Чёрный полдень (СИ) - Тихая Юля

— Этих?

— Любителей церемониала! «Свет взволнован» и прочая хрень.

Кавычки она показала пальцами — немыслимое хамство. Но Дезире только кивнул и поморщился.

— Слава милостивым всем, — возрадовалась Става. — Тогда давай по-простому! Вот смотри, меня Става зовут, и у меня об этом документ имеется, во! А ты, говорят, Усекновитель?

— Может быть.

— А чем докажешь?

Я как раз собралась глотнуть чай, но он застрял у меня в горле. Я закашлялась и кашляла, а эти двое просто смотрели на меня выжидающе, как будто я прервала какую-то важную беседу; Дезире даже похлопал легонько ладонью у меня между лопатками.

Потом он протянул руку над столом, и она прыснула светом. Твёрдое, мощное белокожее плечо, сгиб локтя, предплечье с едва заметными светлыми кудряшками, а дальше — клочок молочно-золотистого тумана и… пустота.

Хорошо, что в этот момент чая у меня во рту не было. Я на всякий случай даже отодвинула от себя кружку.

— Принимается, — серьёзно сказала Става. — Так вот, господин Усекновитель…

— Но, — робко сказала я, — но ведь… все лунные сделаны из света? Да?

Става фыркнула, посмотрела на меня с превосходством и всё-таки милостиво пояснила:

— Свет пропитывает их плоть и составляет суть. А твой любовник — он не так чтобы обычный лунный, видишь? Целиком из одного света! Можно считать, что он нам только кажется. Будет смешно, если у него что-нибудь станет светом прямо во вре…

Я возмущённо вспыхнула, а Дезире только неловко улыбнулся. И встряхнул рукой, совершенно обычной, живой и твёрдой.

Дальше разговор пошёл спокойнее: Става, мигом посерьёзнев и бросив дурацкие шуточки, рассказывала про расследование. Деньги, говорила она. Слухи о возвращении Крысиного Короля. Запретная артефакторика, тайные общества, опасные книги. В Огице убивают молоденьких колдуний, режут на спине знак, вот фотографии трупов, нет, Олта, ты лучше не смотри, знаю я тебя, наверняка желудок слабенький. После ритуала они начинают слышать Бездну и сходят с ума. Колдовской Конклав замешан, но, кажется, не весь, я обрабатываю одну девочку…

В её монологе было много имён и подробностей, и все они были, наверное, важны, — но у меня всё никак не получалось сосредоточиться.

Я ведь знала, как ощущаются его руки. Настоящие руки; они никак не могли мне казаться. Но…

— Среди лунных у кого-то свой интерес, — невозмутимо продолжала Става. — В Марпери осенью нашли крысиные деньги, это ничего такого, их там ещё наберётся на целый монетный двор. Но тамошний патрульный посчитал, что нужно убить обывателя, лишь бы деньги не всплыли. Были ещё монеты, он отправлял их в горы дважды в год. У него в сейфе была гипсовая голова, и мы не знаем, чьи глаза…

Ещё в Огиц приехала делегация. Пышная и очень важная, почти две дюжины детей Луны — немыслимо много для визита в Кланы. Чего хотят? Неизвестно, ничего не сказали. Купили артефакторные каменья, обменяли на лунное золото в таких количествах, что чуть не уронили биржу. Ещё мы работаем с человеком в порту, который обслуживает колдовские корабли, он сказал, что Уарды привезли для лунных гребень морского чудовища… свидетель, правда, был в зюзю пьян, да и что люди понимают в чудовищах?

— Кто в делегации главный?

— На словах какой-то Ти Испытатель, но вместе с ними приехала эта, золотая. Раэ-Шивин Ослепительница, глаза жрицы… у меня где-то записано…

— Ллинорис, — тихо подсказала я.

Става щёлкнула пальцами:

— Да! Глаза жрицы Ллинорис.

— Шивин, — задумчиво повторил Дезире. — Мне кажется, я её знаю.

— Откуда?

— Не помню, — пожал плечами он. — Так чего ты хочешь?

Става вздохнула, закатила глаза. Маска заносчивой девочки сползала с неё, и то, что было под ней, мне не понравилось.

— Можешь не верить, лунный, но я делаю свою работу, и твою заодно. Я хочу, чтобы больше никого не убили. Ты-то, понятно, разберёшься, махнёшь этой своей секирой, и плевать, сколько всего сломается…

Что-то было в её голосе… болезненное. Как будто ей, со всеми дурацкими косичками, фенечками и блёстками на лбу, было не всё равно.

