Королева Брунгильда - Брюно Дюмезиль

Проводя такую политику систематического чередования милостей и немилостей, какая в свое время принесла успех Сигиберту I, Брунгильда в следующем году повела наступление на остатки пронейстрийской партии. Надо сказать, что королева тревожилась не зря. В 590 г. нейстрийскии дворец организовал новое покушение на Хильдеберта II и маленького суассонского короля Теодоберта II. Фредегонда, действовавшая с размахом, на сей раз послала две команды по шесть убийц, чтобы убрать отца и сына. Эту попытку обезвредили чрезвычайно умело{520}, и после этого Брунгильда не собиралась оставлять в королевском окружении никого, кто бы симпатизировал Нейстрии. Поскольку ей были нужны имена, она подвергла пытке Суннегизила, и тот признался во всем, чего от него ожидали. В частности, он обвинил себя в том, что шесть лет назад был заказчиком убийства Хильперика. Тем самым он реабилитировал Брунгильду. Потом бывший коннетабль сообщил, что в заговоре Раухинга участвовал Эгидий Реймский.

Огласка, какую придали этим признаниям, независимо от степени их достоверности, показывает, что Брунгильда чувствовала себя достаточно сильной, чтобы окончательно устранить бывших регентов 581–583 гг. Поэтому Эгидия арестовали, и дворец велел на середину ноября 590 г. созвать в Меце судебный собор{521}. Обязанности обвинителя возложили на бывшего герцога Эннодия, уцелевшего представителя пробургундской партии. Позволение мирянину вести следствие по делу епископа не совсем соответствовало каноническому праву, но королева не хотела оставлять епископу Реймскому никаких шансов. У Эгидия их и не было. Поскольку в Меце присутствовал Григорий Турский и превратил свою «Историю» в настоящую судебную хронику, мы можем присутствовать на процессе в течение всех трех дней; процедура соблюдалась безупречно, но в исходе прений не мог сомневаться никто.

Для начала епископа Реймского обвинили в том, что он чрезмерно обогатился в период своего регентства, заставив ребенка Хильдеберта II отдать некоторые поместья из фиска. Несомненно, так оно и было, пусть даже Гогон, вероятно, поступал точно так же. Эгидий, защищаясь, напомнил, что акт монаршей власти опротестовать нельзя, даже если совершивший его король был несовершеннолетним. Значит, чтобы обвинить его в совершении множества злоупотреблений, надо было доказать, что он выписывал документы, не передавая их на подпись Хильдеберту II. Судьям пришлось провести графологический и дипломатический анализ дарственных грамот и подтвердить его свидетельством эксперта. Один-единственный из дарственных актов в пользу епископа Реймского оказался фальшивым. Это стало удачей для обвинителей, но этого было недостаточно.

Вторым пунктом обвинения Эгидия было покушение на убийство Хильдеберта II и Брунгильды. Клирики Реймского собора — поощряемые Ромульфом, сыном герцога Лупа, — поспешили передать личную переписку епископа. Но письма сохранились только в виде копий, и их подлинность невозможно было доказать полностью. Впрочем, их стиль был настолько аллюзивным, что в них можно было вычитать что угодно. Тем не менее подозрения продолжали накапливаться.

Оставалось только осудить Эгидия за политику, которую он проводил во время своего регентства. Его союз с Нейстрией привел к сражению при Бурже в 583 г., то есть к побоищу, кровь погибших в котором запятнала белые руки епископа. В качестве доказательства Брунгильда представила тайные архивы Хильперика, которые захватила после его убийства в Шеле. Аббат базилики святого Ремигия в Реймсе, принимавший участие в посольствах, выступил в качестве очевидца, добавив, что епископ получил от короля Нейстрии две тысячи золотых солидов. Епископ Реймский снова заявил, что действовал от имени короля; но его ответственность как клирика за войну, к тому же междоусобную, исключала для него возможность защитить свою позицию.

Чтобы спасти себе жизнь, Эгидий решил сменить оборонительный рубеж и признать себя виновным: «Не медлите высказать свое мнение о моей вине, — сказал он. — Ведь я знаю, что обречен на смерть по обвинению в нарушении верности его величеству, поскольку я всегда поступал во вред королю Хильдеберту и его матери». Смертный приговор действительно был бы вынесен, если бы судебная процедура была уголовной, но Брунгильда заранее позаботилась, чтобы решение выносил канонический суд. Поэтому Эгидий был просто снят с должности, отлучен и выслан в Страсбург. Григорий Турский утвердил отлучение человека, который семнадцать лет назад посвятил его в епископы. Вообще галльские прелаты покидали Мецский собор с облегчением: один из их коллег был отрешен, потому что показал себя недостойным, но никто не посягнул на епископский сан, приговорив этого человека к смерти. Они без возражений согласились посвятить Ромульфа в новые епископы Реймские: все знали, что сын герцога Лупа — союзник Брунгильды, но все-таки это был священник и потомок святого Ремигия. Королева-мать не вынудила их посвятить невесть кого вопреки каноническому порядку.

