Фарс-мажор. Актеры и роли большой политики - Андрей Колесников

Лабрадор Кони, совсем уж расслабившись, развалилась прямо у входа в кабинет, где у Владимира Путина должна была состояться встреча с Михаилом Зурабовым, и провожала журналистов в этот кабинет сочувственным взглядом.

Один из тележурналистов спросил Федора Бондарчука, принимает ли он доброжелательную критику.

– Да, – мрачно сказал режиссер.

– Тогда должен вам сказать, что у вас характеры не прописаны.

– Правда? – Федор Бондарчук, было такое впечатление, очень расстроился. – Конечно, не прописаны. В первой версии фильм длился три часа сорок минут, но кто бы его тогда посмотрел. Вот там характеры были прописаны.

Я хорошо понимал его. Это ведь все равно как если бы у меня заметку в редакции сократили.

– Очень хотите узнать (о чем докладывал командующий космическими войсками. —А. К.)? – с сочувствием спросил замкомандующего Иван Хоменко. – Надо было вас, конечно, в зале оставить, а потом никогда за границу не выпускать.

– А что, действуют еще эти правила? – с тревогой спросил я.

– Надеюсь, – коротко ответил господин Хоменко.

Президенты России, Украины, Белоруссии и Казахстана вышли из Ливадийского дворца. В таких случаях протоколом принято улыбаться, хочешь ты этого или нет. Но ни один из четверых не предпринял даже попытки улыбнуться.

Президентам все было понятно в самом начале. Никаких иллюзий у них не было, кроме одной: что удастся убедить журналистов.

В зале все было готово к появлению президента. Депутаты буквально замерли в креслах. Стояла тишина. Ее, впрочем, бесцеремонно нарушил один из организаторов встречи. Он подошел к задним рядам, где сидели журналисты, и принялся выгонять нас с наших мест (с табличками «пресса»).

– Вы что, не видите, что депутатам мест не хватает? – он говорил в этой тишине громко, почти кричал. – Депутатам! Вы хоть понимаете это?! Посмотрите, как четвертая власть относится к первой!

Он пытался перевести конфликт на бытовой почве в мировоззренческое противостояние. И ему это удалось. В завязавшемся в Мраморном зале ожесточенном споре кто-то уже цитировал Гегеля.

– Работа в Общественной палате поможет вашему бизнесу или осложнит его? – спросил господина Фридмана мой коллега.

Вопросы заставляли ньюсмейкера страдать. Вряд ли он пришел сюда за этим.

– Иррелевант, – ответил Михаил Фридман.

– То есть?! – удивился журналист. – Не понял?!

– Амбивалентно, – пояснил господин Фридман. Журналист отошел от него оскорбленным.

В пресс-центре на острове Си-Айленд много неплохой бесплатной еды и бесплатных компьютеров. Последнее обстоятельство удивило всех журналистов. До саммита нам предлагали платить за рабочее место в пресс-центре $350 в день, в противном случае не гарантировали ничего. Журналисты были крайне возмущены тем, что их принимают за людей, которым не жалко отдать $1050 за три дня. К голосам протеста присоединился чистый и сильный голос помощника президента Андрея Илларионова. Но на этот раз ему не удалось выбить у организаторов хотя бы трехпроцентную скидку. В результате не заплатил почти никто, а организаторы уже сгоряча заказали несколько сотен компьютеров. Всю ночь перед началом работы саммита они мучились, что им делать: разрешить журналистам пользоваться аппаратурой или обидеться, что им не заплатили, и лишить корреспондентов удовольствия работать на «восьмерке». Под утро они приняли трудное для себя решение. Так в международном пресс-центре появились бесплатные компьютеры. Несчастные, заплатившие за них, ненавидят весь остальной мир.

С журналистами встретился высокопоставленный источник из МИД РФ, предложивший называть его неиссякающим. Я без раздумий припал к нему. Впрочем, жажды не утолил.

Свобода СМИ для Владимира Путина – базовое понятие. Он в два счета доказал, что эта свобода существует. Это было доказательство от противного.

– У нас зарегистрировано 47 тысяч периодических изданий, 3 тысячи радио-и телестанций. Это все невозможно контролировать! Я уж не говорю про Интернет.

На улице стоял человек с плакатом «Путин – гениальный контртеррорист!». Я подошел к нему, чем несказанно его обрадовал.

– Что значат слова на вашем плакате? – спросил я. – В чем смысл?

– Что? – переспросил он. – Да это просто шутка!

