Ветер - Таня Трунёва

Катьку никогда не интересовала политика, хотя она знала, что прадед её служил у Колчака и воевал против красных. Но здесь, в Чечне, она сразу почувствовала себя заложницей, заключённой, отбывающей срок, и мысли её крутились, как сделать этот срок покороче и легче.

Боевые подруги

Катя упала на кровать в изнеможении. Это был её первый день на войне – в душе пустота, всё тело ломило от боли и напряжения. Нина подсела рядом и, повернув круглое рябоватое лицо к Катьке, тихо сказала:

– Ты слышь, Перец, не тушуйся. Привыкнешь. А на меня обиду не держи, на мои шутки. Вижу я, ты тут не по своей воле. Мы все здесь по разным обстоятельствам оказались.

Прибалтки – понятное дело: они за идею воюют, месть их душит. А другие… Вот Любу нашу, биатлонистку, судьба ненависти к мужикам научила. Отчим её изнасиловал, а потом и мать убил. Любка три раза замужем была, трёх дочек родила, и все мужья, которых она любила, обкрадывали её или изменяли. А последний муж убить её хотел, чтобы квартиру присвоить, так Люба, защищаясь, его прирезала. Оправдали её, конечно, – свидетели были, и адвокат хороший. Однако год отсидеть пришлось, пока все эти суды прошли. С тех пор ненавидит она всю мужскую природу и не жалеет, когда стреляет в мужиков, а русские или чеченцы – ей все равно. Она бы их всех перебила, тем более за это ещё и деньги дают.

Нина вздохнула, продолжая:

– Я вот корреспондент по профессии. Во многих редакциях работала. Последний раз в сатирическом журнале. Хорошо у меня получалось критические заметки писать, да вот в одной моей статейке было слишком смело написано о махинациях в правительственных кругах. Зло так, с чёрным юмором. И такой скандал разразился, что выгнали меня с треском, как говорят, с волчьим билетом. Ни в одну редакцию не брали, даже в типографию. Один мой знакомый устроил меня на ткацкую фабрику приёмщицей. Оттуда сюда и попала. С оружием я с юности дружу: я из семьи военных. Отец в Закавказском военном округе служил, да не поладил с начальством: не умел ж*** лизать. Его в отставку и отправили. Вскоре он скончался от инфаркта. Не мог без армии.

Тут я уже второй раз. Год назад была и снова вернулась. Уйти отсюда можно тем путём, каким пришли, но это Лайма всё устраивает. У неё и люди есть, и адреса, и пароли.

За свои «Белые колготки» она горло перегрызёт. Видела, как она чеченцев поливала, когда мы чуть не подорвались, и тебя от моих шуток защищала? Ты, Перец, будь к ней поближе.

Командир наш, Руслан, в отличие от таких отморозков, как Удугов, Басаев и Радуев, к своим бойцам строг и справедлив. Смекалистый. Наркоту не признаёт, работорговлей не занимается и раненых не мучает.

Он пленных не берёт, потому ему такие стрелки, как мы, и нужны. У него на этой войне свои интересы. Руслан больше бизнесмен, чем вояка. Поставки оружия для него главное, а не участие в боях.

На задания нас обычно по одной-две в группу посылают. Думать много не надо – просто приказ выполнять и стараться выжить. Чеченцы приставать к тебе не будут. У них целые гаремы из беженок и пленных женщин. На нас они смотрят, может, если не как на товарищей по оружию, то как на людей, знающих своё дело. Я тут насмотрелась. Увиденного мне на целую книгу хватит, и такую, что все ахнут. Хочу напечатать её сразу за границей, вряд ли наши её издадут.

– Может, чего спросить хочешь? – помолчав, продолжала Нина.

Катька кивнула:

– Можно ли письмо написать, и как его отослать?

– Это всё уже устроено. Всё работает: люди, письма, посылки, заказы – только денег это стоит немалых. Я потом тебе расскажу, – улыбнулась Нина, вздохнув. – Ты сейчас спи, Перец. Завтра подъём в шесть. Лайма с утра так гоняет, что все кости ломит. Спи, отдыхай.

В волчьей стае

Вдох, выдох… Волосы прилипают к потному лбу, и стекло прицела мутнеет от влаги. Катька лежит на пригорке, слившись с винтовкой в стальную петлю, гибким пальцем чувствуя курок.

В память стучится колючий сибирский снег, взъерошенный лисьими лапами. Катя лежит на снегу, рядом Федька, сын охотника.

– Уйдёт рыжая! Cтреляй! – только губами беззвучно шепчет пацан.

– Пусть ближе подойдёт, чтобы в глаз попасть. Ветер в нашу сторону – не чует она, – так же беззвучно отвечает Катька.

И вот теперь она на войне. Рядом бородатый горец с биноклем.