— В общем, я предлагаю сделку, — торжественно объявила Става и осклабилась. — Ты помогаешь мне, я арестовываю всех этих мерзавцев, никто не умирает, ты никого не бьёшь лопатой по башке. Мне дают красивый орден, тебе не приходится засыпать обратно. Как тебе?

Дезире молчал, и молчание получалось какое-то неловкое и мрачное.

— Эй, — я легонько толкнула его в бок, — мне кажется, это прекрасный план! И ты ведь… если ты засыпаешь после того, как… то ты действительно мог бы не засыпать больше? Разве это плохо? И вообще…

— Хорошо, — Дезире улыбнулся как-то вымученно. — Я выспался на триста лет вперёд.

— Отлично, — объявила Става. — Смотри, что мне от тебя нужно…

Става ушла от нас доволная и, неожиданно расчувствовавшись, подарила мне фенечку: сняла с руки и вложила в ладонь. Фенечка была самая простая, из голубых, жёлтых и розовых ниток, с выплетенными кривоватыми цветочками.

— Спасибо, — неловко сказала я.

— А, сочтёмся.

И она умчалась куда-то дальше. По коридору Става шла вприпрыжку, легкомысленно размахивая полицейской биркой на длинном фиолетовом шнурке. А водила — это видно было в окно — невзрачную серую машинку, всю заляпанную грязью и совершенно непримечательную.

Дезире смотрел бесстрастно, как машинка выворачивает с парковочного места, мягко скатывается по улице вниз, а потом замирает и сдаёт задом, вверх, — чтобы пропустить с трудом проходящий в поворот трамвай.

— Эй, — я обняла Дезире со спины, уткнулась ему лбом между лопатками. — Ты не рад как будто. Что случилось?

— Всё хорошо, Олтушка.

— Я страшная змеюка, — строго сказала я. — Ты знаешь, что в Большой Сотне одно из слов для змеюк — «ложь»? Это потому, что я всегда знаю, когда мне врут. Эй, посмотри на меня. Что случилось?

Дезире глянул на меня с сомнением. Повернулся всем телом, сгрёб в объятия, уткнулся носом в макушку.

— Это всё бесполезно, — наконец, сказал он.

— Бесполезно? Почему? Разве твоё проклятие… или Става неправильно считает, что…

— Нет, она правильно говорит. Я должен уснуть после того, как убью преступника. Если я не убью, я могу и не спать.

— Тогда что не так?

Он улыбнулся одними губами:

— Я уже проснулся.

— И что теперь?

— Значит, всё уже решено.

— Но ведь… Ты же сам всегда… у тебя же столько идей! Ты же говоришь, что всё ещё может быть! Что можно вот так попробовать, и вот так, и что-нибудь обязательно получится! Здесь тебе что не так? Почему бы не…

— Я попробую, — спокойно возразил Дезире голосом человека, который соглашается пить таблетки, хотя уже выбрал дерево, под которым хочет быть похоронен. — Я не отказываюсь.

— Но ты… не веришь, да? Не веришь? Ты?

Он улыбнулся и поцеловал меня в лоб.

— Ну и дурак, — пробормотала я.

И прижалась к нему теснее, запустила руки под рубашку.

Всё получится, всё обязательно получится. В конце концов, это всего лишь проклятие. Что такое эти ваши проклятия, кто в них верит вообще, кому они нужны? И с чего бы вдруг целый лунный поверил, будто существует судьба!..

Всё получится; не может не получиться. Потому что если…

Как я буду, если он уснёт? Как я буду?

lxvi. / -xiv.

Шестнадцать дней, безжалостно постановила Става. Шестнадцать дней, чтобы спасти мир! Вполне достаточно, не правда ли?

Шестнадцать дней, потому что была суббота, четвёртое июня. А ритуал — если будет ритуал, а он, похоже, всё-таки будет, — проведут в летнее солнцестояние, в понедельник двадцатого числа.

— Там ещё интересные астрологические аспекты, — важно пояснила Става, — очень точный трин солнца с… а, ну и затмение, конечно.

— Затмение?

— Полное солнечное, такое бывает раз в не знаю сколько лет, в планетерии даже обещали сделать про него отдельный фильм, но пока не сделали. В полдень без малого. Говорят, будет темно, почти как ночью! И чёрное солнце на белом небе. В газете напечатали старых гравюр, полный отвал башки.