От кочевья к оседлости - Лодонгийн Тудэв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Погляди-ка, опять объявился знаменитый председатель. Чего ему у нас надо? Подмял наш сомон, и горя ему мало. Наш Баян теперь совсем захиреет.
— О ком ты, Садга?
— О проклятом Дооху. Знаешь, Дансаран, говорят, он больше всех ратовал за ликвидацию нашего сомона, чтоб ему пусто было!
Дансаран внимательно смотрит на своего товарища. Садга, хотя ему уже под пятьдесят, еще вполне видный мужчина — фигура крепкая, осанистая, на голове густая шевелюра. После долгих лет кочевки он сравнительно недавно стал жить в поселке. Садга — так называется бумажная фигурка, которую держит шаман во время камлания. Нарекая этим именем сына, чадолюбивый отец надеялся таким образом вверить судьбу сына в надежные руки. Действительно, Садге живется неплохо. Зиму и начало весны он проводит в поселке, а летом перебирается на волюшку, в горы, где его жена и дети пасут скот. Жизнь там — сущее блаженство. Жене он не помогает — слишком переутомился за зиму.
Садга известный бабник, не упустит случая приволокнуться за кем-нибудь, но делает это осторожно: супруга прощает ему все, кроме этой слабости.
Однажды к Садге приехал погостить его давний приятель Дансаран, да и застрял в поселке. Вскоре к нему явилось многочисленное семейство. Скота у него было много. У Дансарана, которому было под шестьдесят, еще в молодости сел голос, и жители поселка прозвали его «Хрипатый».
— Слушай, Дансаран, зачем Дооху к нам опять пожаловал, как ты думаешь?
Дансаран широко улыбнулся, отчего по его лицу побежали мелкие, словно царапины от кошачьей лапы, морщины.
— А то не знаешь! Не ты ли настрочил письмецо в комитет партии и в суд тоже?
— Найдется на него управа! — с тайным злорадством отозвался Садга. — Привык, что ему все с рук сходит. Ну да на сей раз не поздоровится, готов об заклад биться. — С этими словами он схватил со стола недопитую бутылку водки, взболтал ее содержимое и глотнул прямо из горлышка.
Ненависть Садги к Дооху, о которой последний и не подозревал, зародилась давно. Несколько лет назад Садга вступил в объединение «Развитие Гоби», а потом передумал и вышел — новые порядки пришлись ему не по вкусу. С первых дней он принялся было ловчить. Если погибал его собственный ягненок, списывал общественного. Постепенно он прибрал к рукам всех лучших животных из стада, которое объединение выдало ему на выпас. И вдруг, как гром средь ясного неба, нагрянул с проверкой сам Дооху. У Садги не хватало двадцати с лишним овец. Дооху потребовал объяснений.
— Семнадцать голов пало от бескормицы, трех задрали волки, у остальных был заворот кишок, — выдал Садга заранее подготовленный ответ.
— Документы оформлены по правилам?
— Какие документы? Первый раз слышу, — прикинулся Садга простачком.
— Будет вам, Садга, — сурово отрезал Дооху. — Всем аратам неоднократно давались разъяснения, как поступать в случаях падежа общественного скота. Вы обязаны были вызвать ветеринара и старшину сури.
— Прежде таких порядков не было!
— Тогда вы были единоличником. Теперь речь идет об общественном достоянии. Придется вам расплачиваться.
— Пожалуйста, хоть сейчас, — обиженно сказал Садга. — Сколько денег причитается с меня?
— Деньги у объединения есть, ему скот нужен. Потерю возместите за счет личного хозяйства. Вот мое последнее слово.
Пришлось Садге подчиниться, и двадцать с лишним овец из его личного хозяйства перевели на баланс объединения.
Садга затаил на председателя смертельную обиду, тем более горькую, что Дансарану, разбазарившему общественных коней, повезло. Чуть не в ногах валялся он у Дооху, пока тот согласился пометить в переписи его табун. «Я далеко его отогнал, — канючил он. — Лошадки все до единой целы, пасутся за хребтом Дарвина. Суток не хватит, чтобы их сюда пригнать». И Дооху поверил плуту. Дансаран ликовал, а Садге словно соли на свежую рану насыпали. До чего же несправедлив председатель: у одного весь скот трижды пересчитал, а другому приписал несуществующий табун.
После этого Садгу, по его просьбе, перевели в учетчики. Как говорится, доверили козлу огород сторожить. Как-то раз ему понадобились деньги, и он, не задумываясь, запустил руку в общественную кассу. Чтобы покрыть недостачу, выпросил билеты, по которым его родственники летали в столицу, и попытался ими отчитаться. «Опять мухлюете? — не на шутку рассердился Дооху. — Ведь правление вас ни разу в командировку не посылало». Пришлось Садге возмещать недостачу из собственного кармана, а от обязанностей учетчика его тут же освободили. Садга совсем разобиделся и вышел из объединения. Он выжидал, чтобы отомстить председателю. «Пусть пройдет время, — рассуждал он, — не то Дооху сразу догадается, что это я ему мщу».
Сам Дооху никогда не видел в Садге личного врага, для него он просто был одним из тех, кому трудно давалось приобщение к новой жизни. Свой донос Садга накропал после слияния двух сомонов.
Дооху приехал в поселок Баян с намерением поговорить с аратами, до сих пор не вступившими в объединение. По его просьбе учитель отправил школьников по дворам оповестить о собрании в красном уголке. А Дооху тем временем обошел поселок. С тех пор, как он был здесь в последний раз, кое-где появились заброшенные дома, в их разбитых окнах свистел ветер. Особенно гнетущее впечатление производило здание, где прежде размещалась контора. Дверь болталась на одной петле, готовая совсем сорваться, в проеме виднелись грязные полы и обшарпанные стены.
Среди собравшихся в красном уголке были и наши приятели — Дансаран и Садга. Народу было мало — всего несколько аратов, промышлявших в горах лес и привезших сегодня в поселок дрова на продажу, несколько женщин да стариков. Остальные пасли в степи скот.
Дооху рассказал о жизни членов объединения «За коммунизм», предложил вступить в него тем, кто еще не успел этого сделать. Едва он замолк, Садга выкрикнул с места:
— Почему укрупнили сомоны?
— Я ведь объяснял это в прошлый раз. Нерентабельно иметь две административные единицы там, где можно обойтись одной.
— Выходит, ваш Халиун-сомон попросту сожрал наш Баян-сомон.
— Как это сожрал? — удивился Дооху. — Все, кто присоединился к нам, живы-здоровы, по-прежнему пасут скот на своих старых пастбищах. Что вы имеете против?
— Я думаю о государственных интересах, а не об узковедомственных, — повысил голос Садга.
— Продолжайте. Государственные интересы превыше всего.
— Зачем было строить новый сомонный центр, когда в Баяне он
