Дневник 1905-1907 - Михаил Кузмин

13_____

С утра в каком-то томленьи. Я давно уже не был в таком чувственном возбуждении, как последнее время, и это угнетает, неудовлетворенное. Я вспоминаю роман Гонкура, где Жермини Ласерте ножки от столов, стульев, палки от щеток, перила, свечи представлялись мужскими членами и она старалась не глядеть, чтобы не возбуждаться{320}. Не в такой степени, но вроде этого теперь со мною, и я понимаю, как любители женщин не могут равнодушно слышать одно шуршанье женских одежд. Когда думаю о деньгах, сердце у меня падает: как я устроюсь? как я устроюсь? Решительно не знаю. Я все пою какой-то пошлый романс на прекрасную «Черную шаль»{321}. Отчего там все так вечно? Какая божественность!

Когда легковерен и молод я был,Гречанку младую я страстно любил,Прелестная дева ласкала меня,Но скоро я дожил до черного дня.

Как все великолепно! И потом:

В покой отдаленный вхожу я один.

Или я пою «Tandis que tout sommeille». Неужели смерть? Есть картина в Эрмитаже, где на фоне светло-зел<еного> куста, в красном, в непринужденной позе, нога на ногу, с гитарой, опертой на колено, закинув голову, поет человек. Неужели смерть? Осенью, какая пошлость! Когда играли в крокет, напротив возились два мальчика, катаясь по траве и валяясь друг на друге, и к крикам шуточной драки примешивалась какая-то похоть. Я старался не смотреть на них. Провожали на пристани Татьяну Ал<ипьевну> и Лидию Ст<епановну> в темноте. На пристани народ спал на полу, какие-то парни улеглись на <тюках?> с яблоками головами вместе, переговаривались и перешептывались. Был огромный страшный арестант с 2-мя маленькими солдатами. Почту не разбирали, везде темно. Какая скука, какое одиночество! Долго ли, долго ли это будет? И вместе с тем осень пугает меня: не сейчас! не так скоро! помедлить! Ах, верные и милые друзья, нежный Павлик, неужели я покину вас скоро и навсегда?

14_____

Письмо от Сомова{322}, милое, быстрый ответ, но чем-то меня не удовлетворившее: мне кажется, что мои друзья несколько стараются отвлечь меня от Павлика Гафизом, к которому я почему-то теперь сейчас <так!> охладел. Я в полном очарованьи Пушкина. Сегодня страшный ветер, хотя ясно. После обеда ходил один в луга на Суру, долго лежал, ветер совершенно стих, уже темнело, был виден месяц сквозь тучи, голоса переезжающих через реку были далеко слышны. Вернувшись и узнав, что Сережа пошел на почту, я тоже отправился туда же, но парохода не дождались. Какое же завтра ждет меня счастливое извещение? У меня сегодня явился блестящий, почти гениальный план, за который я ухватился обеими руками: это и может спасти от гибели, и интересно, и романтично, и почти весело, хотя не без тяжких разлук. Не знаю, выдержу ли я его и не погибну ли, но раз суждено умирать, лучше попытаться возможность не умирать <так!>. Но выдержу ли я, выдержит ли Павлик? Это так рискованно, но это настолько лучше мысли о неизбежной гибели, настолько сравнительно временно, что я только и думаю об этом. Надумал стихи, но очень неважные.

15_____

Шел дождь, я писал стихи. Никакого известия, ни радостного, ни печального нет. Все думаю о плечах Павлика, круглых, прелестных, персиково-розовых и немного шершавых на ощущение, таких теплых. Жалко, что я не был у него, я лишен того чувства, когда дом, улица, порог возлюбленного имеет такой горестно-глубокий смысл. «Едва я завидел Гречанки порог…». Я думаю о Пушкине, Musset, Gautier и Berlioz’e. В понедельник, в понедельник увижу Павлика! Вечером были в балагане, читали Гофмана. Но какая даль до понедельника, как я доеду?

16_____

Укладываемся, увязываемся, холодно. Сестра все мерзнет и закрывает двери и окна; после обеда гуляли далеко с детьми, было солнце, яркое и необыкновенное, длинные тени по лугам. Сережа убедил меня написать письмо Глазенапу, когда мы будем в Ярославле. Вечером ходили на пристани, степлело, была луна и звезды, было хорошо, но будто все-все уже уехали. В зале стояла приготовленная в дорогу провизия: пироги, яйца, казалось чисто, хотелось есть, и не ели, Сережа сказал: «Будто перед Пасхой». Мной овладевает возбуждение переезда. О, понедельник, милый Павлик! Ночи, дни, неситесь скорей.

17_____[142]

Ясный, почти морозный день; прислали деньги. Рахиль Семеновна, прощаясь, рыдала и целовалась. Пароход дожидался только нас. Тесно и грязно, но т. к. мы ехали сначала почти одни, то это искупалось свободой. Хотя Варя и Сережа находили меня раздражительным, но я был очень сравнительно в духе, каждый поворот колеса меня приближает к друзьям, Павлику и, м<ожет> б<ыть>, к гибели. Даже писал стишки, которыми более доволен, чем предыдущими. Скоро, скоро увижу опять милые плечи Павлика.

18_____

В Нижнем. Улицы, повороты домов знакомы; приятно чувствовать себя все-таки в городе. Были в парикмахерской; там старые мастера с прохладными, как у покойников, пальцами; были у Таисьи Алип<ьевны> в <палатке?>, потом пошли наши к <Поле?>, я на ярмар<ку>; зашел к Большакову, где застал Маркиана и очаровательного, с прелестными, как у Венер Боттичелли, глазами Николая Большакова. В главном доме встретился с Сережей, с которым сели пить кофе в открытой кофейне; к нам ежеминутно приставали, то с камнями, то с фотографиями, то с похабными книжками. Я купил 3 книжечки Баркова, рассчитывая на обман, и очень жалею, что не купил всех, т. к. по стиху и известной прелести эти вещи, безграмотно и искаженно напечатанные, очевидно — автентичные. Обедали у Невского. Ребята все захотели на пристань и спать; мы с Сергеем их отвозили. Проезжая мимо дома Бехли, я видел Алешу и Соню на балконе, но они меня не видали. Пошли к Дмитриевым; там были молодые Дмитриевы, какая-то девица, Тая и Клавдия, было весело и шутливо. В безобразный дождь, темноту и гадость добрались до парохода. Еще день прошел.

19_____

Сегодня веселее ехать, ясная погода, более любимая мною часть Волги с почти непрерывными городами, селами, смеющимися веселыми берегами, больше людей, больше лиц для наблюдений. Прелестна, очаровательна Кинешма: я бы хотел прожить в ней дней 5 с кем-нибудь любимым, осматривая церкви, катаясь на лодке, любуясь Волгой. Плес — тоже волшебен ночью при луне. Скоро, скоро увижу Павлика. Встречу ли завтра Глазенапа? Только одна пересадка. На машине не так томительно долго. «Скоро я полечу по улицам Мадрида»{323}.