Королевская кровь-13. Часть 1 (СИ) - Ирина Владимировна Котова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он разлил жидкость, истекающую светом и покоем, по темным чашам, и протянул Чету.
— Бери, Мастер. Это амброзия. Вам, смертным, ее нельзя, но ты уже побыл богом, тебе можно. А еще Красный иногда поил ею лучших воинов и победителей, так что можно сказать, эта чаша по праву твоя.
— Что она делает? — поинтересовался Четери, катая чашу из тьмы в ладонях. Стенки ее обжигали льдом, амброзия грела кожу как солнечный свет.
Черный хмыкнул.
— По легендам веселит душу и тело, но, если честно, она просто вкусная. За тебя, величайший воин, ставший вровень с богами и победивший бога.
Чета не тронула хвалебная речь, но он отпил. По телу растеклось тепло, как будто он долго лежал на нагретом солнцем камне.
— На медовуху сладкую похоже, — заметил он.
Черный хохотнул, и от хохота его с возмущенными криками полетели прочь птицы.
— Только Желтому не говори, он оскорбится. Его пчелы собирают ее с цветов по всей Туре и настаивают в солнечных лучах в гармонизирующих садах сотни лет. Я буду приходить к тебе иногда, если ты не против. С бутылочкой амброзии.
— Как я могу быть против? — удивился Чет, прикрывая глаза и делая еще глоток амброзии. Она дарила умиротворение. И смирение. И качала как материнские руки.
— Ты привыкнешь, — вдруг сказал Черный, возвращаясь к серьезному тону. — То, что случилось с тобой — это высочайшая плата, но и высочайшая несправедливость. Однако так работает мироздание, Четери. Оно слепо. Ты, попросив сделать тебя вровень с богом, попросил нарушить эти законы, а за это надо платить. И пусть ты спас мир, моего брата Инлия, и нас всех, плату за это не отменить. Ты понимаешь, да?
— Понимаю, — ответил Мастер. — Оно сработало, потому что я предложил отдать что угодно.
— Потому что ты искренне готов был отдать, что угодно. Именно поэтому твоя просьба, твоя молитва выстрелили в вероятности, и случившееся так совпало по времени, что мой брат смог отдать тебе силу. Скажи мне, произнес бы ты свои слова, уже зная о том, какова будет плата?
Чет вспомнил, как наблюдал за боем Красного и Нервы, как осознавал, что Воин вот-вот ошибется, как жаждал оказаться там, на его месте — и покачал головой.
— Произнес бы, — сказал он. — Но это не изменяет того, что мне душно и страшно, Великий. Я так любил этот мир во всех его красках, а теперь мне не полюбоваться им. И кажется, что преграда так незначительна, что ее можно преодолеть — и это сводит с ума.
— Я понимаю тебя, — отозвался Ворон. — Я почти сошел с ума, запертый на острове в узкой долине. Я знаю, что такое бессилие, воин, знаю, как оно сменяется яростью, а потом равнодушием, как блекнет все вокруг. И я знаю, что потом, когда смиряешься, начинаешь находить радость и в том состоянии, в котором ты есть. Пей же, воин, амброзия даст тебе легкости. Пей.
И Четери выпил снова. Отчаяние притуплялось, будто виталист обезболивал его рану.
— Я не хочу лишаться чувств, — предупредил он.
— Это ненадолго, — проговорил бог. — Она не спасет тебя от горя. Но позволит пережить первые несколько дней. Я бы и не стал давать тебе то, что заберет у тебя способность ощущать — ты еще нужен этому миру, Четери. Любую потерю нужно отгоревать, оплакать, пережить. Не стесняйся ярости и слез, воин, не бойся слабости и отчаяния. Переживи ее. Иначе она будет отравлять тебя долгие годы.
В сыпучем, скрипучем голосе бога вдруг послышался голос Мастера Фери, дернулась нить, связывающая учителя и учеников, и Чет вздернул голову, пытаясь всмотреться в силуэт.
— Твоего мастера тут нет, — сказал Ворон. — Он давно уже на перерождении, проживает уж шестую жизнь с той поры, как вы похоронили его, Четери.
— Я видел его во сне, — глухо сказал Четери. — Я до сих пор чувствую связь с ним, Великий, и он говорил, что учитель может позвать ученика, а ученик — учителя даже из небытия. И сейчас я ощутил его. Но как же я смог ощутить? И как мы можем звать друг друга, если ты говоришь, что он на перерождении?
— Я же Смерть, — напомнил собеседник. — А души — искры Триединого, часть его сути. В моей стихии на другом плане бытия очищаются души перед новым перерождением. Там они отдыхают и помнят все о своих воплощениях. И часть их духа, их память всегда со мной. Поэтому если ты позовешь, он придет, и это будет та часть моей стихии, которая помнит его.
Четери кивнул, хотя ему эти божественные дела были не очень понятны.
— Еще я видел во сне свою жену, Афаиту, — медленно проговорил он. — Мне кажется, или ее душа вновь со мной?
— Ты знаешь ответ, — голос бога вновь стал мягким.
Четери кивнул. Он знал.
— Но мне хотелось бы это знать тогда, — выговорил он. — По сравнению с болью, что я испытал тогда, мое зрение, как и заключение в горе — пустяк.
— Но эта боль направила тебя на путь, который и привел тебя сюда, — заметил Жрец.
— Да, — согласился Чет. — И знаю я, что не бывает иначе, но все равно хотелось бы, чтобы мы все помнили. Что было с нами до нас, Великий.
— Нельзя, — проговорил бог. — Перерождение избавляет нас от гнета прошлого и позволяет искупать ошибки и расти духовно.
Текла и текла эта странная беседа, согреваемая солнцем и амброзией, и Четери не хотел, чтобы она заканчивалась.
— А что будет потом с душами? — спросил дракон. — Если душа уже выучила все уроки? Или круг перерождения вечен?
Темный силуэт поднял голову наверх.
— Я не знаю, Четери, — сказал он. — Во Вселенной бесчисленное количество миров. Возможно, в обитаемых мирах, таких, как Тура, растет новое поколение богов? Мы с братьями и сестрой, боги Лортаха, да и побежденные боги, — первое поколение, души, соткавшиеся из чистой стихии благодаря взору Творца. Нам многому пришлось учиться, совершать множество ошибок, кровавых и страшных, нести зло и раскаиваться за это, и двигаться, двигаться к замыслу Творца от бездушной стихии к душе сострадающей. Вы на ступеньку выше нас, и Триединый дал вам развитие, но не дал вам силы, как у нас, чтобы вы не приносили много бед. И то, — он горько усмехнулся, — вы ухитряетесь. Возможно, тем душам, кто прошел горнило развития человеком, предстоит стать поколением добрых и справедливых богов? А мы, как старшие дети, слегка неудачны?
