Русская Америка: Открыть и продать! - Сергей Кремлёв

После наказания Кузьмича в Красноуфимске появился великий князь (!) Михаил Павлович. Он прибыл туда по указанию Николая Первого, до которого странная история странным образом дошла. Михаил Павлович посетил бродягу прямо в остроге, разбранил начальствующих, но Кузьмич сам попросил сослать его в Сибирь, что и было сделано…

О жизни его в Сибири написать подробнее тоже соблазнительно, но я если и отклоняюсь от темы в ходе своего повествования, то лишь в интересах темы же. И поэтому придется сообщить лишь кое-что из обширных и интереснейших сведений — например, что жил там старец в нескольких местах, никем не стесняемый, что поражал знанием высшего света, образованностью, памятью, что постоянно через странников получал сведения о положении дел в России и вел таинственную переписку, что одна из его любимиц, молодая крестьянка Саша, была принята и обласкана царем Николаем, что знал старец то, чего знать вроде бы никак не мог…

Всего этого и многого другого не отрицают даже Василич и великий князь Николай.

Автографов от старца почти не осталось, а имеющиеся написаны затейливыми, но фактически печатными, отдельно стоящими буквами, как будто почерк скрывался…

К старцу часто приходили и приезжали разные люди… Был у него однажды и… граф Лев Николаевич Толстой. Приехал утром, просидел до позднего вечера… Потом уехал…

Если вспомнить то, как часто впоследствии Толстого посещало желание уйти в безвестность, и то, что он в конце концов такую попытку предпринял, то факт его беседы с Кузьмичом может осветить в биографии писателя многое, на первый взгляд непонятное…

А история этой любимицы старца Кузьмича и знакомой царя Николая — Саши, Александры Никифоровны?! История абсолютно сказочная и в то же время приводимая за достоверную самим Василичем… Одно внимательное ее прочтение способно убедить в тождестве императора и старца!

А интереснейшее — в том числе и потому, что сделано оно мимоходом — сообщение князя Илариона Сергеевича Васильчикова?

Князь — видный государственный и думский деятель начала XX века, происходил из древнего рода черниговских бояр, переселившихся в Москву в XV веке. Анна Васильчикова была пятой женой Ивана Грозного, братья Васильчиковы: Иларион, Дмитрий и Николай Васильевичи — герои Отечественной войны 1812 года, чьи портреты работы Доу находятся в Военной галерее Эрмитажа. Васильчиковы веками принадлежали и к аристократической, и к служилой элите, были посвящены во многое и причастны были ко многому…

Тот Васильчиков, который оставил в эмиграции мемуары «То, что мне вспомнилось…», родился в 1881-м, а умер в 1969 году и особого уважения у меня не вызывает. Но что касается фактов (особенно дореволюционной поры), то верить ему, как правило, можно. К слову, его дочь — Мисси Васильчикова, тоже не была чужда литераторских наклонностей и стала автором знаменитого «Берлинского дневника», тоже по части фактов — нелживого.

Так вот что пишет Васильчиков о своем деде Николае Васильевиче Исакове, возглавлявшем управление по военно-учебным заведениям при Александре Втором:

«При объезде военно-учебных заведений моему деду приходилось также заезжать и в Сибирь. Постоянно сопровождавший его курьер Михайлов рассказывал, что, бывая в Сибири, мой дед каждый раз заезжал на могилу известного старца Федора Кузьмича, находящуюся вблизи города Томска».

Царедворец и старец… Что их могло связывать? Во-первых, как ни странно, — шелковые чулки…

Исаков стал курировать военно-учебные заведения с 1860 года — за четыре года до смерти старца. И уже Васильчиков-правнук (сын мемуариста, Георгий Иларионович) поясняет в комментариях к мемуарам отца со слов своей тетки графини Адлерберг, что, когда старец еще был жив, прадед Георгия поехал инспектировать Иркутское пехотное училище, а по дороге остановился в Томске, чтобы навестить «известного на всю Сибирь отшельника старца Федора Кузьмича» и передать ему «от имени государя Александра II пакет, который Михайлову всю дорогу было велено беречь как зеницу ока»…

В пакете и было «множество пар шелковых чулок»… Зачем? Георгий Васильчиков поясняет: «Содержимое этого пакета… несведущим может показаться странным подарком для старца-отшельника. Но не такой уж он странный, если вспомнить, что Александр I во время учений в зимнюю стужу, на которых настаивал ради закалки здоровья его отец, так отморозил себе ноги, что они покрылись чем-то вроде экземы, и он более не переносил обычных ситцевых или шерстяных чулок, лишь шелковые, которые специально выписывались для него из Франции… Даже Наполеон… благородно давал специальное разрешение лионским шелководам… экспортировать товар своему врагу».

