Эффект Фостера (СИ) - Аллен Селина

– Он накажет тебя.

– Он уже наказал меня, – усмехнулась она. – Сегодня пятница и он вернется поздно, а Мегера укатила в СПА, Эрни не сдаст меня, да и потом, я рискую только поездкой в Нью-Йорк с Саванной.

– Мы могли бы подождать, пока он остынет. Ты можешь остаться без Нью-Йорка.

Барбара отняла взгляд от листа, на котором рисовала.

– Ты важнее Нью-Йорка.

– Это признание в любви? – ухмыльнулся я, внутри замирая от предвкушения, царапающего мою грудную клетку.

Она усмехнулась и снова вернула взгляд на рисунок, это заставило меня понервничать. Она уходила от ответа, и это происходило не впервые.

Мы уже час были на озере. Разговаривали какое-то время, пока Барбара вдруг не схватила карандаши и не начала что-то быстро рисовать. Я не стал ей мешать. Солнце было в зените, и погода сегодня была просто адски жаркой. Поэтому я решил поплавать в прохладной прозрачной воде.

– Я кое-что нарисовала, показать? – Она прижимала свой блокнот к груди, глядя на меня круглыми от предвкушения глазами. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь высокие деревья, серебром играли в ее волосах, щеки Барбары слегка раскраснелись, на лбу выступила испарина, но я не мог оторваться от разглядывания ее. С каждым моим взглядом, мне удавалась подметить новую деталь в ее внешнем виде.

Сегодня на ней был короткий белый топ с глубоким вырезом. У самого краешка ткани, на правой груди я заметил крошечное родимое пятнышко. Маленькая, несущественная деталь. Но не для меня. Сколько еще на ее теле интересных отметин? Они словно звезды разбросаны по ее коже, ведь эта девушка целая вселенная.

Моя вселенная.

Оказалось, что помимо эскизов одежды, Барбара хорошо рисовала и другие вещи. И эти наброски она тоже показала мне, все, кроме последней страницы.

– Покажи, – попросил я, подплывая к пирсу, и наполовину выныривая из воды.

Барбара прикусила нижнюю губу, сдерживая улыбку, и я понял, что там будет что-то, что безумно смешит ее. Она развернула альбом ко мне, являя портрет… меня. Этот рисунок был вроде тех, что рисуют уличные художники. Гротескное исполнение моих черт лица и волос. Я был похож на странную комбинацию Принца Чарминга из Шрека32 и лягушку. Настоящую лягушку. Это была лягушка с моим лицом.

Барбара заливисто рассмеялась, и мой взгляд застыл на ее лице. Я почувствовал, будто тону, при этом находясь на поверхности воды. Она мать его прекрасна. Так идеальна, что дыхание перехватывало.

И тут я вспомнил, что должен был смотреть на рисунок, а не на ее лицо.

– И это…?

Она перестала смеяться, нахмурилась и указала карандашом на надпись над портретом.

– Лягушка Джефри, – обыденным тоном сказала она.

– Почему лягушка?

– Мне казалось, это будет смешным. – Она принялась закрывать блокнот, явно разочарованная тем, что я не смеюсь. И от осознания того, что я стал причиной исчезновения ее улыбки, мою грудь закололо. Я сел на край пирса и рассмеялся как идиот.

– Это очень смешная лягушка.

Голубые глаза остановились на моем лице.

– Ты такой лжец, Джефри Фостер. Лягушка действительно ужасна.

– Нет! – запротестовал я, придвигаясь к ней ближе. – Подари мне рисунок, ты же можешь вырвать его из блокнота?

Она сжала губы.

– Вообще-то могу. Он правда тебе нравится?

– Очень, – сказал я, наблюдая за тем, как она вырывает портрет меня в образе странной лягушки и откладывает его в сторону.

Ее губы снова сложились в улыбке, и я понял, что двигаюсь в верном направлении.

– Что на последней странице и почему ты прячешь ее от меня?

После моего вопроса она вздохнула и раскрыла блокнот на нужной странице. И там был снова я, но не в образе лягушки. Во весь рост, немного согнувшись, в джинсах и с голым торсом. Барбара даже прорисовала кубики моего пресса. Однако отсутствовала одна маленькая деталь – у меня не было лица.

– День, когда ты впервые вышел с Рейджи в леваду, – пояснила она.

– Почему у меня нет лица?