Судьба Эгидия наглядно демонстрирует политику Брунгильды в междоусобных войнах. Королева соблюдала формальности и, в отличие от Фредегонды и даже от Гунтрамна, похоже, не верила в назидательный характер смертной казни. Магнаты, признававшие свои проступки, всегда получали пощаду, потому что могли когда-нибудь оказаться полезными. Без суда Брунгильда расправлялась лишь с немногими врагами; но эти люди несомненно нашли бы что сказать, если бы их отдали под суд.

Гунтрамн не желает сходить со сцены

Процесс Эгидия встревожил Гунтрамна. Король Бургундии, конечно, не испытывал никаких симпатий к епископу Реймскому, который побывал союзником и Хильперика, и узурпатора Гундовальда. Но его ссылка означала, что в Австразии, где одна задругой были подавлены разные партии, у Брунгильды отныне развязаны руки. Кстати, королева начала испытывать реакцию Гунтрамна, устраивая отдельные вылазки. Около 590 г. она, похоже, сумела мирным путем присоединить Турне, воспользовавшись политической ошибкой Фредегонды, обидевшей жителей города{522}.

В 591 г. старый король Бургундии решил, что пора уравновесить силы в Regnum Francorum в пользу Нейстрии. А ведь сын Фредегонды, Хлотарь II, которому уже исполнилось семь лет, все еще не был крещен. Поскольку Гунтрамн когда-то обещал стать его крестным отцом, он направился в Париж, чтобы провести эту церемонию{523}.

Столица еще оставалась неделимой, но крещение маленького нейстрийского государя предоставляло королю великолепный повод показать себя. Чтобы его въезд не выглядел провокационным, король Бургундии взял с собой епископов Этерия Лионского, Сиагрия Отёнского и Флава Шалонского. Гунтрамн с самым елейным видом направился в Рюэйский дворец и велел подготовить баптистерий в Нантере, в самом месте рождения Женевьевы, святой подруги Хлодвига{524}. Брунгильда прислала послов, чтобы выразить протест: становясь крестным отцом — духовным, но вместе с тем политическим — Хлотаря II, Гунтрамн нарушал дух Анделотского пакта. Король Бургундии ответил, что в букве договора 587 г. нет ничего, что запрещало бы ему этот поступок, напротив, так повелевает ему христианское благочестие. Брунгильда несомненно поняла, что Гунтрамн усиливает Нейстрию, чтобы предохранить себя от слишком могущественной Австразии. Но она не могла ничего поделать.

В Рюэе и в Нантере король Бургундии блестяще сыграл роль в пьесе, сочиненной им самим. Дядя воспринял племянника от крещальной купели и официально нарек его Хлотарем. По этому поводу он публично выразил пожелание: «Пусть дитя растет и будет достойным этого имени, пусть обладает такою же силою, какой некогда обладал тот, чье имя он принял»{525}. Хотел ли Гунтрамн этим сказать, что его племянник должен стать «знаменитым своими сражениями», что на франкском языке означало имя Chlot-har? Или что он призван унаследовать весь Regnum Francorum, над которым одно время царствовал Хлотарь I? Формулировка получилась двусмысленной, и так несомненно было задумано. Во всяком случае, она показывала, что юный монарх признан своим дядей в качестве законного короля Нейстрии. Второй знак в заблуждение не вводил. Во время обмена жестами мира Гунтрамн пригласил крестника на пир и преподнес ему дары; потом, через несколько дней, уже мальчик пригласил его к себе и в свою очередь передал подарки. Король Бургундии публично представил Хлотаря II как равного себе, точно так же как в свое время признал Хильдеберта II полновластным государем, когда тот стал совершеннолетним. У обеих сцен была еще одна общая черта: в 585 г. Гунтрамн не пригласил Брунгильду на церемонию возведения сына в королевское достоинство, а в 591 г. Фредегонда, похоже, не присутствовала на крещении сына[96]. В обоих случаях король Бургундии пытался взять под контроль племянников, оттеснив их матерей.