Плюшевый медвежонок - Сэйити Моримура

Конечно же, в том, что Мунэсуэ узнал Кёко Ясуги, не было ничего удивительного: ее лицо было ему знакомо и раньше по фотографиям в журналах и телепередачам, — и Мунэсуэ взволновала вовсе не встреча со знаменитостью.

В ту минуту, когда Кёко, слегка склонив голову, прошла мимо Мунэсуэ, ее облик разбудил в нем какое-то давнее воспоминание. Импульс, однако, был недостаточно мощным, чтобы пробить толщу памяти. Словно легкая рябь на воде — пробежала, и снова все спокойно. Слишком грандиозен был ее сегодняшний образ, и зыбкое, неясное воспоминание отодвинулось на задний план. Но на самом дне памяти, в самом глубоком ее слое, была запечатлена не эта занявшаяся журналистикой и прославившаяся на всю Японию Кёко Ясуги, а другая, похожая на нее как две капли воды женщина, связанная с Мунэсуэ чем-то сугубо личным. Но чтобы высвободить это воспоминание из плена забвения, требовался более сильный толчок.

Мунэсуэ понимал это и чувствовал раздражение оттого, что никак не мог припомнить.

— Эй, ты что? — окликнул Ямадзи застывшего на месте и погруженного в размышления Мунэсуэ. — Влюбился, что ли?

— А почему вдруг эта Кёко Ясуги приехала сюда? — очнувшись, пробормотал Мунэсуэ.

— А ты разве не знаешь? — Ямадзи бросил на него удивленный взгляд.

— Что не знаю?

— Да ведь Кёко Ясуги — жена Ёхэя Коори.

— Ёхэя Коори? — Мунэсуэ вспомнил, что видел это имя на табличке в вестибюле отеля. — Кёко Ясуги… Коори… В самом деле?

— Ты что, действительно этого не знал? У них уже двое детей.

— Я знал, что у нее есть дети, но что это дети Коори…

— Инспектору полиции надо бы побольше интересоваться общественной жизнью, — смеясь поддразнил его Ямадзи.

Мунэсуэ сомневался, что этот факт имеет непосредственное отношение к общественной жизни, но, раз он известен Ямадзи, значит, об этом знает вся Япония.

Ёхэй Коори занимал ключевой пост в среде молодого офицерства правящей «партии друзей народа», возглавлял группу «новых правых» в политическом лагере консерваторов и был также известен как публицист, защищающий идеалы своей партии. К нему относились по-разному. Одни считали, что, следуя принципу «и нашим и вашим», он всегда переходит на сторону сильного, другие — что он тактик, с легкостью меняющий курс, третьи видели в его деятельности активность и решительность лидера — качества, редко встречающиеся у молодых.

При нынешнем правительстве Ёхэй Коори избрал позицию «поддержки главного течения», но предполагали, что, если возникнут «чрезвычайные обстоятельства», он начнет действовать целиком по своему усмотрению — как известно, в центре тайфуна направление ветров меняется по особым чаконам. Девизом Коори был роспуск фракций во имя партийных реформ, однако он часто блефовал, играя на природном обаянии, и тем привлекал все новых сочувствующих оппозиционным и нейтральным группировкам.

Он ничем не обнаруживал своих притязаний на мандат депутата при следующем правительстве, но было более чем вероятно, что, укрепив собственные позиции в основной партийной фракции, он займет место в ведущей коалиции нынешнего правительства Асоо, а затем, умело лавируя в партийных кругах, станет «темной лошадкой», которая будет оспаривать лидерство в будущем правительстве.

Выходец из крестьянской семьи, жившей в префектуре Ямагата, он учился с неимоверным упорством; окончив университет, основал сталелитейный завод. Началом его карьеры можно считать то время, когда он получил доступ в сферы военного командования, однако сведения об этом периоде его жизни весьма расплывчаты. Впервые он выставил свою кандидатуру и был избран в нижнюю палату парламента в возрасте тридцати четырех лет. Тогда он был независимым депутатом.

Теперь ему было пятьдесят пять. Занимая пост председателя комиссии по развитию национального хозяйства, он за последние годы завязал самые тесные контакты с финансовым миром.

Семья его состояла из жены, Кёко Ясуги, и двух детей-студентов: девятнадцатилетнего сына и семнадцатилетней дочери. Говорили, что с тех пор, как Кёко опубликовала свой супербестселлер, известность Ёхэя Коори стала еще больше. Тем не менее, вероятно из тактических соображений, на конференциях и общественных форумах он старался не афишировать, что Кёко — его жена. И в прессе, и на телевидении она была известна как Кёко Ясуги, а не как супруга Ёхэя Коори.

— Что ни говори, а она красавица… — вздохнул Ямадзи.