Она сморщила нос и покачала головой.

– Я хорошо рисую силуэты, но лица мне не даются.

Я хитро прищурился.

– И давно ты рисуешь меня?

Ее пальцы вцепились в блокнот и сжали его, она задумалась.

– Если соединить все рисунки, то получится целая история взросления Джефри Фостера.

– Без лица.

– Без лица, но твое лицо всегда было в моей голове.

– Только лицо? – ухмыльнулся я. Барбара взглянула в мои глаза и невольно провела кончиком языка по своей нижней губе.

– Не только, – тихо сказал она. – Еще твоя потрясающая задница.

– Значит у меня потрясающая задница?

– Да, и непомерное эго, которое тащится за твоими ногами, – фыркнула она, откладывая блокнот в сторону.

– Это не эго, детка, а всего лишь мой член.

Барбара усмехнулась, оглядывая мою обнаженную грудь, перекатывающиеся под кожей мышцы и сбегающие вниз маленькие капельки воды, ее взгляд замер на моих черных боксерах и выдающейся выпуклости под ними. Щеки ее покраснели, будто бы мои слова смутили ее. Не в первый раз я замечаю, что она ведет себя как монашка. Но почему? С Мейсоном она такой не была.

– Твои щеки раскраснелись, – заметил я.

– Просто сегодня очень жарко.

Я мягко убрал с ее лба влажные от испарины пряди волос. Мой взгляд опустился на ее грудь, где через тонкий белый топ проглядывали очертания ее сосков.

Черт.

– Так разденься, – предложил я, чувствуя внутри такое предвкушение, которое было у меня лет в тринадцать, когда я искал в интернете порно. Я заметил в ее глазах нерешительность и поспешил добавить. – Если ты хочешь, конечно.

Барбара невольно коснулась своей шеи рукой, как она делала часто в моменты глубоких раздумий.

– Я могу снять шорты, но под топом у меня ничего нет.

– Ты можешь снять и его, – предложил я.

Сексуальное давление сжимало каждую частицу моего тела.

Барбара медлила некоторое время, затем кивнула и стянула с себя шорты, оставаясь в одних хлопковых белых трусиках. Я был в первом ряду, словно самый главный ее фанат. Мой взгляд жадно заскользил по идеальным изгибам талии и бедер, по нежной светлой коже, мерцающей на солнце и напрашивающейся на ласки и поцелуи.

Она села рядом со мной, и я уж было решил, что она не станет сбрасывать с себя топ, как ее тонкие пальцы нерешительно схватились за край ткани. Ее взгляд замер на моем лице, в голубых глазах заиграло волнение. Я придвинулся к ней, мягко накрыл ее горячие руки своими холодными после озера ладонями. Она вздрогнула и распахнула сладкие губы, которые я не целовал уже целую вечность.

С этим срочно нужно что-то делать, недостаток Барбары Эванс приводит к серьезным последствиям.

– Я помогу тебе, – прошептал я так тихо, что она могла и не услышать вовсе. Ветер играл с ее волосами, в мои ноздри проникал сладкий запах ее кожи, запуская волны смертоносного возбуждения по всему телу. Мое сердце билось в груди с такой силой, что в любой момент могло сломать парочку ребер. Не припомню, чтобы хоть когда-либо я испытывал такое напряжение, как сейчас. Это было за гранью понимания, за гранью того, что испытывал ранее. А ведь она еще даже не разделась.

Ее руки опустились, а доверчивые глаза не отрывались от моего лица. Она кивнула, делая спасительный вдох. Я не смог устоять, глядя на ее поблескивающие от собственной слюны губы и накрыл ее сладкий рот в поцелуе.

Можно немного помедлить, совсем чуть-чуть. Мне нужна минутка, чтобы насладиться ею, ни одно гребаное мгновение не будет потрачено зря. Мои ладони проникли под эластичную белую ткань и накрыли ее полные теплые груди. Хриплый, гортанный стон оглушил меня.

Черт возьми, это я застонал.

– Джефри, – выдохнула она, накрывая своими ладонями мою голову, оттягивая все еще влажные волосы. Я сжал ее упругие груди, чувствуя, как маленькие соски становятся тверже и упираются в мои ладони.

Мне стоит записать на диктофон то, как она произноси мое имя, с придыханием и острой нуждой, и слушать это на повторе вместо музыки, потому что это, мать его, прекрасно.