Вслед кувырком - Пол Уиткавер

Маленькая фигурка бежит по-крабьи по песку. Джилли стремится к вышке, будто в замедленной съемке. Джек видит, как она приближается, спотыкается, падает, снова встает и пробивается против ветра. Он кричит ей, чтобы не подходила, но без толку: ветер перехватывает его голос. Кроме того, даже услышь она эти слова, она бы не повернула обратно: Джилли понятия не имеет, какая опасность ей грозит. Тому, что приближается, нужна Джилли. Ей досталась львиная доля силы, столь несправедливо разделенной между ними, и это ее проявление силы привлекло внимание сущности, привлекает сейчас. Хотя сейчас Джилли не применяла своей силы, иначе Джек знал бы. Дядя Джимми лежит на полу в доме с перерезанным горлом; Джек до сих пор видит, как уходит из его глаз выражение озадаченного недоумения вместе с жизнью. Он не представлял себе, сколько в человеческом теле крови, не знал, что она может вытечь так быстро, словно из распоротого меха для вина. И Эллен. Он не хочет о ней думать. Не хочет помнить, что он — нет, не он, не он, Чеглок! — с ней сделал. У него сводит судорогой желудок, поднимается рвота, он наклоняется через край в рвотных спазмах… но рвоты в нем не осталось. Только память, а от нее так просто не избавишься. Она останется с ним навсегда, что бы ни случилось дальше. Сколько бы реальностей ни ответвлялось снова и снова от этой, он запомнит их все. Если только — и до тех пор, пока — он не будет вычеркнут из игры. Что ему было бы, в общем, безразлично, если бы это не значило, что вычеркнут и Джилли. Но этого он не допустит, он слишком далеко зашел, чтобы сдаться. Пока это в его силах, он будет за нее драться. Делать все, что может, защищая ее от угрозы, которую она не распознает… угрозы, навстречу которой сейчас рвется Джилли и которая рвется навстречу ей. Но что же это такое? Он думал, что их таинственный враг — дядя Джимми или Эллен… но эти предположения не оправдались, опровержение написано кровью и трупами. Кто тогда? Кто-то неизвестный, чью силу он воспринимает из-за какого-то ментального фокуса как восстающую из глубин океана? Или, думает он, содрогаясь в порыве ветра, без всякого фокуса, а действительно обитатель темных глубин, создание древнее и нечеловеческое, разворачивается сейчас…

Чем бы оно ни было, Джек знает, что не в состоянии с этим сразиться. У него силы нет, она только у Джилли. Но хватит ли этой силы? Он не думает, что ее ответное применение спасет их на сей раз, как спасало прежде. Нет, если они хотят пережить то, что надвигается сейчас, Джилли должна ударить первой. А это значит, он должен не только убедить ее применить силу, а объяснить наконец, что вообще у нее такая сила есть. В прошлый раз, когда он пытался, она не поверила ни единому слову, решила, что он сошел с ума. Он перевернул каноэ, и она инстинктивно среагировала, и появился новый мир, в котором он ей ничего не рассказывал… хотя он тогда в своем невежестве и высокомерии думал, что это его работа.

Джилли исчезает в тени у подножия вышки, но ему не надо ее видеть, чтобы знать: сейчас она карабкается по заржавелой стальной лестнице, и их связь близнецов сильна, как всегда, или даже сильнее из-за всего, что сегодня случилось, не только в этой реальности, но и в других. Пусть Джилли не помнит их на уровне сознания, как он, но какие-то следы этого перезаписанного опыта должны зацепиться в глубинах ее разума, будто забытые сны. Точно так же, как он ощущает ее страх, потрясение, гнев, точно так же, знает Джек, ощущает она его страх, его ужас, его нетерпение. Именно так она его и нашла, в конце концов, идя по эмоциональной тяге, как по кровавому следу ног на песке. Скоро она доберется до него, и хотя секунду назад он ей кричал, чтобы не подходила, сейчас он молча ее торопит, чтобы лезла быстрее, потому что теперь он мыслит яснее. Они бегут наперегонки: со временем, с бурей и с тем, что кроется за этой бурей или внутри нее. Он вспоминает, как приход Белль совпал с пробуждением силы Джилли и его собственной. Не была ли Белль еще одним проявлением силы той сущности, что подбирается к ним теперь?