Для освещения переговоров в Кремль прибыло большое количество туркменских журналистов. Они были поразительно молчаливы. Было понятно, что проронить хоть слово не в их интересах. Также было ясно, что их интересы – государственные.

– Но некий подтекст, видимо, все-таки есть?.. – еще раз спросил я и хотел продолжить, но президент Путин не дал.

– Нет подтекста, – резко ответил он.

– Но мы найдем, – честно предупредил я.

– То, что вы найдете, я не сомневаюсь, – убежденно произнес Владимир Путин.

В Кремле прошел торжественный прием по случаю 75-летия первого президента России Бориса Ельцина.

– Спасибо вам, Борис Николаевич, – сказал я, вручая ему букет белых роз. Он подумал и переспросил:

– А за что?

– За все, что вы сделали для нас. Для нас, журналистов, вы действительно сделали все.

Он снова внимательно посмотрел на меня, подумал и пробормотал:

– Ну, вы тоже неплохо поработали.

Председатель испанского сената Франсиско Гарсия предложил сенаторам задавать господину Путину вопросы. Сенаторы дисциплинированно вставали, задавали и садились. Я подумал, что они, наверное, слишком буквально поняли предложение своего председателя. Похоже, ответы их не интересовали. Возможно, они с самого начала считали эти вопросы риторическими. Вопросы были такие. «Почему вы не принимаете должных мер по соблюдению прав человека, особенно на тех территориях, которые являются объектами конфликта?» «Нас всех очень беспокоит Иран». «Вы сказали, что не считаете „Хамас“ террористической организацией. Почему критерий, который вы используете в отношении „Хамас“, вы не используете в отношении Чечни? Вы же считаете Шамиля Басаева террористом».

Сразу после этих вопросов была отключена аудио– и видеотрансляция встречи. До сих пор мы смотрели и слушали ее в соседнем зале. Наши жалкие попытки снова подключиться к эфиру с помощью талантливых российских видеоинженеров были пресечены сотрудниками испанской службы безопасности. Сотрудники, с сочувствием глядя на журналистов, которые уже успели заглотить наживку в виде этих вопросов, убедительно показывали руками, как им будут резать горло, если они не остановят трансляцию. Я проникся к ним сочувствием и сочувствовал до тех пор, пока не понял, что они имели в виду не свое горло, а мое.

Иранскому журналисту решением Конгресса независимой прессы присудили «Золотое перо свободы».

– Что происходит с нашими лауреатами, когда мы их награждаем? – спросил присутствующих гендиректор Всемирного газетного конгресса Тимоти Болдинг.

Он сам и рассказал. Один, как и раньше, сидит в тюрьме. Другой так и не смог найти работу. Третий, господин Шариков из Белоруссии, лауреат 2003 года, слег в психиатрическую больницу по не зависящим от него причинам.

Когда президенты России и ЮАР вошли в зал для пресс-конференции, пресс-секретарь президента ЮАР в присутствии господ Путина и Мбеки произнес зажигательную речь:

– Я пока не услышал ни одного сигнала мобильного телефона в зале, и это значит, что они выключены. Если это не так, вам все равно придется их выключить, потому что два президента интересным языком сейчас расскажут нам об итогах состоявшихся между ними переговоров.

Господин Ширак заявил, что, хотя вопросы не предусмотрены, он считает, что по одному от французских и российских журналистов он бы все-таки выслушал.

Этого не ожидали не только российские журналисты, но и французские. Поэтому от французов вопрос задал англичанин.

На длинном – метра на четыре – рулоне-плакате содержалась просьба к господину Путину вернуть пропавшего в 1984 году сына мужчины, который держал рулон, ставший плакатом. Эта беда случилась в Дрездене. Я спросил, при чем тут господин Путин.

– Это было в 1984 году, – вздохнул мужчина. – Господин Путин в это время работал в советской разведке и жил в Дрездене.

– Вы предполагаете, что он был причастен к этому похищению? – негромко спросил я.

– Все остальные версии мы уже отработали, – еще тише ответил мне мужчина.

– Вы корреспондент «Коммерсанта»?! – искренне обрадовался сотрудник службы безопасности белорусского президента на входе в национальную библиотеку. – Так мы специально для вас собаку держим! Мы таких, как вы, не пустим. У нас приказ.

Но они меня пустили. Собака и в самом деле была. Рядом со входом, в гардеробе, положив морду на чей-то ботинок, лежал грязный белый кобель. Помесь лабрадора с боксером.