Был тут и второй связующий момент… Использовать Исакова как оказию в таком деликатном деле было вполне уместно, и вот почему… По словам Георгия Васильчикова, его прадед, родившийся 10 февраля 1821 года, был незаконным сыном… Александра Первого и воспитанницы московского Екатерининского института, красавицы сироты Катеньки Карачаровой, которую в начале беременности срочно выдали замуж за молодого флигель-адъютанта царя Василия Исакова. (Николай Исаков был извещен об этом лично Николаем Первым в 1848 году, когда наметился уже его роман с дочерью императора, великой княжной Ольгой. «Исаков» — кстати, как две капли воды похожий на сына Николая Первого, будущего Александра Второго (собственно, своего двоюродного брата) — приходился ей тоже фактически двоюродным братом, и брак между ними был по законам православной церкви невозможным.)

Сам же мемуарист, Васильчиков-отец, пишет: «Историк Н.К. Шильдер (1842–1902) был одно время адъютантом героя Севастопольской обороны генерала Тотлебена, сын которого рассказывал моему отцу, что, будучи допущен ко всем, даже самым тайным архивам, он был в душе убежден в тождестве Александра I и Федора Кузьмича, хотя об этом не полагалось говорить, главным образом потому, что к тому времени монархия и без того подвергалась систематическому злословию… и признать, что в 1825 году в Таганроге был совершен подлог… значило бы еще более ее дискредитировать».

Подобных историй и точно достоверных, и недостоверных, я начитался в ходе своей работы более чем достаточно…

Ну, скажем, вот такое знаменательное «совпадение»…

После 19 ноября 1825 года в кармане царского платья нашли пакет, с которым император никогда не расставался… Думали, что в нем — завещание, а оказалось, там были две молитвы и заметки из Священного Писания.

Кузьмич же, умирая, так своего имени и не открыл, но указал на мешочек, всегда висевший в изголовье его кровати со словами: «В нем моя тайна…» А нашли в мешочке лишь две (!) то ли бессвязные, то ли шифрованные записки на лентообразной бумаге…

«Федор Кузьмич» скончался 20 января русского стиля 1864 года. Возраст старца в момент его смерти определяли примерно в 87 лет… Как раз столько было бы и Александру, родившемуся в 1777 году.

Похоронили старца на кладбище Томского Богородице-Алексеевского мужского монастыря…

В «ТАЙНЕ» Федора Кузьмича была фраза, истолкованная Барятинским умно и, как мне представляется, точно… Старец написал: «Но егда убо а. (У Барятинского стоит «А» заглавное и без точки, но в оригинале «а» строчное и с точкой, что, пожалуй, существенно. — С.К.) молчатъ, П. невозвещаютъ».

Барятинский раскрывает смысл записи так: «Но когда Александры молчат, то Павлы не возвещают», то есть: «Когда Александр хранит молчание, его не терзают угрызения совести относительно Павла…»

Да, Павел, преданный им отец, стал для Александра вечным укором. Он, похоже, и бездетность свою, и Константина рассматривал как наказание за их соучастие в отцеубийстве. У отца было десять (!) детей — братьев и сестер Александра. У его брата Николая — девять (шесть из которых родились до 1826 года)…

А у Александра и Константина — ни одного! Дочь Александра умерла младенцем.

Так что резон в трактовке Барятинского есть… Замечу уже я, что понятны тогда и строчная «а» при заглавном «П»… Сын умалялся перед отцом…

Но еще более интересно — причем интересно для нашей основной темы! — объяснение князем фразы на второй записке: «а. крыются струфианъ».

Заинтересовавшись словом «струфианъ», князь нашел у Даля: «Строусъ, страусъ, струсъ и струсь, струфь, строфионъ… Будутъ селения сириномъ и селища струфиономъ, Иcaia».

И выходило у князя так: «Я скрываю тебя, Александр, как страус, прячущий голову под крыло»…

Лично я, правда, расшифровал бы короче: «Александр скрылся как страус»… Или: «Александр притворился страусом».

Похоже на правду!

Но это — не все…

Барятинский дал мне ценнейшее указание, сам о том не ведая… Найдя у Даля ссылку на ветхозаветную «Книгу пророка Исайи», он не поленился ее проштудировать и выяснить, что «струфиан» присутствует в стихе 21-м главы 13-й… Его-то и привел Даль.