— А сколько ей может быть лет?

Лет сорок, но выглядит она на тридцать.

— Неужели ей уже так много?

— Трудно поверить, правда? Моя жена в том же возрасте, но с каждым днем все больше сдает. Этот Ёхэй Коори — счастливчик по всем статьям.

— А они с самого начала женаты?

— Как понять «с самого начала»?

— Ну, может быть, для одного из них это второй брак?

— Я точно не знаю, но, раз у них и сын и дочь уже студенты, они, должно быть, женаты давно.

— Если Кёко сейчас сорок лет, а дети уже учатся в университете, значит, она вышла замуж довольно рано.

— Может быть, она что-нибудь и скрывает, но в любом случае замужем за Коори она уже давно.

— А других детей у нее нет?

— Я не слыхал. Да с чего это ты так ею заинтересовался?

— Знаешь, она меня как-то взволновала.

— Кёко Ясуги волнует всех мужчин.

Следствие по делу об убийстве Хэйворда не двигалось с места. От Интерпола также не поступало никаких сведений. Американской полиции было поручено обследовать место жительства покойного, но так как преступление было совершено за океаном, в Японии, то в США никто толком не понимал, что именно надлежит искать.

Кстати говоря, были основания полагать, что последнее время Хэйворд жил в нью-йоркском Гарлеме, по никаких следов Хэйворда найти там пока не удалось, по крайней море в донесениях из Штатов об этом не говорилось ни слова. Для этого государства — члена ООН, видимо, было не так уж важно, что за границей убили какого-то негра. В Нью-Йорке насильственная смерть не может стать сенсацией. Американская полиция неизбежно заразилась всеобщим равнодушием к факту убийства свободного гражданина США. Однако, возможно, убийца — японец. Пусть на родине Хэйворда хранят хладнокровие, но поиски прекращать нельзя, и японская следственная группа приступила к розыскам такси, которое 13 сентября доставило Хэйворда с аэропорта Ханэда в «Токио бизнесмен отель».

В Токио двадцать тысяч государственных такси и шестнадцать тысяч частных. Притом нет никаких гарантий, что Хэйворд ехал из Ханэда именно на такси. И тем не менее, это была единственная оставшаяся нить.

…Почему он поехал именно в «Токио бизнесмен отель»? Может быть, об этом что-то известно таксисту, привезшему туда Хэйворда, если негр вообще приехал на такси…

Ключевое слово загадки

Снова наступило унылое утро. Он уже проснулся. В голове, словно налитой свинцом, оставалась неприятная тяжесть. Веки еще склеивал сон, но было ясно, что, сколько ни лежи, заснуть больше не удастся.

Кёхэй поднялся умыться. Ноги были словно ватные, и он с трудом сохранял равновесие, борясь с «остаточными явлениями», обычно ощущавшимися наутро после приема «лекарства». На циновке спала вповалку компания, участвовавшая во вчерашней вечеринке. Опухшие, землистые лица, как у людей с больной печенью, шершавая сухая кожа, фиолетовые мешки под глазами, потрескавшиеся губы, гной в уголках глаз — глядя на этих спящих мертвецким сном юношей и девушек, трудно было поверить, что большинству из них нет еще и двадцати лет. Пробираясь сквозь нагромождение тел, Кёхэй нечаянно наступил кому-то на ногу и поглядел вниз.

Девушка болезненно скривилась и чуть приоткрыла щелочки глаз, но тут же повернулась на другой бок и снова заснула. Она была почти голой. Несмотря на худобу, вся ее фигура, казалось, излучала силу. Тело, от груди до колен прикрытое лишь краешком одеяла, какой-то неприятной красотой выделялось среди истощенных мужских тел. Лица спящих не были знакомы Кёхэю. По всей вероятности, он вчера привел к себе эту компанию прямо из ночного бара. И сейчас незнакомые парни и девушки оказались в особнячке, который отец с матерью купили Кёхэю, чтобы у мальчика было место для занятий. Родители стремились не столько ублажить сына, сколько выдержать свой пресловутый принцип невмешательства и, выложив сразу чуть ли не двадцать миллионов иен, приобрели особнячок в тихом уголке Сугинамику, утверждая, что «ребенку» будет удобнее жить самостоятельно.

В этой «берлоге» Кёхэй скрывался, прогуливая лекции, здесь же развлекался с девицами. Ночи он проводил в кафе и барах, а потом нередко приглашал к себе в особняк целые компании, и они устраивали самые настоящие оргии, да еще с «лекарством».

В доме, как всегда, царили ужасающий хаос и грязь: на кухне в мойке громоздились горы немытой посуды, на столах — облепленные мухами остатки еды, в комнатах была в беспорядке раскидана одежда и в углу на куче пластинок лежала гитара.