Расскажу… - Ирина Петровна Мирошниченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Больше для меня никаких не существовало бань, саун. А вот тут, ну вроде как за компанию, я тоже вхожу. Нормальная фирменная маленькая такая симпатичная настоящая финская сауна, куда мы все в купальниках сели. Я сижу и чувствую, господи, я больше уже не могу, мне жарко, кошмар. Потом все, как шальные, прыгают в ледяной бассейн, я тоже, сдуру, раз зашла, два, потом говорю: «Ребят, пошли домой!»
Идем обратно, и я чувствую, что мне становится нехорошо. Сердце бьется так, что, кажется, оно в горле, а когда я вошла в свой номер, передо мной все поплыло, голова закружилась, и я завалилась. Благо, что в соседнем номере кто-то из девчонок, стучу, прибегают. Но, понимаете, заграница. Это не то, что тут – «03», и к тебе «скорая». Ну, конечно, первое, кому звонят, это режиссеру. И вот вы знаете, удивительно, конечно, но сердечность людей потрясающая. Какое-то объединение, когда человеку плохо. Это здорово.
Может быть, наступило другое время, когда люди в принципе разъединены и вот такого какого-то братства уже меньше видишь. А тогда оно было. Режиссер сам прибежал, он говорил с жутким акцентом: «Ирина, что с тобой?!» – «Вот эта сауна…» – «Так! Ну-ка, вставай, и немедленно руки под ледяную воду!»
И вот начинают мне на руки, на вены лить ледяную воду. Честно, было страшно, мне казалось, что я сейчас вообще дуба дам. Я не знала, что надо на руки лить воду.
Кто-то говорит: «Надо кофе». Он говорит: «Нет, не надо кофе! Надо, наоборот, холодную воду!» И вот эту холодную воду лили-лили, лили-лили, и вроде как ничего, оклемалась. После этого он стал так кричать на всех, и прежде всего на директора, который тут бегал-суетился, на бедных ребят, моих партнеров, которые тут же по коридору слиняли куда-то. «Как можно! Почему?! Ей завтра сниматься! Она никогда не ходила в эту сауну! Ты когда-нибудь ходила?» Я говорю: «Никогда, я первый раз в эту западную». – «Это же очень много градусов! Это ей нельзя!»
Крик стоял несусветный: что съемку срывают, актрису губят, и все как бешеные носились, кто с грелками, кто, наоборот, с холодной водой, кто с чаем, кто-то меня закутывал во что-то, а я от стыда не знала куда деться.
Рано утром стук, приходят ко мне уже наши девчонки все: «Ну как ты? Надо собираться». Честно скажу, сердце стучало, врача мы так и не вызвали, как-то все было паршиво, но выхода нет. Что-то дали мне типа валокордина, потом валидол, кто что. Поехали на съемку.
На следующий день дали мне отдых. Сказали, что организаторы дадут машину, дадут сопровождающего, и повезут показывать Черногорию. Я выхожу из отеля, стоит огромного роста накачанный гигант загорелый, темные волосы, бицепсы какие-то невероятные, талия узкая, ну вообще такой спортсмен, который слабо, но говорит по-русски, и он мне: «Ирина, я ваш сопровождающий, мы поедем вот на этой машине». Стоит маленькая, крошечная такая, пуговица какая-то, машина с двумя дверцами.
«Я повезу показывать горы». – «Очень мне надо, – думаю про себя, – с таким амбалом». Ясно, что он спортсмен и, наверное, охранник при этом, и, наверное, он работник определенных организаций, потому что, вы сами понимаете, советское время, мы – советские граждане, приехавшие снимать кино, естественно, должна быть охрана, понятно, но в то же время думаю: «Что, мне с ним вдвоем ехать? Нет». Я тут же смотрю – внизу сидят в баре замечательные наши Толя Кузнецов и Игорь Васильев, сидят, чего-то такое выпивают. Я говорю: «Ребята, вы меня чуть не уморили сауной, а я вам предлагаю совсем другое. Поехали?!» Они: «Конечно». И перемигиваются друг с другом: «Только мы должны в одно место заехать». Я говорю: «Заедем куда угодно».
И вот мы втискиваемся в эту маленькую машину и с этим замечательным парнем, которого я совершенно не помню, как зовут, едем смотреть красоты. Но по дороге заезжаем (наши с хозяином машины перемигнулись, переговорили) в маленький магазинчик, рядом с которым развал фруктов, и вдруг оттуда выносят, ну не поверите, наверное, пятилитровый баллон белого вина. Я с ужасом на все это посмотрела, думаю: может, это они впрок купили на весь съемочный период. А они сели сзади вдвоем, шутят, разговаривают, им там весело, я сижу на переднем сиденье, и мы тоже шутим, разговариваем. Нам хорошо!
Этот югослав летит по фантастическим дорогам, где справа море, уходящее вдаль, какие-то невероятные глыбы, какие-то острова. Он говорит: «Вон там остров Цветов, вон там остров такой-то…» Мы едем вверх куда-то – и вдруг мимо нас пролетает на белом «мерседесе», у которого открытые окна и наполовину верх открытый, какая-то блондинка. Вообще надо сказать, что дорога идет из Италии через Югославию куда-то дальше, короче, такая трасса западная. На что этот наш водитель такую сделал стойку мгновенно, потому что он югославский мужчина.
Правая нога надавила на газ, и наша маленькая таратайка вдруг начинает набирать скорость какую-то фантастическую, он, как шальной, хочет догнать «мерседес» с белокурой блондинкой, хотя рядом с ним сидит другая блондинка, которую надо везти аккуратно и вообще охранять, – думаю я и говорю: «Ты что, с ума сошел?! Так мчишься, я боюсь, меня укачивает!» Он никакого внимания просто. Едет еще быстрее. Бедный автомобиль или сейчас взорвется, или взлетит. Причем, представляете, дорога в горах, и она идет зигзагами такими, поворотами, только слышно «вжик-вжик». Короче, как кирпичи, он нас везет, желая догнать эту совершенно сумасшедшую белокурую, которая в «мерседесе».
Кошмар! Я уже кричу: «Что это такое?! Да в конце концов, прекратите! Мне страшно, мне плохо! Толя! Игорь! Да что же! Ну скажите ему в конце концов! Что это такое!» На что вдруг Толя и Игорь в один голос ему говорят очень громко: «Стефан! Что это за безобразие?! Ну-ка, давай притормаживай! Неужели ты не понимаешь, ты ж бутылку разобьешь!» О боже! Я оборачиваюсь, они дуют из этой пятилитровой бутыли из горлышка вино, и понятно, что при такой скорости и при таких поворотах вино разольется.
И вдруг, как выяснилось, это был единственно верный довод, потому что, слава Богу, югослав правую ногу с газа перевел в сторону тормоза, и машина стала немножко стихать. На что мои ребята сказали: «Ну и