– Видишь этого светловолосого? А рядом с ним тот, что пониже ростом, тот, что рукой указывает, – его надо снять. Он всё время в движении. Наши два раза пытались – не получилось.

Приклад винтовки глухо бьёт Катьке в плечо – фигура в стекле прицела покачнулась и рухнула.

– Уходим! Быстро! – командует бородатый. – Они за этого подполковника сейчас всю сопку разнесут!

Она была в группе одна: молодая женщина среди немногословных боевиков, разговаривающих между собой на гортанном наречии. Шли на задание небольшими отрядами по дорогам, известным немногим. Ехали в Шатойский, Ножай-Юртовский, Веденский районы, оттуда поближе к позициям федеральных войск. Когда случалось оставаться на ночь в чеченских сёлах, в домах для женщин-снайперов была отдельная комната и чайник горячей воды.

Как-то проснувшись среди ночи в, бьющей по нервам, липкой тишине, Катька вдруг поймала себя на жуткой мысли: «Перестрелять их всех к чёртовой матери, да и бежать отсюда!

Да нет, бежать некуда, попал в волчью стаю – вой по-волчьи»

Точка невозврата

Аргунское ущелье в предрассветной дымке казалось ещё неприступнее, недаром его называли волчьей пастью. Скалы круто уходили в небо, в расщелинах камней – скудная колючая растительность. Редкие низкорослые деревья будто бы цеплялись корнями за небо, которое казалось узкой полоской между рваными вершинами гор. Ледяной ветер выл, как раненая волчица, заставляя вздрагивать и замирать.

Они карабкались по острым камням, задыхаясь от горного воздуха. Впереди Лайма с проводником, за ними все остальные. Позиция была выбрана, казалось, удачно – в расщелине между скалами на небольшой площадке.

Вскоре появился Руслан и, кивком поприветствовав снайперов, оглядел позицию.

– По той дороге пойдут федеральные войска. Мы подорвём первую и последнюю машины, а вы должны всю колонну расстрелять, – разъяснил он всем план действий. – Всё ясно?

Все понимающе кивнули.

Время тянулось бесконечно. Катя прилегла рядом с Любкой, подстелив куртку на холодные камни. Все молчали, прислушиваясь к горному ветру. Звук падающего камня нарушил тишину, и Катька первая встрепенулась и схватила винтовку.

– Хорошая реакция, – засмеялась Люба. – Да беда твоя в том, что думаешь много. Ты и Нина тоже. Та – всё про книгу, что напишет. А мысли ваши тут не нужны, здесь можно выжить только на инстинктах. Когда думаешь головой, скорости нет. Сознание надо отключать.

– Ты должна усвоить, что вместе с тюремным законом «не верь, не бойся и не проси» на войне важен ещё один: «не чувствуй и не вспоминай». Это главный путь к выживанию, – сурово заключила Любка.

Она поежилась, продолжая:

– А ну, ты, сатира, расскажи чего, а то на сон клонит. Ведь с трех утра на ногах! Или стихи почитай. Ты много их знаешь.

Нина вздохнула, будто что-то припоминая:

– Вот, недавно прочитала.

Она начала медленно декламировать в такт порывам свистящего ветра:

«Вы проходили точку невозврата?

Я проходил и возвращался вновь,

И заплатил сполна, ребята.

Я отдал жизнь, но не предал любовь!»

Внизу прогремели взрывы.

– Началось! – крикнула Лайма.

Все уже были наготове. Выстрелы свистели, заглушая горный ветер. Но ещё громче вдруг раздались резкие мужские крики, сдобренные смачным русским матом. Голоса были совсем рядом, где-то сверху.

– Вот они, суки! Это снайперское гнездо! Мочи их, мужики, этих б***ей!!!

Грохот взрывов обрушился внезапно. Что-то ударило Катьке в грудь, потом в руку, выбив винтовку. Красная пелена перед глазами вдруг стала чёрной.

Неля

Иркутская областная считалась лучшей больницей в городе. В коридоре пахло хлоркой и лекарствами. Молодые медсестры, передавая смену, шептались в перевязочной:

– Завтра ей операцию делать будут. Уже светило-хирург из Новосибирска прилетел. Готовятся. Случай-то просто жуткий: медведь на неё напал, когда она в маршруте была. Подрал-то не очень, да позвоночник в двух местах задел. С ней ещё один геолог был. Он-то и пристрелил зверя, а то бы тот насмерть её задрал.

– Да, может, насмерть-то лучше было бы. Прости, Господи! – добавила пожилая медсестра. – Мучения-то какие терпит! И операция эта очень рискованная – мало кто выживает.

– А кто этот мужчина рядом с ней? Не отходит – поинтересовалась врач, только что вошедшая в перевязочную.

– Муж, должно быть. Говорили, тоже геолог. Симпатичный, просто красавец, – вздохнула одна из медсестёр.