «Сомненью твоемуЯ их причину до конца раскроюИ сжавшую тебя рассею тьму.
91Творец всех благ, довольный лишь собою,Ввел человека добрым, для добра,Сюда, в преддверье к вечному покою.
94Виной людей пресеклась та пора,И превратились в боль и в плач по старомБезгрешный смех и сладкая игра.
97Чтоб смуты, порождаемые паром,Который от воды и от землиИдет, по мере силы, вслед за жаром,
100Тревожить человека не могли,Гора вздыбилась так, что их не знаетНад уровнем ворот, где вы вошли.
103Но так как с первой твердью круг свершаетВесь воздух, если воздуху вразрезКакой-либо заслон не возникает,
106То здесь, в чистейшей высоте небес,Его круговорот деревья клонитИ наполняет шумом частый лес.[973]
109Растение, которое он тронет,Ему вверяет долю сил своих,И он, кружа, ее вдали уронит;
112Так в дальних землях, если свойства ихИль их небес пригодны, возникая,Восходит много отпрысков живых.
115И там бы не дивились, это зная,Тому, что иногда ростки растут,Без видимого семени вставая.
118И знай про этот дивный лес, что тутЗемля богата всяческою силойИ есть плоды, которых там не рвут.
121И этот вот поток рожден не жилой,В которой охладелый пар скопленИ вдаль течет, то буйный, то унылый;
124Его источник прочен и силенИ черплет от господних изволенийВсе, что он льет, открытый с двух сторон.
127Струясь сюда — он память согрешенийСнимает у людей; струясь туда —Дарует память всех благих свершений.
130Здесь — Лета; там — Эвноя; но всегдаИ здесь, и там сперва отведать надо,Чтоб оказалась действенной вода.
133В ее вкушенье — высшая услада.[974]Хоть, может быть, ты жажду утолилУслышанным, но я была бы рада,
136Чтоб ты в подарок вывод получил;Тебе он не обещан, но едва лиОт этого он станет меньше мил.
139Те, что в стихах когда-то воспевалиБылых людей и золотой их век,Быть может, здесь в парнасских снах[975] витали:
142Здесь был невинен первый человек,Здесь вечный май, в плодах, как поздним летом,И нектар — это воды здешних рек».
145Я обратил лицо к моим поэтамИ здесь улыбку их упомяну,Мелькнувшую при утвержденье этом;
148Потом взглянул на дивную жену.
Песнь двадцать девятая