Он смотрит вниз, в темную глотку башни, ожидая, чтобы из клетки теней появилась Джилли, когда слышит первую сирену, и вздрагивает от воющего звука из ночи со стороны Бетани-бич. Он поворачивается. К вопящему хору присоединяются другие сирены, и через минуту в полумиле по шоссе № 1 возникает первая мигалка — там, где дорога дает крюк за соснами и домами. Сердце его падает, когда он вспоминает, что в мире есть и другие силы, быть может, не столь мощные, но тоже такие, которых следует опасаться. Джек встает на ноги, чтобы всмотреться получше. У него трясутся руки и колени, их заливает холодный ужас, будто рой сине-белых мигающих огней возвещают прибытие Самого Бога — или, что еще хуже, Билла. Иди, а не то, слышит он собственную мысль, и сердце стучит, и острые ржавые края подкоса режут ладонь, уже и без того исцарапанную подъемом по лестнице. Это зрелище для него не неожиданно: Эллен ушла не так быстро и не так тихо, как дядя Джимми. Он был уверен, что это она, но после первого удара бритвы, когда она не применила силу, чтобы себя защитить, он уже знал, что ошибся. Снова. Но остановиться он уже не мог — надо было закончить начатое, заткнуть ей рот, пока не перебудила всю округу. Все равно, говорил он себе, когда упал на колени в тени под крыльцом и вывернул содержимое желудка на окровавленный песок, Джилли все исправит. Все это безобразие не вечно, останется разве что в его памяти. Когда она спустится вниз и увидит дядю Джимми, шок включит ее силу, и она все исправит. Вернет их обратно. Он подумал было войти в дом и разбудить ее, если она еще спит. Но не смог. Не смог вернуться по своим следам. И потому убежал, не понимая, что несется к вышке, пока не увидел ее над собой. И только тут ощутил, как собирается их истинный противник, и в порыве ужаса взлетел по лестнице, ища спасения. Но когда добежал до платформы, то уже знал: спасения нет. То есть для него нет, но не для Джилли. И потому он нетерпеливо ждал, раздираемый виной, скорбью и ужасом, дрожа на ветру, как в зимнюю стужу, ждал минуты, когда она найдет мертвые тела и положит конец этому кошмару наяву, сделает спасительный бросок, который только она может сделать, и сотрет результат его действий, хотя не сами действия: они останутся с ним навсегда, вырезанные в его душе, незаживающими шрамами. И вдруг она здесь, бежит через дюны, и Джек понял, что это не будет просто.

Но хотя бы, думает он теперь, когда мигалки пролетают мимо, замедляя ход перед поворотом на Мидлсекс, что бы ни случилось, а мы будем вместе. Близнецы Дун против всего мира…

— Джек!

Напряженный голос заставляет его вздрогнуть. Он смотрит вниз: бледное лицо Джилли, полускрытое темнотой, поднимается к нему оттуда. Выражение лица — то, что можно разглядеть, — как у мрачного призрака. Джек никогда ее такой не видел, он боится пускать ее на платформу. Но когда она пролезает через люк, он автоматически протягивает ей руку.

— Уйди к чертовой матери, не трожь меня!

Она встает на ноги, глядя на него злобно, похожая при луне на вампира.

— Джилли, ты должна…

— Заткнись!

Она делает шаг вперед и бьет его наотмашь по лицу, чуть ниже левой скулы.

От неожиданного удара он переваливается через скрещенные подкосы каркаса и со звоном стукается затылком о перекладину. Именно от этого, больше чем от ее удара, сыплются искры из глаз. Джек вскидывает руки, защищаясь. Он готов заплакать. То, что она его сейчас ударила, после всего, что он для нее сделал, после всего, что перестрадал за себя и за нее, — это чудовищная несправедливость.

Но больше ударов нет. Когда он открывает глаза, проморгавшись, Джилли стоит на коленях, плечи ее вздымаются и опускаются.

— За что? — спрашивает он с дрожащими губами.

Он злится на нее, и не понимает.

Она поднимает на него глаза, залитое слезами лицо серебрится в лунном свете, в глазах мелькает отражение дальней зарницы.

— За что? — Какой-то звук — то ли смешок, то ли всхлип — срывается с ее губ. — Ты… ты сделал… то, что сделал, и ты меня спрашиваешь, за что? — Голос ее поднимается до визга: — Да ты понимаешь, что с тобой будет?

Он мотает головой, убедительно разведя руки в стороны, говорит спокойным, рассудительным голосом, объясняет:

— Они не умерли, Джилли. То есть не по-настоящему. Все, что тебе надо сделать, — это их вернуть…

— Заткнись! — кричит она. — Что значит «не умерли»? Ты их убил нах, Джек! — И тут ее гнев рассыпается под новым натиском горя, и лицо становится уродливым, чужим. — Зачем, зачем ты убил их?

Он начинает объяснять, как получилось, что это был Чеглок, а не он, но слова не идут. Она смотрит на него, как будто чужой — он. Как будто он спятил. Как удар ножа с поворотом в ране, он ощущает ее ужас, жалость, обвинение… она не понимает. Она не простит. Это он теперь знает, знает абсолютно точно. Нет таких слов, которые он мог бы сказать, чтобы убедить ее. А если бы и были, не осталось уже времени их говорить. Сирены замолкли, сменившись треском голосов по рациям на той стороне дюн. Лают собаки. Во всех домах включился свет, в их доме тоже, и хотя отсюда не видны машины, стоящие вдоль Бейбери-роуд, красно-синие мигалки пародией на рождественскую иллюминацию подсвечивают ветви сосен и крыши домов, и морось в воздухе окрашена сполохами полярного сияния. Уже пляшут в темноте лучи фонариков, мотаясь в поиске, который в конце концов приведет на пляж, к вышке. Приведет, если только не придет раньше шторм, а следом за ним — та уничтожающая волна, что смоет их обоих, сотрет из мира.